Я думаю, что мне еще очень сильно повредило то обстоятельство, что я на самом деле просто не годился для командования военным подразделением – и я очень остро это тогда осознавал. И я решил, что Андрюша гораздо лучше меня сумеет поддержать дисциплину в отряде. И на первый взгляд, он казался просто прекрасным командиром: такой здоровенный бугай, с твердым и властным характером – и вдобавок совсем не глупый человек. Представьте себе хоть молодого Бориса Ельцина, в возрасте где-то под 30 лет – так Андрюша был почти вылитая его копия! Вот я и подумал, что как раз такой отец-командир и нужен для наших молодых раздолбаев, чтобы держать их в узде. Да и потом, я тогда отпросился с работы ненадолго – и мне все равно через пару дней нужно было возвращаться в Питер, так что надо было хоть кого-то на время оставить вместо себя. Я хотел сначала полностью уволиться со своей работы на почте – а потом уже опять вернуться в литовский парламент. Вот это была вторая подряд очень крупная ошибка с моей стороны: мне нельзя было покидать наш отряд, пока там все не уладилось. Мне надо было полностью плюнуть на свою работу – и пусть бы мне потом писали в трудовой книжке все, что угодно. А первая, самая роковая моя ошибка, естественно, была в том, что нельзя было допускать в отряде никакой демократии. Я ведь вполне бы мог тогда хоть половину отряда отправить домой – но все же настоять на своем и установить хотя бы самую элементарную дисциплину. Мы ведь тогда находились не в Питере, на заседании демократического комитета, а в настоящем укрепленном военном лагере – и литовский штаб, надо полагать, отнесся бы с пониманием к таким крутым мерам с моей стороны. Да в таких благоприятных условиях, если бы умело взяться за дело и держать всех в кулаке, можно было сколотить прекрасный отряд даже из одних только наших стукачей и молодых придурков – а ведь в моем распоряжении было тогда еще много нормальных и даже просто замечательных людей…

Я отсутствовал в парламенте Литвы с 6-го до 31 марта – а когда туда вернулся, то увидел, что обстановка окончательно и бесповоротно уплыла из-под моего контроля. Дело в том, что питерского отряда, как такого, тогда вообще уже не было. Оказывается, украинский отряд добровольцев к тому времени уже наполовину сократился - а его остатки были объединены с нашим отрядом в единый “интеротряд”, командование которым литовский штаб доверил Андрею Л. То есть Андрюша теперь совершенно не зависел от нашего питерского комитета – и я с этим уже ничего не мог поделать. Кстати сказать, в украинском отряде на самом деле были не только украинцы: там был еще белорус, латыш и местный пожилой человек, вроде бы поляк. И еще там было трое молодых людей из России, из которых один дезертировал из своей части – а еще двое как бы уклонялись от призыва в армию. То есть в этот украинский отряд собрали всех нелитовцев, которые были в охране парламента до нашего появления. Вот они все и остались на месте – а почти всех добровольцев из Западной Украины, кроме одного, уже не было в парламенте.

Кстати, о западных украинцах, которые раньше составляли основной костяк украинского отряда. Насколько я понял, никакого “комитета” у них не было и все они вроде бы стихийно рванули на защиту литовского парламента, каждый сам по себе, сразу же после событий 13 января. И поначалу их было в охране парламента несколько десятков человек - но когда напряженность в Литве немного спала, то украинцы начали постепенно разъезжаться по домам. И поскольку никакого пополнения к ним не поступало, то украинский отряд все время таял. А из тех западных украинцев, кто еще оставался в парламенте, несколько человек в марте попались на попытке продать украденную ими в Вильнюсе частную автомашину – но литовцы их не отдали под суд, а без всякого шума спровадили к себе домой. Очевидно, литовское руководство тогда решило, что огласка этого происшествия только повредит делу борьбы за независимость Литвы. Так что даже в нашем отряде никто ничего не знал об этой истории. Да и я узнал об этом только случайно, из разговора с начальником штаба охраны парламента Йонасом Гячясом. И я тоже никому ничего потом не разболтал – но теперь вроде бы уже можно об этом рассказать, спустя 20 с лишним лет?

В воспоминаниях Витаутаса Ландсбергиса о событиях 1991 года я недавно прочитал примерно такую фразу - там, где он рассказывает о добровольцах из охраны парламента: дескать, “еще мне запомнился один украинец в военной форме”. И, кстати сказать, ни единого слова о нашем питерском отряде у Ландсбергиса там нет. А что же касается этого “украинца в военной форме”, то я тоже на всю жизнь запомнил этого Тимофея, как его звали. Ведь великий демократ Ландсбергис ничего не написал о том, что на самом деле Тимоха сшил в каком-то ателье у себя на Западной Украине парадный мундир солдата из украинской дивизии СС “Галичина” – и что именно в нем он любил расхаживать в своих блестящих черных сапогах по литовскому парламенту. Конечно, вокруг этого рослого и весьма красочного борца за свободу постоянно толпились иностранные журналисты, брали у него интервью, снимали его для телевидения и т.д. Но даже в украинском отряде к этому самодовольному идиоту (он и в самом деле был немного туповат) относились несколько иронично. А командир этого отряда о Тимохе говорил примерно в такой манере: “Сегодня на пост пойдут лучшие силы СС!” Но потом нашему “эсэсовцу” кто-то посоветовал или он все же сам додумался (хотя вряд ли) – и Тимофей вскоре снял свой замечательный мундир и стал носить гражданский костюм, как и все остальные украинские добровольцы.

И по правде сказать, другие “бандеровцы” из Западной Украины были ничем не лучше этого “эсэсовца” Тимохи - а некоторые даже хуже, просто настоящие головорезы были на вид. Особенно из них мне тогда запомнился некий Василь: тот чуть ли не любой разговор с ним старался свести к тому, что “надо резать коммунистов!” И как-то он смачно и очень искренне все это выговаривал. Притом мне всегда казалось, что это он только из вежливости говорит нам о “коммунистах” – а на самом деле ему бы очень хотелось резать всех москалей подряд. Кстати сказать, Василь ведь единственный из западных украинцев не был замешан в угонах машин – так что именно он и уцелел потом в охране парламента. Но к моему повторному приезду в Вильнюс он уже оказался в объединенном “интеротряде” на положении настоящего изгоя, и наши молодые обормоты принялись всячески его шпынять. Притом особенно его не любили два беглых солдата родом из Восточной Украины. Так что мне даже жалко тогда стало этого дурака – и я взял Василя под свою опеку. Тем более что к тому времени вся его кровожадность и националистическая спесь уже полностью испарились. Еще надо сказать про Василя, что возвышенные идеалы национализма прекрасно уживались у него с большой практичностью в делах. И, по всей видимости, его в глубине души очень уязвляло, что он фактически бесплатно, за одну только еду, защищает независимость совершенно не нужных ему литовцев. Ведь все мы получали от литовского штаба только талоны в парламентский буфет, а позднее нам стали выдавать просто рубль в день на человека на пропитание. И Василь однажды во время встречи высокого литовского начальства с добровольцами выступил с прозрачными намеками на более существенное денежное вспомоществование от правительства Литвы за свою верную службу: дескать, живем мы здесь в полной нищете – и посмотрите только, в каких рваных штанах я хожу!

Вот на этой своей практичности Василь вскоре и погорел, поскольку восточные украинцы из нашего “интеротряда” случайно узнали, что он выпросил у местной организации украинской диаспоры в Литве какую-то сумму в качестве матпомощи. Притом будто бы он обещал раздать эти деньги всем украинским добровольцам – а прикарманил их все себе. Может быть, он просто не признавал восточных украинцев за своих соотечественников? Но тут уже даже я ничего не смог сказать в его защиту на собрании нашего отряда – так что по общему решению Василя тогда изгнали из охраны парламента. И я тогда чуть ли не единственный из всего отряда пожал ему руку на прощание…