«Ого, – думал я, – теперь на градуснике плюс десять, а может и больше…»

Неожиданно Денис мощно потащил нас вперёд. В глазах его плясал огонь восторга. В двух первых павильонах в небольших клетках жевали траву, шевеля при этом длинными ушами и выкатив дурацкие красные глаза, многочисленные серо–буро–белые кролики.

«Чтоб вас, шиншиллы поганые, – вздохнул я, – теперь это надолго».

Через минуту и сам с таким же восторгом, как Денис, принялся разглядывать живность. Сын, просунув руку сквозь прутья клетки, гладил пушистые спинки.

— Вы тут побудьте, а я дальше пойду, – предупредила, исчезая в толпе, жена.

Через несколько минут, налюбовавшись кроликами, Денис предложил искать маму. Я не стал возражать и отказываться от резонного предложения.

На сына в сыскном деле надежда была слабая – в густой толпе, кроме коленей и обуви, он ничего не мог разглядеть. Эту заботу пришлось взять на себя.

«Да, с этими современными девушками её не скоро найдёшь. Выросли чуть ли не выше меня и в плечах не уступят, увеличив ещё их наплечниками», – моя голова, словно локатор, рыскала из стороны в сторону.

Когда всякая надежда была потеряна, увидел Татьяну. Стиснутая со всех сторон, она самозабвенно примеряла перед небольшим круглым зеркалом шляпу.

«Нет, всё‑таки хрупкие женщины с узкими плечами смотрятся лучше, – залюбовался женой. – С ними чувствуешь себя мужчиной, хочется их защищать, а эти современные гренадёрши и себя с успехом защитят, и тебя заодно».

Отойдя с дороги на тротуар, стали ждать. Здесь народу сновало значительно меньше. Все как мухи на мёд лезли поближе к павильонам, в магазины никто не заходил. Гоголевская реклама действовала безотказно, хотя все знали, что путное на ярмарке попадается редко и веселья тоже никакого, кроме громко орущей музыки.

— А вон мама идёт! – выставил руку Денис.

— Не показывай пальцем, бескультурье, – сделал замечание.

За это он высунул в мою сторону язык.

— По губам‑то получишь! – пригрозил я. – Стань сначала Эйнштейном, потом язык показывай.

Разругались, мужички? – приветствовала нас Татьяна.

Обидевшийся Денис – маленький, а с гонором, отошёл от меня и взял за руку мать.

На этот раз мы пошли по тротуару, высматривая оттуда, что продают в павильонах. Денис сопел, глядя себе под ноги.

— Чего шляпу не купила? – не обращая на него внимания, спросил у жены.

— Раз не купила, значит, не подходит… Да и с твоей зарплатой, папа, мягко говоря… – она язвительно замолчала.

На перекрёстке мы остановились. Отсюда ярмарка шла вверх по улице до Крытого рынка и вниз – до Волги. У павильона с мясной продукцией стали решать в какую сторону идти.

Я ратовал, чтобы вверх – к рынку. Причина – винный магазин на углу.

Сын с женой хотели идти вниз, что думали они – не знаю.

На нас уже стал поглядывать куривший неподалеку рубщик мяса в красной рубахе русского стиля, надетой поверх фуфайки.

Увидев его малиновую, ярче рубашки, рожу, мне ещё сильнее захотелось идти вверх.

— Мороженое! – вдруг взвыл Денис и, забыв об обидах, схватил меня за руку, потащил вниз, к Волге.

«Жребий брошен», – грустно рассудил я.

Именно с той стороны из небольшого павильона вылезла коробейница с длинной накладной косой и в накинутом на пальто сарафане. Через плечо её висел здоровенный короб с мороженым.

— По дороге шёл хорошенький щенок, в своей лапке нёс песочный пирожок, – распевал сын, во время творческих пауз облизывая пломбир.

Недавно я купил ему детскую книжку, на обложке которой красовался прелестный кутёнок с чёрным пятном на глазу, ему‑то, видимо, автор и посвятил стишок.

Не успели мы, купив мороженое, пройти в сторону Волги, как репродуктор охрипшим, дребезжащим, неизвестно мужским или женским голосом, объявил, что около консерватории можно увидеть аэробику в исполнении студенток третьего курса.

Консерватория как раз находилась недалеко от нас, но надо было идти в сторону рынка.

— Ух ты, пошли посмотрим, а? – бросил пробный камень.

Татьяна задумалась. Денису теперь было всё равно.

