Тимоха всё ещё на высокой волне лаконично и точно ответил на несколько вопросов от членов комиссии. Поражённый таким перевоплощением Тихончука, председатель комиссии не проронил ни слова на обсуждении.

Только в конце он обрёл дар речи, подытожив доклад студента стандартной фразой:

– Есть ли ещё вопросы к студенту у членов комиссии? – спросил он и, не получив ответа, закончил фразу. – Вы, Тихончук, можете быть свободны. После окончания докладов оставшихся студентов мы объявим вашу оценку. А пока подождите вместе с остальными защитившимися студентами.

Тихончук собрал все свои плакаты и графики и отнёс их к секретарше. Он вышел в коридор. Ему страшно захотелось курить. Ладони от напряжения были немного влажными. Возле курилки он встретил Пашку Ломачёва и Генку Старкова. С этими аспирантами он был в дружеских отношениях ещё со стройотряда на третьем курсе.

– Привет, Тим, – поздоровались парни. – Ну как? Дал жару придурку?

– Да вроде как прошло нормально.

– Я, Тимоха, всегда говорил, что ты мужик – кремень. Не прибедняйся, мы видели как «Светило» вышел, улыбаясь. Он завлабу рассказал нашему, как ты на запятой Володёрнова обломал. Слышь, Тим, у нас тут немного спирта осталось. Может, пойдём к нам в лабораторию, как раз обед, никого нет. Снимешь стресс.

– Да я вот покурить хотел бы.

– Пошли, потом покуришь. Да и мы с тобой.

Тим не сопротивлялся. Разведённый спирт парни заели несколькими бутербродами с колбасой. Но внутреннее напряжение от выпитого спирта у Тима не прошло.

После перекура и разговора с ребятами он вернулся в аудиторию, в которой защищался. Защита подходила уже к концу. Комиссия взяла перерыв на десять минут для подписания протокола защиты дипломов и потом всех пригласили для объявления результатов. Володёрнов сейчас был совсем другим. Он заискивающе поговорил с членами комиссии, а потом объявил результаты, особенно отметив проект Тихони.

«Какая гнида», – подумал Тим, глядя на улыбающееся лицо преподавателя. Тот разглагольствовал о его дипломном проекте. Ему стало противно и гадко на душе. Наконец-то Володёрнов закончил свою речь. Тимоха вышел из аудитории и пошёл к выходу из корпуса. По пути Тим вспомнил, что обещал зайти после защиты к Лёве. Но кабинет Лёвы был закрыт. Тим без всяких эмоций устало спустился по лестнице вниз и вышел из корпуса. Настроение, несмотря на оценку «отлично», заслуженно заработанную в тяжёлой борьбе, было подавленное. Под козырьком корпуса он остановился у самого края. Достал сигарету и закурил, опёршись плечом на колонну. Тим сделал глубокую затяжку и поднял голову вверх. Он смотрел на крышу нового главного корпуса. Два года назад Цыган чуть не свалился с крыши, когда их послали на помощь строителям убирать мусор. Сэм успел его потянуть сильно за рукав в нескольких сантиметрах от кромки крыши.

– Привет, Тимон. Ну как? Можно поздравить? – раздался голос со стороны входных дверей в корпус.

Тим вздрогнул от неожиданности. Он повернулся и увидел студента с их кафедры на курс младше. Тоже из общежития его факультета. Они частенько пересекались на разных мероприятиях и вечеринках в общаге.

– Чёрт, испугал меня. Да, Сень, вроде как, завершил свою учёбу. Осталось только ромбик ВУЗовский и диплом получить в деканате.

– Ты давай в общагу двигай. Там Слон и Сэм чуть ли не всех уже на уши поставили. Короче, волнуются за тебя все. Ну, пока, я побёг. У меня курсовая. Сорокин принимает.

– Ни пуха.

– К чёрту, – ответил, скрываясь в дверях, Сенька.

Тихончук сделал последнюю затяжку и подошёл к телефону-автомату. Маринки на рабочем месте не оказалось. «Ладно, потом позвоню», – подумал он, повернулся и вышел на тротуар.

«Даже не верится, пять с половиной лет. Как один день пролетело всё. Итак, одним инженером стало на свете больше. Сбылась мечта идиота».

Он слегка улыбнулся и пошёл в направлении общаги.Март 2013. Калгари, Канада

Капелька милосердия

Давно это было. Так давно, что герой этой истории уже превратился в седовласого пожилого человека. А произошли эти события в маленьком городке в те, почти забытые сегодня всеми времена, когда люди ещё испытывали такие чувства, как сострадание и милосердие.

