– Так холодно было, – ответила Алеся, взяв ириску, – и солнца не было. Только сегодня стало совсем тепло.

– Не горюй. Скоро солнце будет… – он не успел договорить, как дверь магазина с грохотом распахнулась и из неё вылетела продавщица с гневным лицом.

– А ну-ка, двигай отселе подальше, служивый, а девочку не тронь, – сердито зашипела она на Василя. Тот вздрогнул от неожиданности и поёжился.

– Да что тут плохого я сделал? Всего-то и дел, что конфетами хотел вашу внучку угостить, – стал защищаться Миха, недоумевая.

– Знаем мы вас, таких хороших. Ты тоже, коза, хороша. Говорила я тебе, не заговаривай с незнакомыми людьми, – сбавив прыть, но с досадой в голосе тётя Валя обратилась к внучке.

– А он уже знакомый, – попыталась оправдаться девочка. – Его звать Василь Михайличук, и он ракетчик.

– Вот видите, я уже все секреты ей рассказал. И в мыслях у меня ничего плохого не было.

– Не знаю, что там у тебя было в голове. Много тут разных ходит. Часто к Алесеньке моей пристают, – при этих словах Валентина Ильинична прижала к себе внучку и погладила её по головке. – А сироту легко обидеть. Ты кушать ещё не хочешь? – спросила бабушка внучку, успокоившись.

– Не-а. Только пить.

– Зайди в магазин, ты же знаешь, где вода у меня там стоит. Попей.

Девочка встала с лавки и, не спеша, двинулась к распахнутым дверям магазина.

– Не серчай, на меня, парень. Единственная моя внучка, и нет у меня никого на свете, кроме неё, – произнесла угрюмо продавщица.

– А родители её где?

– Погибли они три года назад. Геологами были. В Индии работали, в горах. Однажды зимой сошла с гор лавина и завалила их посёлок. Никто не выжил. Её родители тоже. Мой сын и его жена. Вот и остались мы с ней одни на этой земле.

– Знаете, тётя Валя, ваша внучка похожа на одну мою знакомую, Ленку, из моего города. Правда она была постарше, чем ваша Алеся, – сказал с тяжёлым вздохом Василь. – Умерла она прошлой осенью. Вот такая вот история.

– А что случилось с ней? – поинтересовалась, продавщица.

– Порок сердца. Когда я уходил в армию, ей всего четырнадцать лет было. Обещали сделать операцию в Киеве. Не дождалась она.

– Ох, горюшко-то горькое. Такое пережить, не дай бог никому. Неправильно это, – родителям детей хоронить. Должно быть наоборот. Ох, прости, Господи, нас грешных. У меня-то, Алесенька тоже не шибко здоровьем похвастаться может. Малокровие у неё. Врачи говорят, что если к осени анализы не улучшатся, надо обязательно переливание крови будет делать. Правда, они обнадёжили, говорят, пусть покушает клубнички, помидорчиков да вишни-черешни, смотришь и поправится. Ой, и не знаю, как это всё я на свою маленькую зарплату смогу купить для неё. Мало в наших краях этого добра. В основном привозное всё, с Украины. В райздраве обещали путёвку в Крым в санаторий на следующий год дать. Жаль только, вот много на солнце ей нельзя быть. Только вечером и утром, но никак не в самый солнцепёк.

– Печально. Ну ладно, я пойду. Пора уже в казарму, построение скоро.

– Ты не обижайся на меня за то, что я без причины на тебя наскочила. Хороший ты, видать, человек. Ты заходи, Василь. Может, с Алесей погуляешь, если время свободное выдастся. Скучно ей. Знаю сама, но ничего не могу поделать. Нет у нас родственников никаких. Вот и некому погулять с ней. Об альбоме не волнуйся, я для тебя припасу.Василь встал и, махнув рукой на прощание вышедшей из магазина Алесе, зашагал прочь.

В расположении дивизиона уже заступил на дежурство новый наряд.

– Михай, тебя Лебедь спрашивал, – сообщил дневальный Прошка из его взвода.

– Не говорил, чё надо?

– Да нет, просто спросил. Я сказал, что ты в магазин пошёл. Он в казарме, футбол смотрит.

Миха прошёл в дальний угол казармы, где возле ленкомнаты стоял новый телевизор «Горизонт».

– Ну, товарищ лейтенант, как там бульбаши, флаг белый уже вывесили? – издевательски спросил Лебедева подсевший на табуретку позади дежурного по части Миха.– Ааа, это ты, Миха. Наши никогда не сдаются. Вот Малофеев чуток разыграется во втором тайме, и ваш «Днепр» в щепки разнесут. Давай, в строй становись, умник. После ужина поговорим.

