Он много сильнее, но нас больше, мы быстрее и нападаем с разных сторон, прикрывая друг друга. И вот уже оступившийся демон валится на бок, а его тело стремительно обвивает змея. Он ревет, катается по земле и телам мертвецов, пытаясь выбраться, беспорядочными ударами хвоста вырывая комья земли, ломая деревья. Клубок из двух тел змеиного и ящера, крушащий все вокруг, но Нагайна знает свое дело и продолжает виток за витком оплетать тело противника, лишая его самого страшного оружия - когтей. Мы с ней начали поглощать демона одновременно, Нага, вонзившая зубы в шею и я, положивший руки на открытые раны, а следом беснующейся стаей накинулись низшие, они же стали первыми, кто насытился. Следом свою пасть разомкнула Нагайна, чтобы не захлебнуться и переварить тот объем силы, что сумела забрать, а я все пил и пил ослабевшего врага, поглощал до тех пор, пока от него не осталось ничего кроме осунувшейся истерзанной плоти.
В ушах стоит звон, навалилась усталость, но бой окончен. Настало время собирать трофеи. Да, именно так, мы победили, я победил, и голову этого демона я заберу с собой, как первого поверженного врага, с кем я сражался вместе со своей маленькой гвардией, она прекрасно скрасит великую пустоту в моем доминионе. Ведь мои низшие прекрасно себя чувствуют в нем, так почему бы не забрать материальное напоминание, как опрометчиво доверяться продажному и подлому человечеству? Не думаю, что сумел бы выжить, не будь рядом моих созданий, и тем ценнее для меня они стали, и тем больше я задумываюсь о создании им живых тел, чтобы они всегда смогли находиться возле меня, не вызывая подозрений у разумных. Но сейчас не об этом, вначале нужно осмотреть раны.
После произошедшего я выглядел страшно. Один только разодранный на груди доспех наводил жуть белеющими сквозь прорехи белыми костьми ребер. А был еще и вырванный пастью демона из бочины солидный кусок плоти, кажется, вместе с ним я лишился почки, части желудка и печени. Нет, кровь уже не сочится, благодаря когда то сделанным модификациям она остановилась практически сразу, но я все равно с ног до головы густо покрыт чужой, кровью демона и людей, я весь измазан в их внутренностях и ошметках перемолотых в фарш тел. Кругом дымящаяся, исходящая паром и вонью пережженного мяса земля. Вырванные с корнем, сломанные в пылу битвы стволы вековых деревьев, и гнетущая тишина после душераздирающего рева умирающего демона. Да я "красавчик рыцарь" после битвы с драконом на цветущей поляне, мать его...
Как по мне, так один золотой, накрытая поляна и рыжая баба в придачу - какая-то слишком скромная плата за жизнь и за собственную душу. Эти проклятые отродья с милыми улыбками на устах отправили нас прямиком в лапы к гребаному демону за сраный золотой! Я засмеялся злобным хриплым смехом человека только что на мгновение разминувшегося с костлявой леди. Зато, в случае нашей смерти, ушлые селяне наверняка обыскали бы мои останки. Староста, тварь, кормить демона людьми взамен на их золото и снаряжение, чертова святая душа, не давал зверюшке подохнуть с голоду. Но теперь голоден уже я, и не позволит же целая деревня добрых самаритян мне погибнуть?
POV. Хмир, преданный слуга своего господина. (POV - сокр. от Point of View точка зрения)
Высокая ссутуленная фигура медленно, но упорно двигалась обратно по направлению к селению подволакивая ногу и изрыгая страшные проклятья на головы попрятавшихся по домам крестьян. Больше абсолютно ничего в ней не напоминало того, ушедшего совсем недавно, вполне довольного жизнью, эльфа, следующего в свой новый дом, разве что силуэт все еще говорил о том, что когда-то это был обыкновенный путник. Сейчас все его естество наполняли одна только не затуманенная чувствами ярость, направляемая холодной жаждой мести. Сама земля стонала от его поступи, умирая вместе с травами и растениями при каждом шаге залитых кровью ног, от малейшего прикосновения в труху осыпались ворота и засовы, а бесплотные тени врывались в один дом за другим, не замечая даже этих хрупких препятствий, верша его страшную волю, и поблизости не было никого и ничего способного им помешать.