Город, в котором родился мальчик и прожил свои неполные одиннадцать лет, назывался Стрый. Он очень любил свой город. Всегда, когда родители отправляли его на лето к родственникам, очень тосковал по нему.

Мальчик сидел, с ногами забравшись на стул, и читал книжку, взятую в детской библиотеке. Раздался звонок в дверь.

– Иванко, отвори двери, посмотри, кто там, – попросила внука бабушка, занятая выпечкой пирогов. Мальчик вышел в коридор и открыл дверь. В дверях стояла вполоборота к дверям нищенка Юлька. Нищенка была маленького роста. Одета она была в выгоревший ватник и видавшую виды серую юбку из плотной ткани. В руке Юлька держала старую армейскую алюминиевую миску.

– Бааа, тут Юлька, – крикнул из коридора Иванко.

– Иди сюда, я сама с ней поговорю. Ты пирожки не трогай пока, горячие ещё, – ответила бабушка, зная пристрастие внука к сладкой выпечке. Софья Петровна вытерла руки полотенцем и вышла в коридор к нищенке.

– Заходи, Юля, в сени. Дождик сегодня. Не мокни напрасно. Бабушка взяла из рук нищенки миску и пошла на кухню.

– Вынеси ей стул. Пусть посидит пока. Я ей покушать соберу, – сказала она внуку.

– Ба, а чего мы должны её кормить. Вон у Витьки её даже в дом не пускают.

– Замолчи. Господи, прости его, неразумного, – трижды перекрестившись, произнесла бабушка. – Не твоего ума дело, что мне делать. А если бы ты, не дай бог, голодный ходил как она? А? Не от лёгкой жизни она ходит по дворам. Людей любить надо и жалеть. Так и в Библии написано.

– Так ты же читать не умеешь, как ты знаешь, что в Библии записано? – огрызнулся внук. Бабушка, ничего не говоря, подошла и несильно ударила Иванко ладошкой по голове. Тот почувствовал, что виноват. От обиды он покраснел и ушёл в другую комнату.

В комнате он сел на кровать и взял в руки книгу. Но интерес к чтению у мальчика совсем пропал. Богатое воображение тут же начало разворачивать разные варианты, в которых он представлял себя вот таким же голодным и бездомным, как нищенка.

Бабушка, ополоснув кипятком Юлькину миску, налила недавно сваренного борща. Чтобы Юлька не обожглась, она поставила всё это на второй стул. Потом крупно нарезала хлеб и положила на тарелке рядом. Молча скрестив руки на груди, баба Соня начала читать молитву. Юлька всё это время безучастно смотрела на пол. Только её губы выдавали то, что она беззвучно вторит словам молитвы.

– Да благослови, Господи, эту еду. Аминь, – ещё раз перекрестившись, закончила молитву баба Соня и сказала, обращаясь к Юльке. – Не торопись, борщ горячий ещё. А поешь, я тебе узвар дам с пирожками. Как раз они остынут. Не буду тебе мешать.

Юлька, которую бабушка часто кормила, знала её обычай всегда молиться перед едой. Нищенка перекрестилась после молитвы трижды. И только после этого она достала из своей котомки ложку, завёрнутую в платочек, и начала кушать, неторопливо отламывая кусочки хлеба и бросая их в борщ. Даже сейчас Юлька заняла такую позу, низко склонившись над миской, чтобы не было видно её лица. Поев и вытерев остатками хлеба досуха свою миску, она хотела положить её в котомку, но бабушка подошла к ней, взяла миску и ложку в руки и хорошо вымыла в горячей воде. Насухо вытерев, Софья Петровна отдала ей посуду назад. Выпив компот из сухофруктов, который бабушка называла узвар, нищенка достала из солдатского вещмешка чистый кусок белого полотна. Завернув в него пироги, Юлька встала со стула, завязала потуже свой платок и, накрывшись ещё одним большим платком, трижды поклонилась.

– Постой, Юля, – бабушка протянула нищенке полкуска мыла, – возьми, пригодится.

Юлька взяла мыло и, положив его в свой мешок, еще раз низко поклонилась. Не говоря ни слова, нищенка вышла на улицу. Никто и никогда не слышал от Юльки ни единого слова и не видел её лица. Мальчишки, с которыми гулял во дворе Иванко, говорили, что у неё страшное лицо, а вместо носа пришита большая пуговица. А ещё говорили, что она глухонемая.