После ужина дежурный по части остался покурить в беседке вместе с «дембелями» и новоиспечёнными «дедами».

– Слышь, бойцы. Я тут вчера с танкистами поспорил, что мы им зад запросто надерем. Они предлагают нам с ними в воскресенье сыграть. Ты, как думаешь, Миха, надерём мы их?

– Да, хотелось бы. Пока наша команда не разъехалась на «дембель». Пахом, ты что думаешь? Сыграем?

– Надо бы надрать танкистов. Для истории.

– Во сколько планируется игра? Или вы ещё точно не договорились? – спросил Миха лейтенанта.

– Они хотят в четыре часа начать. Как раз к ужину закончим. Только в субботу после обеда надо бы часок потренироваться.

– Так ведь парковый день. Не получится, – вмешался Пиля, который был одного призыва с Василём.

– Это я беру на себя. Ну что, договорились? – спросил лейтенант.

– Если в субботу потренируемся, проблем не будет – ответил Пахом.

– Ну, я пойду футбол досматривать. Ещё двадцать пять минут играть осталось. На вечернюю проверку не опаздывайте. Начштаба ещё здесь.– Всё будет в норме, не опоздаем. Мы ж понимаем, товарищ лейтенант, не «салаги», – пообещал Пиля.

Сержанту Володе Кравченко кличку Пеликан, а сокращённо – Пиля, дал ефрейтор Николай Саломасов. Ему казалось, что у Володи есть какое-то сходство с этой птицей. Колька Саломасов был большим и сильным. «Дембеля» прозвали его Слоном, сразу же, как тот появился в части. Вовка, Василь и Коля подружились после прибытия на новое место службы и стали лучшими друзьями. Они пришли в дивизион после полугодичной службы в учебных подразделениях. А в прошлом году на полигоне друзья очень близко сошлись с лейтенантом Лебедевым. Тот был всего на четыре года старше их. В дивизион он пришёл полтора года назад, после училища. Больше всего Лебедев сблизился с Василём. Оба они хорошо играли в футбол, и летом на полигоне чуть ли каждый день в свободное время тренировались вдвоём. Лейтенанту всегда нравилось играть с Михой. На почве футбола они и нашли общий интерес. Миха никогда не старался извлечь из их взаимоотношений какой-то пользы для себя. Он держался немного в стороне от очень близких отношений с лейтенантом.

– Ну, что, Пиля? Закурим? – спросил сержанта Кравченко, подошедший Мишка Евсейкин и протянул ему пачку «Орбиты». – Бери, не стесняйся. Попробуй «дембельских». Дождался своего часа. Теперь ты уже заслуженный «дед» Красной Армии. Смотри-ка. Да ты, никак, усы отпускаешь. Ну, молодца.

– Вполне имею право. «Дедам» положено усы иметь, – широко улыбаясь, ответил Вовка.

– Смотри, как бы кэп Чалышев не сбрил их ненароком. Когда спать будешь, к примеру. Сам знаешь, что с положенными делают, – не переставал подшучивать Евсей.

– Чего ты пристал, Евсей, себя не помнишь? – вмешался Пахом, – ты, что, забыл, как в прошлом году, когда нас на недельку на бульбу послали, ты сам усы отрастил, а? А потом тебя Чалый, когда наш караул заступил, в карцере почти весь день продержал. Хотел заставить сбрить.

– Я, лично, Пахом, Мишку очень тогда зауважал. Знаешь, мы, «черпаки», тогда на Михаля, как на героя смотрели – прикурив у Евсея, сказал Пиля и обнял за шею худощавого и невысокого наводчика своего расчёта.

– Ну, так ведь не сбрил я, выстоял. А вот сейчас, как за ворота выйду, сам их сбрею в первой же цырульне.

– Ты чё, ефрейтор, дуру дался? У тебя же классные усы, – вмешался в разговор Слон.

– Слон, я вижу, ты совсем не понимаешь. Я ведь на ДМБ ухожу. А с девчатами без усов целоваться слаще. Да что тебе рассказывать? Тебе-то ещё полгода портянки мотать на большой палец. Это потом, перед самим дембелем ты поймёшь, что такое запах свободы.

– А я и здесь могу с ними целоваться, вон как Пахом.

– Не, Колюня, хоть и здоровый ты, как гора, а не понимаешь, что к девкам особый подход нужен. Да и на гитаре ты играть не умеешь. А девчата, ох, как любят гитару, – сказал Пахом.