Она опять ущипнула его в ответ.

– Бесполезно, – махнул рукой Игорь, – сидеть спокойно – это выше её сил.

Долго ещё друзья говорили. Все события, случившиеся за время его отсутствия в детском доме, узнал Холодов. Расстраивались оттого, что перевели новичка. Ребята успели полюбить его. Методы Надежды не изменились. Есть проблема – прочь с плеч долой.

Холодов снял с себя футболку, спортивные штаны, и стоял в длинных семейных трусах до самых колен, в цветочек. Ленка прыснула не удержавшимся смешком.

– Да ты модный такой…! – и тут не смогла сдержать себя она.

Холодов оттянул резинку и хлопком отпустил. Состроил гримасу Ленке, передразнивая её, с разбега бухнулся в воду и поплыл на другой берег. Друзья бросились за ним…

…До самого позднего вечера пробыли они на реке. Только когда уже совсем было невмоготу от комаров, зверевших ближе к полуночи, вернулись они в детский дом.

* * *

По городу поползли слухи. Поначалу тоненьким ручейком, с каждым днём угрожающе набирающем силу и грозившим превратиться в масштабное бедствие для отдельного гражданина, невнимательного в своих действиях. И, если этот город маленький, то постепенно о событии непременно узнавал абсолютно весь город. Обязательно нашлись доброжелатели, и информация попала на слух Надежде.

Слухи были совершенно противоречивы. Кто на что был горазд. Каждый говоривший добавлял что-то своё, какие-то уж совсем интересные детали, придающие совершенную невероятность сказанному. Придумывали и сами, тут же начинали верить в придуманное и с чувством людей, убеждённых в правде того, о чём говорят, с неподдельным участием передавали из уст в уста чужую сокровенную тайну. Поговаривали, что он проиграл квартиру. Кто-то говорил, что ко всему прочему он проиграл ещё и машину, но так, как её у него нет, то он должен оформить кредит на неё в банке, и в ближайшем времени покрыть ею свой долг. Даже были совсем невероятные: якобы он должен отрубить в счёт карточного долга себе руку, а если не отрубит себе, то должен отрубить кому-то другому, впрочем, кому – не уточнялось. Тут непременно должно что-то произойти уж очень интересное, потому, как карточный долг – священный долг. Ещё невероятней промелькнул слух, что проиграл вовсе не он, а Михалыч. Михалыч такого позора пережить не смог и слёг с инфарктом. Михалыч и правда находился на лечении в больнице, но не по причине инфаркта, а по причине обострения его давнишнего недуга – язвы желудка. По городу только и было разговоров о случившемся нелицеприятном, до боли любопытном инциденте. Город кипел не всплывшим целиком событием.

Изначально Надежда не придала значения слухам. Несерьёзность их представлялось ей несостоятельной в виду того, что её семья состоит из весьма серьёзных людей – она директор детского дома, на хорошем счету и по праву относит себя к знатной элите города, дочь преподаёт русский язык и литературу, пользуется уважением. Зять был хорошей партией для её дочери – программист. Хороший программист, редкое предприятие в округе обходится без него – профессия денежная и чистая. Дочь любит, грубым словом не обидит, культурный. От того и слухи о нём для неё не имели под собой никакой почвы.

Но за зятем она всё же стала наблюдать, сказались издержки профессии – не верить словам, верить фактам. И тут зять вёл себя как обычно – был спокоен и уверен в себе. На слухи о себе самом совершенно никак не реагировал, словно они распускались не про него.

Слухи уже были столь навязчивые что, в конце концов, наступил момент, когда Надежда уже больше не могла терпеть недопонимания и ей стало необходимо объяснение. Она пришла в дом к дочери. Сели с дочерью пить чай. Зять был на работе и, когда пришёл, она дала ему помыть руки и, как только он появился в дверях кухни, Надежда попросила оставить их вдвоём. Дочь в недоумении пожала плечами и ушла в комнату. Надежда затяжным взглядом смотрела на зятя.

– Слухи слышал? – наконец спросила она.

Зять стоял у плиты и копошился с посудой. На мгновение он замер. Это не ускользнуло от пристального взгляда свекрови.

«Значит, слышал», – отметила она.

– Пустое всё, – ответил он.

– Из ничего что-то не берётся, – говорила Надежда.

Зять не поворачивался и продолжал что-то бессмысленно переставлять на разделочном столе.

«Что-то всё-таки произошло», – поняла она окончательно.

– Присядь, пожалуйста, – приказала. – Поговорим.

Сколько раз её пытались обмануть. Каждый божий день, сплошь и рядом. На каждом шагу – завхоз, воспитатели, воспитанники. Комок интуиции внутри неё сжался. Зять боролся с растерянностью, не смотрел ей в глаза. Её внутреннее чутьё утверждало – зять врёт. Насколько? Это она и хотела узнать.

– Ну, так как? – устало настаивала она. Вот этой самой реакции, которую она видела от зятя, она и боялась изначально. Но неопределённость давила сильнее.

Зять сел напротив.

– Тебе лучше всё самому рассказать, – просила она.

– Немного проиграл, – выпалил он одним вдохом.

– Сколько?

Строгий командный тон, присущий ей в такие моменты, превратил его одномоментно в ничтожное существо. Она действительно в один миг переменила мнение о нём. Четыре общечеловеческих греха она считала непростительными – распутство, наркомания, пьянство и карты. Все, кто носил в себе эти пороки, для неё не имели будущего. Даже кражу она считала менее значительным пороком, преступлением… да, но пороком – не всегда. Иной раз вопрос греха здесь спорный. Большинство краж совершается от безысходности, зачастую, когда человек просто-напросто хочет есть; даже убийство она наверняка могла бы понять. В гневе человек неуправляем, может случиться всякое. И не всегда всё зависит только от него. Но тут… эти пороки! Человек носит их в себе, вынашивает. Человеческий фактор тут не уместен, исключений не бывает. У человека болезнь, его тянет. Он готовится совершить их. Это слабые люди и, по её убеждению, они не должны составлять опору общества. Они не способны противостоять соблазну. И самое страшное – ЭТО они могут передать по крови своим детям. Теперь она радовалась, что дочь в своё время не послушалась её и прекратила беременность, отложив рождение ребёнка до окончания института. Ах, как она тогда правильно сделала! Таких людей, как он, нужно уничтожать. Не залезть в гены, не вырвать тот маленький молекул, который породил эти пороки. Только уничтожение. Вытравить, как паразитов – единственное приемлемое средство. Клещ, крыса и таракан всегда останутся клещом, крысой и тараканом. Мнение надежды переменилось – она видела его даже не клещом и не крысой, она видела его ничтожным тараканом. Таких – только дустом.

Зять соврал. Он назвал какую-то совсем незначительную сумму денег. Она поняла это без труда. Но это уже не имело для неё совершенно никакого значения…

Зятю и самому было невыносимо вспоминать прошедшие дни. Кошмарный день! Он гнал от себя мысли о неминуемом расчёте с Михалычем. До времени расчёта ещё оставалось время. Он надеялся что-то придумать.

При воспоминании о нём его пробивал холодный пот…

– Но… – не решался говорить ботаник, – есть… – сбивался он, – я могу… – ком в горле мешал ему говорить.

Им вдруг овладело странное безумие. Последние прикупы он брал один за другим. Его проигрыш – это досадная случайность. Он же теперь знает, как играть с Михалычем! Он просчитал всё за секунду. Точно, он знает! Его мозг перерыл всю память в поисках возможностей последней ставки. Ещё одна ставка, и я отыграюсь. Вдруг невесть откуда появились силы.

– У меня молодая жена, – наконец выпалил он.

Он произнёс это так уверенно, что любой, видевший его в эту минуту, тоже не засомневался бы в его скором отыгрыше. Так же и он сам… «Я знаю! Я просчитал. И ещё… Эта ставка! Разве я могу с такой ставкой проиграть… Да нет же!»

– И ты готов поставить её на кон?! – крайне изумлённый, спрашивал Михалыч.

– Да! – безумно твердил Голиков.

– Ну, что ж, давай поиграем, – спокойно согласился тогда Михалыч.