– Этот кубок дала тебе сама Мариамна? – спросил Ирод.

– Нет, – ответил виночерпий, – ее евнух, я все забываю его имя.

– Но ты хотя бы знаешь, что намешано в этом кубке?

Виночерпий, видя возбужденное состояние Ирода, побледнел.

– Не знаю. Мне лишь было приказано принести тебе этот кубок.

Ирод вскочил, вызвал охрану и потребовал немедленно схватить евнуха Мариамны и дознаться, что он влил в кубок, доставленный ему виночерпием. Евнуха схватили и допросили, но тот ничего внятного сказать не мог. Тогда Ирод велел пытать его. Но и под пыткой евнух путался в объяснениях, говорил, что не может нести ответственности за то, что дала ему его госпожа, которой, в свою очередь, принесла этот кубок с напитком сестра царя Саломия с тем, чтобы Мариамна отведала его. Когда же из евнуха палачи стали вытягивать жилы, причиняя ему невыносимую боль, он понес полную околесицу о том, что его госпожа давно разлюбила мужа, который хочет погубить ее, и что об этом ему сказал сам Соэм.

Взбешенный Ирод не находил себе места. «Так вот оно в чем дело! – говорил он себе. – Пока я находился на Родосе, ожидая, что Октавий казнит меня, моя обожаемая женушка путалась с Соэмом!»

Он приказал немедленно разыскать только что назначенного почетным командиром легиона Соэма и убить его. Того нашли в его комнате, где он, стоя перед зеркалом, примерял новый наряд трибуна. Соэму заломили руки за спину, вытащили во двор дворца и, ничего не сказав, закололи кинжалами.

Ирод едва дождался утра, чтобы собрать всех своих приближенных, и сообщил им о ставшей ему известной измене Мариамны. Ярость, клокотавшая в нем, мешала ему говорить. Он, подобно евнуху жены накануне, путался в своих обвинениях, плакал, раздирал на себе одежды, требовал, чтобы его приближенные тут же убили его, поскольку он не может жить без Мариамны, но и продолжать жить с ней дальше, зная об ее измене, он не хочет. Тогда слово взяла Саломия. Поджав по своему обыкновению губы и сложив на выпуклом животе руки (она, несмотря на то, что была замужем за Костобаром всего месяц, была уже на шестом месяце беременности от него), вышла на середину залы и стала спокойно рассказывать собравшимся о том, что Мариамна не достойна быть женой царя Иудеи. Не встретив ни с чьей стороны отпора своим наветам, Саломия заявила, что Мариамна готова затащить к себе в постель первого попавшегося ей на глаза мужчину, что она не брезговала сожительствовать с ее бывшим мужем Иосифом, который, как это всем хорошо известно, был попросту уродом, и закончила свою речь словами:

– Мариамна должна умереть.

Услышав этот страшный приговор, все невольно обратили взоры на Ирода, который, слушая сестру, уже бился в истерике.

– Надо бы вызвать сюда царицу и допросить ее, – неуверенно произнес Птолемей – единственный из присутствующих, который не хотел верить в то, что говорили о Мариамне сам Ирод и его сестра. – Боюсь, что, казнив Мариамну, мы совершим непростительную ошибку.

– Зачем? – повысила голос Саломия. – Разве тебе недостаточно того, о чем здесь уже было сказано? Мариамну следует казнить немедленно!

– Что скажешь ты, царь? – обратился Птолемей к Ироду. Тот, однако, был уже невменяем. Он сполз с кресла, стучал кулаками по полу, рвал на себе волосы и кричал: «Казнить! Казнить! Моя ненаглядная Мариамна, моя любимая жена за свою измену не заслуживает снисхождения!»

Ирод все еще катался по полу и бил себя кулаками по лицу, так что разбил себе нос и губы и из них брызнула кровь, пачкая все вокруг. Еще сонную Мариамну вытащили из постели, не дали ей одеться и прямо в ночной сорочке поволокли на казнь. И тут случилось нечто невообразимое, что позже было осуждено решительно всеми историками, писавшими об Ироде: когда полураздетую Мариамну с распущенными волосами и наполненными ужасом огромными синими глазами тащили по улицам, приводя в трепет ранних прохожих, на нее набросилась ее мать Александра. Вцепившись в горло дочери, Александра стала поносить ее самыми гнусными словами, крича во все горло:

– Люди добрые, взгляните на ту, которую я выносила в своем чреве, вскормила молоком из своих сосцов, вырастила и отдала в жены самому благородному, самому справедливому человеку, какого только знала Иудея, – отдала в жены Ироду! И что же она? Чем ответила эта гадина на любовь своего мужа? Гнусной изменой, которой нет и не может быть оправдания!

Поведение женщины, которая, как это всем было понятно, сама люто ненавидела Ирода, всячески поносила его, называла чужеземцем, который недостоин править избранным Богом народом, – до такой степени выглядело неприлично, что люди стыдливо отводили от нее и ее несчастной дочери глаза. А Александра все не унималась, продолжая поносить Мариамну, а когда стража попыталась оттащить ее в сторону, вцепилась дочери в волосы.

Тут и Мариамне стал ясен не только весь трагизм положения, в каком она оказалась непонятно по какой причине, но и крайняя непристойность поведения ее матери. Никто так никогда и не узнал, какие чувства испытала в последние минуты своей жизни Мариамна и какие при этом мысли пронеслись в ее прекрасной голове. Но она, когда стражникам наконец удалось оттащить от нее ее мать, попросила их освободить ее руки, гордо выпрямилась и уже сама, никем не понукаемая, направилась к месту казни.

Ирод лишь к вечеру пришел, наконец, в себя, потребовал принести ему воды, умылся, причесался и вызвал Коринфа. Тот немедленно явился.

– Пригласи ко мне царицу, – приказал он.

Брови Коринфа дрогнули и поползли вверх.

– Царь желает видеть Дорис? – уточнил он.

Ирод поморщился, досадуя на всегда понятливого, а в этот раз оказавшегося никчемным начальника охраны.

– Какая, к черту, Дорис? Я желаю видеть Мариамну!

Коринф вытянулся в струнку, не смея пошевелиться.

– Что же ты медлишь? – сорвался на крик Ирод. – Ты стал туг на ухо или тебе непонятен мой приказ?

– Но это невозможно, – дрожащим голосом ответил Коринф. – Мариамна сегодня утром казнена.

– Как казнена?! – На Ирода была страшно смотреть. – Почему казнена? Кто посмел поднять руку на мою жену? Отвечай, мерзавец, по чьему приказу лишена жизни та, кто сама является моей жизнью?

– Мариамна казнена по твоему, царь, приказу, – тихо произнес Коринф.

Уже не крик, а дикий вой смертельно раненного льва вырвался из груди Ирода. Иосиф Флавий так напишет о реакции Ирода на известие о гибели женщины, которая стала для него поистине сутью и смыслом жизни:

«После казни Мариамны любовь царя к ней возросла еще более, чем то было когда-либо раньше. Дело в том, что эта любовь к ней царя вовсе не была временной или ослабилась вследствие привычки, но как она с самого начала отличалась страстным энтузиазмом, так она не ослабевала и впоследствии при постоянном сожительстве. Теперь же казалось, что, в виде наказания за казнь Мариамны, любовь к ней охватила его в еще гораздо более сильной степени, так что он часто громко призывал ее к себе, предавался ничем не сдерживаемым слезам, в конце концов стал придумывать всевозможные способы забыться и развлечься и с этой целью задавал попойки и пиры. Впрочем, все это отнюдь не помогало, так что он запустил даже все государственные дела и страдал в столь высокой степени, что приказал своим слугам громко звать Мариамну, как будто бы она была еще жива и могла слышать это и явиться».

От себя добавим: лишившись Мариамны, Ирод стал все чаще задумываться над вопросом, а что он сам представляет собою не как царь, но как человек, которому присущи все людские слабости, что представляют собой другие люди и в чем состоит истинный замысел Предвечного, сотворившего человека по образу Своему и подобию?

Часть третья

ЧЕЛОВЕК