Последний аргумент Александры Ананил воспринял как призыв смыть с себя праведную кровь Хасмонеев-Маккавеев и единственную возможность реабилитировать себя в глазах всех правоверных иудеев, которые считают главным виновником гибели не выжившего из ума Ирода, а именно его, Ананила, как первосвященника и председателя синедриона.
В число заговорщиков вошли начальники синагог, видные саддукеи, зилоты. Но именно потому, что заговор возглавила Александра, он не нашел широкой поддержки среди народа: люди помнили, как безобразно повела она себя в день казни Мариамны, и никто не мог поручиться, что точно так же не поведет она себя в отношении своих внуков, если заговор почему-либо сорвется.
Решительными противниками заговора выступили фарисеи и ессеи. Тогда случилось нечто дикое: возле дверей одной из синагог, расположенных на самой вершине Сиона, накануне объявления поста[280] была найдена собака с перерезанным горлом. Среди жителей Верхнего города распространился слух, что это невиданное по дерзости кощунство совершено по приказу Ирода, который, будучи сам поклонником всего языческого, решил таким образом бросить вызов народу, превыше всего ставящего закон. Дело, однако, зарезанной собакой не ограничилось: в другой синагоге, расположенной в Нижнем городе, по окончании службы были обнаружены трое заколотых кинжалами батланимов[281]. Это было уже слишком, и Иерусалим загудел, как растревоженный улей.
Ситуация стала складываться явно в пользу Александры. Чтобы закрепить эту ситуацию, она решила привлечь на свою сторону и сына покойного Фасаила Ахава, назначенного Иродом командующим иерусалимским гарнизоном.
– Дядя твой плох, – с места в карьер начала она, – сердце его надломлено смертью моей любимой дочери Мариамны и не сегодня-завтра он последует за ней, чтобы теперь уж навсегда соединиться с нею. Подумай, что станется с нашей страной и со всеми нами, когда весть о кончине Ирода достигнет Иерусалима? Тебе не хуже меня известно, как нежно любил твой отец своего брата. Оказавшись пленником Антигона, он, храня верность Ироду, бросился на стену и покончил с собой. Ты, я верю, такой же гордый и независимый, как твой отец. И не потому, что Ирод доводится тебе дядей, но прежде всего потому, что ты такой же сторонник законности и порядка, как твой отец. Грядут тяжкие времена. Уже сегодня находятся злые люди, которые подбрасывают к дверям синагог зарезанных собак, а в стенах синагог убивают ни в чем неповинных батланимов, и обвиняют в этих гнусностях Ирода, как будто все это делается по его приказу. Когда Ирод умрет – а ждать этого осталось недолго, – они первым делом убьют тебя, поскольку ты доводишься племянником царя и одной с ним крови, следом за тобой убьют его сыновей и моих внуков Александра и Аристовула, поскольку и они одной крови с твоим дядей, а за ними изничтожат всех нас, семью Ирода. – Заметив, что Ахав с нарастающим вниманием слушает ее, Александра с еще большим жаром продолжала: – Но дело еще можно поправить. И это должен сделать ты. Для этого необходимо усилить охрану арсенала, где хранится оружие, и взять под свой контроль Храм как самое укрепленное место в Иерусалиме. Надежды на Ананила мало: он слишком мягкотел и податлив на мнение других, что доказал, вынеся смертный приговор моему отцу Гиркану. Точно так же он, послушавшись совета злых людей, приговорит к смерти всех нас. Только ты один, когда Иерусалим узнает о смерти Ирода, сумеешь восстановить законность и порядок, объявив преемником покойного царя его сыновей Александра или Аристовула. В этом вопросе я целиком полагаюсь на тебя: кого из двух моих внуков ты объявишь царем, тот и станет править Иудеей.
До Ахава стал постепенно доходить далеко идущий замысел Александры. Он сказал:
– Ты забыла, что у Ирода есть еще старший сын Антипатр.
– Нет, я помню об этом, – возразила Александра. – Я продумала и этот вопрос и пришла к выводу, что назначение Антипатра царем ничего в нашей горестной судьбе не изменит.
– Почему?
– Подумай сам. Антипатр, при всей моей любви к нему и его матери Дорис, не принадлежит к царской крови, в отличие от моих внуков, в жилах которых течет кровь Хасмонеев. Злые люди не потерпят, чтобы ими стал править простолюдин. А власть наследников Хасмонеев по линии моей горячо любимой дочери Мариамны они признáют. Уж я-то позабочусь, чтобы любой из моих внуков, кого ты сочтешь более достойным занять царский трон, позаботился о том, чтобы возвысить тебя. Ты можешь прямо сейчас выбрать себе любую должность, какую только пожелаешь. Хочешь стать первым министром и хранителем печати? Считай, что ты уже министр. А хочешь стать первосвященником? Считай, что ты уже первосвященник. Какая должность тебе больше по душе?
