20

Следующая неделя началась весьма удачно.

С утра в цех заявилась аттестационная комиссия под председательством начальника БЦК, вернее – начальницы, полной женщины с юным лицом, не подходящим к её расплывшейся фигуре.

Кроме неё в комиссию входили: один из контролёров участка, на нашем – Валентина Григорьевна, те6хнолог Максим Германович и мастер.

Почему‑то я ужасно разволновался.

— Ер–р-у–нда! – успокоил Чебышев, выронив из глаза лупу и спрятав в стол часы. – Прорвёмся. Технологию ведь читал?..

Сдал неожиданно легко.

Кроме полученного разряда на этот раз меня порадовал и коммунальный отдел. Письмо с завода получили и, в свою очередь, успели напечатать ходатайство исполкома в жилкоммунпроект с предложением провести исследование жилища на вопрос возможности проживания – так было написано в их бумаженции.

— Зайдёте в семьдесят третью комнату, поставите подпись и в девяносто шестой – печать, – напутствовала женщина. – Совсем нас забодали, – облегчённо вздохнула, выпроваживая меня за дверь.

В конторе «жилкоммунпроекта», которую с трудом отыскал в лабиринте улиц, никого не было.

«Понятно… Все ушли на фронт! – не очень огорчился отсутствием чиновничьего аппарата. – Ничего, завтра приду. Ещё пободаемся!» – вспомнил понравившееся выражение.

Настроение все равно осталось прекрасным. «Ну и ну, – неожиданно поразился я, – дожили, если бумажке с печатью радоваться стали».

Весь вечер хвалился перед женой полученным документом.

— А как же пойдешь? – засомневалась она. – Ведь, говоришь, работу дали, прибор собираешь…

— Действительно. Михалыч фиг с обеда отпустит.

— Давай лучше я схожу…

— А сумеешь? Там ведь бодаться надо…

— Это мужчинам надо, – потянулась она всем телом, – женщины берут обаянием, питекантроп.

— Ну ты там не очень‑то, – напряжённо раздумывал отдать ли письмо, – чего это рвёшься как?.. Может, у тебя там знакомый? – развеселил Татьяну.

— Очень может быть! – жеманно произнесла она. – По–твоему, папочка, у меня очень обширный круг знакомств, начиная бюро добрых услуг и кончая конторой жилкоммунпроекта.

— Ну ладно, – протянул бумагу, – бери, – дотошно стал объяснять, в какие комнаты зайти за подписью и печатью.

— Господи! Мир не без добрых людей… Всё расскажут и покажут… – поправила причёску.

«Отнять, что ли, письмо?» – разнервничался я.

К моему удивлению, техник из конторы пришёл моментально. Им оказался здоровенный тридцатилетний бугай в тёмных очках, с обрюзгшим лицом и огромным портфелем в руках.

— Я техник из жилкоммунпроекта. Вызывали?

— Давно ждём! – запела Татьяна, обхаживая гостя. – Да вы раздевайтесь.

— А мы решили к вам пораньше зайти, – торжественно снимал пальто с каракулевым воротником бугай. – Вы по плану через месяц числитесь, но у меня свободное время появилось, и вот… – схватился он за портфель.

— Погодите о делах, сперва чаю попьём, – ворковала жена.

Техник, глядя на неё, забывал дышать. На меня он старательно не обращал внимания. Моё присутствие глубоко разочаровало его. Татьяна налила чай, достала коробку конфет.

Маленькие груди её гонялись друг за дружкой, сквозь ткань кофточки явственно проступали соски.

«Бедный! – пожалел мужика. – До дециметра скоро усохнет, портфель не поднимет… В таком состоянии, конечно, всё подпишет, даже что дом вообще не существует, смыло наводнением».

Так оно и получилось.

Напившись чаю и сожрав полкоробки конфет, отметил в блокноте разваливающийся фундамент, прогнившие балки, треснутые стены. Словом, нашёл такой негатив, о котором мы и не подозревали.

— Постараюсь через недельку всё оформить, – уходя, пообещал Татьяне.

Портфель он всё‑таки поднял.

«Спасибо, совсем не истаял, а то другого пришлось бы приглашать, а вдруг старикан бы пришёл, давно ставший евнухом».

Наша наблюдательная группа дежурила в столовой. Составили график, которого придерживались все цеха и отделы.

За последнее время обеды стали повкуснее – в щах иногда попадались кусочки мяса, но не такие как хотелось бы.

Столовские работники оказались очень натасканные ребята с необычайной сноровкой и хитростью.

Думаю, ловкости их рук позавидовал бы и иллюзионист Акопян.

Так, в таинственном закутке заметил миловидную женщину в несвежем белом халате и грязном фартуке, самозабвенно резавшую огромным ножом сочные куски мяса. Рядом на плите калилась сковорода (метр в диаметре), на столе высилась горка муки – готовила завтрак для своих.

Заметив меня, повариха поначалу растерялась и, подняв фартук, словно промокашкой, промокнула потное лицо.

Буквально на минуту отвернулся, а повернувшись обратно, так и замер с открытым ртом – ни муки, ни мяса, ни сковороды, – а женщина с прежним увлечением шинковала кочан капусты и глядела на меня с сожалением, как на дурачка.

Я всё‑таки догадался захлопнуть рот.

— Куда мясо дела?

— Мясо?.. – наивно произнесла она и, подняв фартук, почесала под ним. Спрашивать её не имело смысла. Обыскал все близлежащие столы и, конечно, ничего не нашёл.

— Скажи хоть, где капусту взяла?

— Как где? В подвале.

— Сильна! Чего же в цирке не выступаешь?

— Мне и здесь неплохо, – улыбнулась золотым ртом.

— Понятно… – решил наведаться на второй этаж.

Там невысокий, упитанный мужчина, развесив щеки по плечам, открывал консервные банки и раскладывал по тарелкам закуску.

— А–а-а! Здравствуйте, – поприветствовал меня.

— Здравствуйте, – взял несколько тарелок и пошёл взвешивать на весы.

— Попался, голубчик. Почему не докладываешь? – разложил тарелки на столе.

— Мы–ы? – подошёл он и по одной стал взвешивать.

Вес был правильный.

Как в аптеке! – похвалил себя упитанный. – Бр–р-р! – потряс головой.

«Пойду на третий, к язвенникам, здесь тоже делать нечего».

Навстречу спускался затравленный Игорь.

— Махинаторы! – психовал он. – Наголо постригут – не заметишь…

Но все‑таки прежней свободы у них не было.

Ближе к обеду щекастый повар сообщил, что меня разыскивает её величество заведующая.

— Классные специалисты! – первым делом похвалил подданных.

— Ну вот, видите… – обрадовалась столовская королева. – Нарекания есть какие?

— Стены обшарпанные, штукатурка сыплется. У лешего прямо кусок с ноги отвалился. Следовало бы подновить стены‑то, – воспользовался служебным положением.

— Сделаем! – пообещала она. – На будущей неделе. А лешего надо закрасить и что‑нибудь посимпатичней нарисовать…

— И не думайте! – заорал я. – Композицию испортите, заступился за тощего друга.

Заведующая даже перепугалась.

— Хорошо, хорошо, – оставим как есть.

— Можно, конечно, немного пожирней его нарисовать, – перешёл на нормальный голос, – шкурку подновить…

«Закрасить! Придумала тоже. Закрасить легче всего… А вы сделайте, чтоб, глядя на него, душа радовалась у рабочего человека».

Директриса обещание выполнила, добилась, чтобы пришёл художник обновить стену.

Мой любимый леший полностью обуржуазился, будто вступил в кооператив, стал жирным, на голове – блестящий чёрный цилиндр, в лапе – ананас, видно, в художнике пробудилось сострадание.

«Как он ещё дачу с автомобилем не догадался нарисовать, наверное, краска была строго лимитирована», – разглядывал справную нечисть.

21

Незаметно пришла весна. Ночью градусник показывал «минус», хотя на солнце сосульки таяли. За ночь они опять вырастали до прежних размеров, начиная истончаться с первыми лучами солнца. Вечный двигатель какой‑то.

Под окнами дома образовался каток. Открыть или закрыть ставни становилось проблемой. Технические изыскания Жилкоммунпроекта мы до сих пор не получили. Я еще раз ходил к ним в конце февраля.

— Сначала заплатите семьдесят рублей, – посоветовали мне.