Истошные крики пытаемых мужчин, слезы, истерики и плачь женщин, на глазах которых лоскутьями сходит кожа с близких и родных, вытекают глаза, в чудовищных спазмах рвутся мышцы и сухожилия, ломаются хрупкие кости, и никакие мольбы, никакие уговоры не могут помочь избежать их очереди участвовать в этой безумной жестокой расправе, торжестве демонической злобы. С каждым новым изуродованным и скулящим от боли и бессилия телом вошедшая в селение фигура все больше и больше становится похожа на себя прежнюю. Вот перестала волочиться нога, кто знает какие мышцы были в ней повреждены, или тому виной была сочащаяся отвратительно черной, густой жидкостью дыра в боку до самого позвоночника? Как бы то ни было, но вопрос восстановления упирался только в то, как долго придется выковыривать очередное "лекарство" из хрупких скорлупок под названием избы.
Крестьяне..., они уже не пытались бежать или сопротивляться, лишь изредка от очередного дома доносятся новые мольбы и уверения в своей непричастности, но их никто не слушал, когда начались первые пытки, не слушают их и теперь, зачем? Согнанные как стадо, покалеченные и все еще не тронутые они закрывались от жара собственных жилищ, на раскаленных углях которых они начнут корчиться в предсмертной агонии позже. Одновременно страшное и величественное зрелище, устроенное моим господином, с этого момента его месть - это моя месть, его враги - это мои враги, если понадобится, я отдам жизнь за своего повелителя, за того, кто спас меня от участи куда худшей, чем смерть.
Наконец-то я нашел среди груды разрушенных домов маленький погреб, где прятались дочери старосты, эти продажные девки. Нет, я не стану их убивать или пытать..., это будет слишком просто, мелко, легко... недостойно того кем я становлюсь, чтобы выжить. Я не стану трогать их девичью честь, зачем, если есть куда более изощренные методы? Снять с каждой твари скальп вместе с мягкими шелковистыми прядями, отрезать уши, нос, брови... И если гадины не истекут своей продажной кровью сразу, то позднее непременно покончат с собой, по всем мировым законам обрекая свою душу на долгое скитание в чистилище без шанса на беспечное перерождение. Жаль лишь две вещи: упускать из рук столь ценный ресурс как их души и что нет ростового зеркала для той рыжеволосой заразы, что так умело меня обхаживала. Но месть должна быть сладка, на нее не стоит скупиться, тем более мне. К тому же внешность сестер прекрасно расскажет, что произошло с ее собственным, прелестным личиком. Ни одна женщина не перенесет столь пугающий позор своего уродства, мои младшие вы полнили все максимально точно, быстро и жестоко. Живым из селения не ушел никто.
Глупцы, обрекая меня на смерть, они и вправду думали, что скормят мою суть тупому демону и останутся безнаказанными. Наивные! Сорванная одежда, в случайном порядке наспех содранная кожа, подрезанные сухожилия, выдавленные глаза и судорожные метания по пышущему жаром пепелищу собственных жилищ в поисках избавления от страданий. Думаете это конец? Как бы ни так! Это начало, после смерти все продавшиеся демонам душонки покинувшие покалеченные обожженные, наглотавшиеся дыма тела попадут прямиком в мои жаждущие отмщения руки. Отмщения за то, что хотели убить, за то, как задрожали мои колени при встрече с демоном, за то, какой страх и отчаяние исходило от охотников, за то, что испугался я сам. Еще не знаю как, но конкретно душа старосты - будет страдать, это будет ад, ее личный ад.
Свою гвардию я отправил назад в доминион усваивать отобранные силы и зализывать полученные раны, а затем помог встать на ноги Хмиру, обнаруженному связанным и избитым в одном из сараев селения. До этого мне было совсем не до его подпорченной туши, но я обратил внимание, КАК он смотрит вокруг. Все ужасы, все бесчинства, что творили мои низшие, филигранную работу Нагайны, которая парализовала беглецов, парализовала, но отнюдь не лишила чувствительности, во всем этом он видел не жестокость и отвращение, а священнодействие, правильную, высшую, мою справедливость. Он был благодарен своему господину за спасение и восхищен жестокой красотой кровавой расправы за предательство. С того момента, как он увидел меня в гневе, его вера стала крепче, он увидел воочию - каждый иуда получит за свои дела, не спасется никто. Нет блага выше, чем служить столь могущественному и справедливому повелителю, а то, что я им стану - Хмир уже не сомневался. Невообразимо сильный, бессмертный, жестокий и воздающий по заслугам, как он признался, я единственный, кому имеет смысл повиноваться, он стал одним из немногих, кому я начал доверять без всяких клятв.