– Не знаю, – ответил Ахав, – все это так неожиданно для меня. Нужно подумать.
– Думай поскорей, – сказала Александра. – До меня доходят верные слухи, что Ирод уже находится при последнем издыхании. Он потому-то и отправился в Самарию, чтобы не огорчать нас своей смертью. Если ты промедлишь хотя бы день, может случиться непоправимое. Постарайся дать мне ответ сегодня же, чтобы я могла знать, на кого мне рассчитывать.
Прямо из покоев Александры Ахав отправился к своей тетке Саломии и передал ей весь разговора, состоявший между ним и бабкой сыновей покойной Мариамны. Случившийся тут же Костобар заявил:
– А Александра вовсе не такая дура, какой кажется. Я не удивлюсь, если узнаю, что и дохлая собака, и убийство в синагоге батланимов дело ее рук. Надо, жена, поспешить, чтобы опередить ее.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Саломия.
– Власть ни в коем случае не должна перейти к Александру или Аристовулу. Новым царем Иудеи следует провозгласить кого-нибудь из нас, ближайших родственников Ирода.
– Который, между прочим, еще жив, – заметила Саломия. – И я сильно сомневаюсь, что моему брату понравится, когда он узнает, что ты вознамерился стать царем Иудеи.
– Я?! – искренне удивился Костобар. – Я имел в виду тебя, а не себя! Что касается меня, то с меня хватит того, что ты назначишь меня областеначальником моей родной Идумеи.
– Знаю я, каким областеначальником ты вознамерился стать. – Обратившись к Ахаву, сказала: – Спасибо за откровенность, племянник. А теперь иди и постарайся сделать все так, как просила тебя Александра. Но не для того, чтобы сбылись ее коварные планы, а чтобы предотвратить бунт, если он случится в Иерусалиме до возвращения моего брата.
Саломия написала Ироду письмо, в котором кратко сообщила о готовящемся государственном перевороте. Как ни был плох Ирод, но письмо сестры его насторожило, и он вернулся в столицу. Первое, что он узнал, вступив во дворец Гиркана, было разводное письмо[282], которое Саломия послала Костобару. Это было против всяких правил: жене возбранялось становиться инициатором разводы с мужем. Саломия, прижимая к груди сына Антипатра, рожденного от Костобара, и держа за руку испуганную дочь Веренику, рожденную от Иосифа, кинулась со слезами в ноги Ироду и стала клясться в своей безмерной любви к нему:
– Лишь ради тебя, брат, из любви к тебе одному я не желаю больше ни дня жить с Костобаром, который оказался предателем! Хотя он одного рода-племени с нами, но он оказался хуже, чем Александра, вздумавшая погубить тебя!
– Погоди, сестра, перестань рыдать и пугать детей, – попытался успокоить сестру Ирод. – Расскажи по порядку все, что случилось за время моего отсутствия, и каким образом Костобар оказался связан с Александрой.
Саломия рассказала, призвав в свидетели Ахава. Из картины, нарисованной ими, Ирод понял: не возвратись он в Иерусалим, Александра добилась бы, не дожидаясь его смерти, которой Ирод действительно себе желал, чтобы новым царем Иудеи был бы провозглашен кто-либо из ее внуков – править страной в любом случае стала бы она. И без того больное воображение Ирода помутилось еще больше, и он, не пожелав вникнуть в существо дела и выявить других заговорщиков, тотчас приказал казнить Александру. Что и было сделано палачами на месте, где годом ранее была казнена Мариамна.
280
Пост (евр. цом) – религиозный обряд, установленный в память принятия Моисеем из рук Предвечного скрижалей с десятью заповедями: «И при Хориве вы раздражили Господа, и прогневался на вас Господь, так что хотел истребить вас, когда я взошел на гору, чтобы принять скрижали каменные, скрижали завета, который поставил Господь с вами, и пробыл на горе сорок дней и сорок ночей, хлеба не ел, и воды не пил, и дал мне Господь две скрижали каменные, написанные перстом Божиим; а на них все слова, которые изрек вам Господь на горé из среды огня в день собрания» (Втор. 9:8-10). Пост устанавливался в день очищения, приходящийся на начало осенних ветров, во времена общественных бедствий или когда люди готовились к какому-нибудь важному делу. Постящиеся одевались во вретища из грубой ткани, посыпали голову пеплом и воздерживались от пищи в течение определенного времени, прося у Бога милости и помощи. В Новом Завете нет заповеди о посте, но известно, что и Христос, и Его апостолы постились: «Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (Мат. 4:1–2).
281
Батланимы – суть «свободные люди». Не менее 10 батланимов обязаны были присутствовать на всех синагогальных службах для того, чтобы собрание могло считаться открытым. Это были или состоятельные граждане, не обремененные постоянной работой и имевшие в синагогах свои места (в Александрийской синагоге, напр., стулья таких граждан были сделаны из золота), или нанимаемые за плату члены общины.
282
Разводное письмо – письменное уведомление о намерении расторгнуть брачные узы. Брак у евреев, несмотря на полигамию, считался делом святым, т. к. в нем осуществлялась идея Предвечного снова соединить некогда разъединенные части человеческого тела в единое целое: «И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа» (Быт. 2:22–23). Хорошая жена – дар Божий: «Кто нашел добрую жену, тот нашел благо и получил благодать от Господа» (Прит. 18:22). Развод был обязателен лишь в одном случае: если хозяин женил своего раба-еврея, то по истечении предусмотренного законом семилетнего срока, когда раб получал свободу, он должен был оставить свою жену и детей хозяину: «Если купишь раба Еврея, пусть он работает шесть лет; а в седьмой год пусть выйдет на волю даром. Если он пришел один, пусть один и выйдет. А если он женатый, пусть выйдет и жена его. Если же господин его дал ему жену, и она родила ему сынов или дочерей, то жена и дети ее пусть останутся у господина ее, а он выйдет один» (Исх. 21:2–4). Но даже в этом случае закон позволял еврею избежать развода; правда, в этом случае он становился рабом своего хозяина навсегда: «Но если раб скажет: “люблю господина моего, жену мою и детей моих; не пойду на волю”, то пусть господин его приведет его пред богов (в данном случае под богами понимаются судьи. – В. М.), и поставит его к двери или косяку, и проколет ему господин его ухо шилом, и он останется рабом его вечно» (Исх. 21:5–6). Развод запрещался в двух случаях. Случай первый: если муж после заключения брака обвинил жену в досупружеской неверности, а расследование установило, что это не так, он должен был уплатить тестю 100 сиклей серебром штрафа, оставить жену у себя и никогда с нею не разводиться: «Если кто возьмет жену, и войдет к ней, и возненавидит ее, и будет возводить на нее порочные дела, и пустит о ней худую молву, и скажет: “я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства”: то отец откровицы и мать ее пусть возьмут и вынесут признаки девства откровицы к старейшинам города, к воротам; и отец откровицы скажет старейшинам: дочь мою я отдал в жену сему человеку, и ныне он возненавидел ее, и вот, он возводит на нее порочные дела, говоря: “я не нашел у дочери твоей девства”; но вот признаки девства дочери моей. И расстелют одежду пред старейшинами города. Тогда старейшины того города пусть возьмут мужа и накажут его, и наложат на него сто сиклей серебра пени, и отдадут отцу откровицы за то, что он пустил худую молву о девице Израильской; она же пусть останется его женою, и он не может развестись с нею во всю жизнь свою» (Втор. 22:13–19; в случаях, если обвинение мужа своей жены в досупружеской неверности оказывалось обоснованным, жена подлежала казни: «Если же сказанное будет истинно, и не найдется девства у откровицы, то откровицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города побьют ее камнями до смерти; ибо она сделала срамное дело среди Израиля, блудодействовав в доме отца своего; и так истреби зло из среды себя», см. там же, 22:20–21). Случай второй: если мужчина обесчестил не обрученную девицу, он должен был заплатить ее отцу 50 сиклей серебра, взять ее в жены и никогда не разводиться с нею: «Если кто-нибудь встретится с девицею необрученною, и схватит ее и ляжет с нею, и застанут их: то лежавший с нею должен дать отцу откровницы пятьдесят сиклей серебра, а она пусть будет его женою, потому что он опорочил ее; во всю жизнь свою он не может развестись с нею» (Втор. 22:28–29). Во времена Ирода отношение евреев к разводу стало более простым. Так, если Шаммай и его сторонники, следуя букве закона, допускали развод только в случае безнравственного поведения жены, то Гиллель и его ученики считали достаточно веской причиной для написания разводного письма, если жена пережарит или, напротив, не дожарит пищу для мужа. Однако во всех случаях инициатива написания разводного письма принадлежала мужу и никогда жене.