Женщины, даже располневшие, абсолютно не прореагировали на это известие. Смотреть аэробику в основном направились мужики.

Иногда, включив наш старенький проигрыватель, жена тоже прыгала под музыку. Я считал, что зря. Полнота ей не угрожала, а фигура, на мой вкус, и так была прекрасна.

— Пошли! – вдруг согласилась она, взяв меня под руку.

— У–у-у, в трико, – разочарованно тянул идущий рядом парень.

— Тебе, похоже, не аэробика нужна, а стриптиз, – подковырнул его.

Ни слова не говоря тот затерялся в толпе.

— Вообще‑то в его годы и я не отказался бы от стриптиза, – доверительно сообщил Татьяне.

— Правда? А сейчас как, против? – неожиданно заинтересовалась она.

— Сейчас важнее другое… – сделал глубокомысленный вид.

— Что именно?

— Потом скажу, – не стал раньше времени раскрывать карты.

— Пап, а что такое стриптиз? – полюбопытствовал Денис.

Татьяна, растерявшись, покраснела и чувствительно толкнула меня локтем.

— Танцы, – думая о своём, буркнул я.

— А–а-а, – разочаровался сын.

Медленно, но неуклонно, мы приближались к главной цели моего путешествия – винному магазину.

Как у собаки Павлова, слюна обильно выделялась при взгляде на неоновые буквы «Вино–водка».

«Лучше слов в русском языке нет», – обдумывал диспозицию, стратегию и тактику предстоящих переговоров с женой. «Настроение у неё нормальное, по–моему, подарок Дениске купила», – подошли мы наконец к магазину.

— А–а-а, Двинянин, привет! – услышал будоражащий душу голос и увидел сначала колени, затем обтянутые юбкой бёдра и, поднимаясь дальше по восходящей, лицо прекрасной Мальвины. – Здравствуйте! – поздоровалась она с женой и наклонилась к Денису, выставив из распавшегося разреза юбки ногу в чёрном чулке.

Сглотнув слюну, я даже забыл о выпивке.

«Теперь мозг на другой рефлекс заработал», – подумал о себе и слюнявой павловской собачонке.

— Игорёк, дай‑ка сюда шоколадку, – обратилась она к своему хромоногому другу, и только тут я увидел, что секс–бомба не одна, а с двумя приятелями.

Тот, что когда‑то дал мне в челюсть, как я давеча на магазин, облизывался на Татьяну.

«Придурок! – пожалел его. – Рядом с ним Мальвина, а он мою жену разглядывает».

Освоившийся Денис уже что‑то рассказывал Мальвине, которая заразительно смеялась.

— Ну, не будем вам мешать, – поднялась она и погладила сына по голове, – гуляйте, – стрельнула глазами в мою сторону.

«Уже помешала, – подумал я, – не видать мне поллитры как своих ушей».

Довольный Денис уплетал шоколадку.

— Это что за мадам? – приступила к допросу жена, подтвердив своим тоном мои опасения.

— Коллега по работе, – хмуро обернулся на вывеску. – Да ты не видишь, что она с двумя мужиками?..

— А чего оглядываешься? – взяла меня под руку Татьяна, уводя от магазина.

Остаток дня жена не разговаривала со мной.

«Сделай людям доброе дело и станешь об этом жалеть», – в свою очередь обиделся на неё.

Поэтому, когда она всё же надумала мириться и спросила: «Ты любишь меня?», желчно ответил: «Для меня ты лучше огуречного рассола с похмелья…»

— Дурак! – поставили на мне жирную точку.

Выходной был безвозвратно потерян…

Понедельник начался не лучше.

С утра на меня доберманом кинулась Семина. По её понятиям я совершил самый тяжкий в жизни проступок – не вышел на коммунистический субботник.

С трагическими нотками в голосе объяснил ей, что как верный комсомолец, почитающий моральный кодекс строителя коммунизма, проведал умирающего товарища Заева.

Только уладил вопрос, как с довольной рожей на участке появился сам «умирающий», и всё началось по–новой.

Наконец, покаявшись при свидетелях, коими были глухой предпенсионный дед и похмельный Чебышев, мы обязались вовремя платить членские взносы и не пропускать комсомольские собрания. Для закрепления клятвы хотели торжественно поцеловать комсомольский значок на груди вожака, но Семина поверила на слово. Пашка, по–моему, всё же сумел коснуться пламенной груди комсомольской богини и, загородив ей проход, принялся упрашивать взять его в замы: