Бабушка вынула из печи следующую партию пирогов, выложила их на столе и, накрыв полотняным полотенцем, оставила остывать. Она проверила, не остыли ли пирожки с вишнями, и вошла в комнату, где сидел на своей кровати внук.

– Пошли, Иванко, пирожки остыли уже, – сказала она внуку и вернулась на веранду. Иванко поплёлся за бабушкой.

– Бери пирожки, остыли уже. Узвару налить? – спросила бабушка внука. Иванко не любил узвар и попросил обыкновенного чая.

– Сейчас, только вот чайник поставлю на огонь. Не спеши, ешь не торопясь, никто у тебя не отберёт. А если будешь торопиться, от свежей выпечки икота может напасть. Лучше запивать чем-нибудь.

– Ба, а у Юльки на самом деле вместо носа пуговица пришита? – с аппетитом уминая пирог, спросил внук.

– Да кто тебе такую ересь сказал? Нет, конечно. А не показывает лица своего, наверное, потому что уж очень много горя пришлось перенести в жизни. Вот и не хочет, чтобы ещё и в лицо плевали. Бедная она женщина. И совсем беззащитная. Каждый, бедолагу, обидеть может. Ты, смотри, не обижай её и не дразни. Господь накажет тех, кто бессловесных, как она, обижает. Не бери никогда греха на душу.

– А она тебе много рассказывала о тех, кто её обижал? – поинтересовался внук.

– Нет. Она всё молчит. Люди, правда, говорили, что не местная она. Пришлая. Как-то раз я видела, как она держала в руках крестик. Очень красивый, серебряный. Такой крестик раньше, говорят, только паны носили. Кто знает, может, она тоже знатного рода, – сказала бабушка, наливая заварку в чашку. Она приготовила внуку чай и поставила его на стол. Софья Петровна присела рядом со внуком на стул и устало положила руки на колени. Поглядев в окно несколько минут, она снова заговорила с внуком.

– Ты, Иванко, не должен быть жестоким к таким людям, как Юля. Не ожесточай своё сердце против нищих. Если в твоей жизни будут встречаться такие люди, как она, ты должен им помогать, чем сможешь. Господь тебе воздаст за это. И не слушай никакие глупости о ней от мальчишек, – бабушка встала из-за стола и, поцеловав внука в макушку, пошла в свою комнатёнку, помолиться перед иконой Божьей матери.Иванко был добрым и послушным подростком. Он очень любил слушать разные истории и притчи от бабушки. Всё, что она рассказывала ему с малолетства, оседало где-то в его душе и давало постоянную пищу для его воображения. О Юльке он часто фантазировал, выдумывая разные невероятные истории. Иванко рисовал её в своём воображении попавший в детстве то к пиратам, то к злодеям, мучавшим её и вырвавшим язык.

Как-то летом он никуда не поехал и остался на все каникулы в родном городе. Друзья разъехались, кто куда. Иванко было скучно одному. Все свое время он проводил или за чтением книг, или играя с мячом во дворе. Частенько он лазил по деревьям в саду и рвал вишни и яблоки. Как-то, в один из достаточно жарких дней, он залез на яблоню и наполнил майку уже созревшими яблоками. Иванко удобно устроился на дереве, ел яблоки и сочинял диковинные истории. Просидев с полчаса на ветках, он заскучал и решил спуститься на землю. Но тут его внимание привлёк какой-то тихий непонятный звук. Он осмотрелся по сторонам и увидел внизу Юльку. Она сидела в одной белой рубашке за столиком, лицом к забору. Звук исходил от неё. Иванко напряг весь свой слух. Нищенка тихонько пела какую-то незнакомую песню красивым, но очень тихим голосом. Она пела на незнакомом языке и так тихо, что разобрать слов он не мог. Иванко спустился на землю и направился в её сторону. Юлька продолжала петь, не слыша его шагов. Она сидела к нему спиной и большим гребнем расчёсывала свои длинные, почти совсем седые волосы. На заборе висели её выстиранные вещи. Иванко стало интересно, и он подошёл к столу, чтобы выложить на стол яблоки из-за пазухи. Юлька услышала его шаги и замолчала.

– Юлька, вот возьми яблоки поешь. Я сам их нарвал. Они уже спелые и сладкие.

От неожиданности её плечи слегка вздрогнули. Нищенка узнала его по голосу. Через несколько минут она всё-таки повернула голову в его сторону и посмотрела на яблоки, лежащие на столе. Потом взяла яблоко и, снова отвернувшись, стала есть.

