Затем Клеопатра украшает могилу цветами, целует ее и велит изготовить себе баню. После бани она ложится и приказывает подать роскошный обед. К вратам дворца приходит селянин с корзиной. Стража спрашивает, что он несет; селянин приподнимает прикрывающие корзину листья и показывает, что она полна фиников. Стража удивляется их величине и красоте. Селянин, улыбаясь, предлагает им отведать их, и стража доверчиво пропускает его. После обеда Клеопатра берет свои записные дощечки, запечатывает их, отсылает Цезарю, удаляет всех присутствующих, кроме своих двух женщин, и запирает двери. Вскрыв таблички и прочитав мольбы Клеопатры, чтобы ее похоронили рядом с Антонием, Цезарь тотчас догадывается о том, что она убила себя. Сначала он хочет сам бежать спасти ее, но потом поспешно посылает узнать, что случилось. Смерть была быстрая. Прибежав ко дворцу, посланцы Цезаря видят, что стража еще ничего не знает. Они вбегают во дворец и видят царицу мертвой, лежащей на золотой кровати в царских одеждах. Одна из ее прислужниц лежала мертвая у ее ног; другая, Хармия, расслабленная, еще поправляет царский венец на голове Клеопатры. Один сторож говорит ей с досадой: ”Красиво, Хармия!” – ”Очень красиво, – отвечает она, – и достойно наследницы стольких царей!” Произнеся эти слова, она падает мертвою у постели.

Рассказывают, что Клеопатре принесен был между финиками прикрытый листьями аспид. Так приказала принести его Клеопатра, чтобы подвергнуться укусу змеи, как бы не заметив ее. Но вынимая финики, она увидела аспида и сказала: ”Так он здесь!” И она подставила ему голую руку.

Цезарь, и сердясь на смерть этой женщины, удивлялся высоте ее помыслов. Он приказал похоронить ее с почестями и великолепием подле Антония. По его приказанию и две прислужница были похоронены с почетом».

Покончив с похоронами, Октавий, прежде чем вернуться через Иудею и Сирию в Рим, пригласил в Александрию Ирода, чтобы и тот мог проститься со своим другом. Ирод незамедлительно явился. Вдвоем они постояли над могилой Антония и Клеопатры, каждый думая о том, что хотя их друг и стал жертвой интриг коварной женщины, стремившейся к господству над половиной мира, все же есть высшая справедливость в том, что они нашли успокоение вместе.

– Ты немало претерпел от Клеопатры, – сказал Октавий, – и вряд ли теперь когда-нибудь вновь посетишь по своей воле этот город. На что бы тебе хотелось посмотреть здесь, прежде чем мы уедем отсюда? – спросил он.

– Я бы хотел поклониться праху Александра Македонского, – ответил Ирод.

– Похвальное желание, – сказал Октавий. – Я и сам собирался посетить могилу этого достойного всяческих почестей человека.

На следующий день они отправились в усыпальницу великого полководца. Октавий в знак преклонения перед Александром Македонским возложил на его гроб золотой венец, Ирод усыпал его цветами. На вопрос подошедшего к ним Прокулея, не желает ли Цезарь взглянуть также на усыпальницу Птолемеев, Октавий нахмурился и, не оборачиваясь, ответил:

– Я пришел сюда затем, чтобы увидеть царя, а не мертвецов.

Затем Октавий приказал тайно казнить пятнадцатилетнего Цезариона – сына Клеопатры от Юлия Цезаря, – а других ее детей, прижитых от Антония, взял с собой в обратный путь, уговорил свою сестру Октавию принять и их на воспитание, и позаботился о том, чтобы все они получили прекрасное образование и ни в чем не нуждались.

При прохождении армии Октавия через Иудею Ирод снова позаботился о том, чтобы все его солдаты были вдосталь накормлены, хотя на этот раз пир, устроенный в их честь, не носил того праздничного характера, как по дороге в Египет, когда Ирод пытался задержать их на зиму. Эта сдержанность в угощении не осталась незамеченной со стороны Октавия, и потому он, дабы не ставить Ирода в неловкое положение, отказался заехать в Иерусалим и познакомиться с его семьей.

– Сделаю это как-нибудь в другой раз, – сказал он. Перед тем же, как покинуть пределы Иудеи и вступить на территорию Сирии, на границе с которой его уже дожидался наместник Варрон, Октавий, отведя в сторону Ирода, сказал ему:

– Вижу, как угнетающе подействовала на тебя смерть Атония. Означает ли это, что ты подумываешь о том, как увековечить его память?

– Я уже решил, как это сделать, – ответил Ирод.

– Не поделишься со мной своим секретом?

– Здесь нет никакого секрета: я возведу в центре Иерусалима неприступную цитадель, которую назову башней Антония.

Не сказав Ироду больше ни слова, Октавий крепко пожал ему руку и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к дожидавшемуся его Варрону.

Вернувшись в Иерусалим, Ирод приказал разобрать остатки Старотоновой башни[272], разрушенной еще Помпеем, и на ее месте возвести башню, нависшую над северо-восточным углом Храма – его самым уязвимым в военном отношении месте. Теперь, имея столь мощное сооружение, за каменными стенами которого мог укрыться целый легион, за судьбу Храма можно было не тревожиться: он из крепости, на территории которой часто разворачивались боевые действия, превратился в то, чем и предназначен был быть изначально, – Дом Господа.

Но если начало строительной деятельности Ирода, чему он посвятит всю свою дальнейшую жизнь, можно было назвать удачным, то этого никак нельзя было сказать о положении дел в его семье. Собравшись вновь под одной крышей, члены его семьи стали ссориться все чаще и чаще, и ссоры эти в конце концов вылились в открытую вражду.

Тон этой вражде придали его сестра Саломия и любимая жена Мариамна, вытеснившая с первых ролей свою мать Александру.

Ирод стал подумывать о том, чтобы снести дворец Гиркана, где продолжала жить его семья, и дом своего отца, занятый Ферором, и на их месте возвести новый дворец с таким множеством комнат и покоев, чтобы в них счастливо могла жить его разрастающаяся семья, месяцами не соприкасаясь друг с другом.

Исмаильтянин Соэм, доказав Ироду свою верность, домогался теперь более важной для себя должности, чем надсмотрщик за Александрой и Мариамной. Домогательства эти поддержала Мариамна. Зная, что Ирод ни в чем не посмеет отказать ей, она стала просить его назначить Соэма командиром одного из легионов. Вначале Ирод попытался обратить просьбу жены в шутку:

– Может быть, для начала он согласится стать командиром когорты?

Мариамна, ничего не понимавшая в военном деле, упрямо повторила:

– Нет, именно легиона. Он заслужил это.

– Чем же?

– Тем, что оберегал нас во время твоей поездки к Октавию на Родос.

– Уговорила: пусть он будет почетным военачальником, – согласился Ирод.

– Почетный – это старше, чем просто командир легиона?

– Ну конечно, старше, – сказал Ирод, привлекая к себе жену. – Но за эту услугу я потребую, чтобы ты еще сильнее полюбила меня.

– Сильнее, чем любишь меня ты?

– Сильнее моей любви к тебе ничего не может быть. Полюби меня так же, как я люблю тебя.

– Я подумаю.

– Думай скорей.

– Я люблю тебя так же сильно, как любишь меня ты, – сказала Мариамна, отвечая на ласки мужа своими ласками, от которых Ирод терял голову.

Примирение брата с женой никоим образом не входило в планы Саломии. Однажды, когда Ирод засиделся с документами далеко за полночь, она послала к нему виночерпия с наполненным кубком.

– Что это? – спросил Ирод, устало откидываясь в кресле.

– Любовный напиток, который прислала тебе Мариамна. – Улыбнувшись, он добавил шепотом, как если бы открывал Ироду великую тайну: – Царица даже подарила мне новый плащ из китайского шелка, чтобы я по дороге к тебе не расплескал ни капли этой драгоценной жидкости.

Усталость как рукой сняло с Ирода. Почему-то ему вспомнилось, как Клеопатра точно так же поднесла к губам Антония кубок с отравленным вином, а когда тот собрался было пригубить его, отобрала кубок и, сказав: «Если бы я хотела отравить тебя, тебе достаточно было бы сделать всего глоток из этого кубка», – после чего приказала рабу отпить из кубка, и тот тут же упал замертво.