– Ну как, спелое? – спросил он, когда она доела яблоко.

Нищенка ничего не ответила и продолжила расчёсывать свои волосы. С улицы, горланя какую-то песню, направился во двор местный пьянчужка Митька. Он был пьян и сильно шатался при ходьбе. Жил Митька напротив их дома, через дорогу. Он часто заходил к ним, когда после работы собирались во дворе мужики их дома «забить козла». Увидев мальчика и нищенку, он подошёл к ним.

– Здорово, пацан. А где это мужики ваши? Чё, с работы не пришли? Ну, тогда я подожду маленько.

От него сильно несло водкой и луком. Митяй взял яблоко со стола и откусил. Яблоко ему не понравилось, и он швырнул его через забор к соседям.

– А ты что тут делаешь, дрянь? Отвечай, когда с тобой отставной сержант Красной Армии говорит. Чего молчишь? А ну-ка, вали отседова, тварь, – набросился он на нищенку. В конце тирады, не стесняясь, Митяй выругался матерно.

Юлька, казалось, ещё ниже склонила к земле голову и взяла в руки свою котомку.

– Не надо, дядь Митяй. Зачем её прогоняешь? Это не твой двор, а наш. Вот пусть и сидит здесь, да яблоки поест. А ты бы лучше пошёл домой, проспался.

– Да ты что, щенок, учить, никак, меня собрался? Я тебе сейчас уши надеру, чтобы не смел мне перечить. Ишь ты, недоучка, ещё и яблоки ей. Пошла вон, сказал, – Митяй снова выматерился.

– Не матерись, дядя Митя. Лучше уходи.

– Да я тебя, – замахнулся на Иванко пьяница. Мальчик вскочил с лавки и толкнул Митяя. Тот не удержался на ногах и упал. Юлька встала и хотела уйти. Яблоки она даже не тронула.

– Юлька, не уходи. Сядь. Он не тронет тебя, не бойся. А яблоки ты всё-таки возьми. Это я для тебя сорвал. А себе ещё нарву, – и, повернувшись к Митьке, который был настолько пьян, что не мог самостоятельно подняться, сказал:

– Давай руку, я помогу встать.

Но тот уже кое-как поднялся на колени и, держась за дерево, кое-как встал на ноги.

– Без сопляков обойдусь. Вот сейчас чуток отдохну дома и вернусь. Я тебе при всех ваших мужиках уши надеру, – качаясь со стороны в сторону, он, еле переставляя ноги, двинулся к выходу со двора, не переставая материться.

Юлька всё это время стояла боком к ним и, склонив голову, безвольно ожидала конца инцидента. Когда мальчик восстановил справедливость, нищенка опять присела на своё прежнее место и потрогала рукой ещё не совсем высохшую свою одежду. Потом она сняла свой платок и, достав из котомки гребень, стала снова расчёсывать волосы. Иванко тоже присел на лавку.

– Не бойся, Юля, в нашем дворе больше никто тебя не обидит.

Юлька застыла с гребнем в руке и несколько секунд сидела неподвижно. Иванко показалось, что она что-то вспоминала. Неожиданно для мальчика, она повернулась к нему. Иванко впервые увидел её лицо. Конечно, никакой пуговицы на её лице не было. Правильные черты лица и небольшой утонченный нос придавали лицу привлекательность. Кожа лица была испещрена морщинами, выдававшими тяжёлые переживания, свалившиеся на плечи этой женщины. Они скрывали её истинный возраст. Она внимательно и с интересом посмотрела не него. Через мгновенье Юлька перевела взгляд на яблоки и, тяжело вздохнув, стала копаться в своей котомке. Она достала ажурный серебряный крестик с красным камнем в середине.

– Возьми этот крестик, мальчик. У тебя добрая душа и храброе сердце. Мой сын, Гжесь, был немного похож на тебя и всегда меня защищал. Это всё, что у меня от него осталось. Он пропал, когда немцы отступали. Я искала его везде, но, наверное, не судьба мне его найти. Сильно, видать, я грешна. Где я только его не искала. Но Господь отвернулся от меня. Я буду молить Господа о тебе и о своём Гжесе. Этот крестик и молитвы защитят тебя от жизненных бед. Спасибо тебе, мальчик, за то, что заступился за меня. Храни тебя Господь, – тихим голосом с сильным польским акцентом поблагодарила Иванко нищенка.