Входит Уно.

У н о. Там какая-то дона заявилась, вас спрашивает...

Р у м а т а (встает). Она?

У н о. Нет. Другая совеем. Настоящая сука из благородных.

Будах хохочет.

Р у м а т а. Я тебя когда-нибудь выпорю. Проси!

Уно выходит. Входит дона Окана.

Р у м а т а. Дона Окана!

О к а н а. Она самая, благородный дон! Отчаявшись заполучить вас к себе на вечерние блистания, отважилась посетить жилище кавалера разочарованного, обрекшего себя одиночеству...

Р у м а т а. Радость нечаянная вдвойне говорит разбитому сердцу..» (Церемонно подводит Окану к столу и усаживает в кресло.) Осмелюсь просить вас, прекрасная дона, вкусить от скудной пищи моей и от скудного пития моего...

Будах придвигается к Окане.

О к а н а. От ваших щедрот готова с благодарностью сердечной принять хотя бы и яд смертельный, но — увы мне! — я только недавно из-за стола. Но вы, благородный дон, не мешайтесь моим присутствием и вновь обратите поток благоволения вашего на оставленного в небрежении друга...

Р у м а т а. Да, прошу извинения... гм... Позвольте представить вам, прекрасная дона, моего старого знакомца, высокоученого монаха...

Б у д а х (кладет руку на руку Оканы). Барон шутит. А скорее всего ревнует. Никакой я не монах, и мне можно все, что остальным мирянам. Прекрасная дона, меня зовут Будах... (Румата под столом с силой бьет его носком сапога по лодыжке. Будах подскакивает на месте.) Ох! Какого дьявола, барон? Вы что — с ума спятили? (Трет лодыжку.) Да, я — Будах, математик и поэт, и этим горжусь, хотя гиена эта, дон Рэба, нас терпеть не может... И еще я немножко колдун, если угодно.

О к а н а. И немножко государственный преступник, да? Я наслышана о вас, достопочтенный Будах.

Б у д а х. Надеюсь, вам говорили обо мне в лестном смысле...

О к а н а. О да. Мне говорили, что вас разыскивает капитан Цупик.

Б у д а х. Серый хам.

Р у м а т а. Отец Будах, мой друг, позвольте представить вам прекрасную очаровательницу и первую даму Арканара дону Окану, возлюбленную наперсницу и конфидентку орла нашего и канцлера дона Рэбы!

Будах отдергивает руку от Оканы. Некоторое время, раскрыв рот, смотрит на Окану, затем на Румату и снова на Окану.

Б у д а х. Ничего себе — приятное знакомство!

О к а н а. Вы разочарованы?

Б у д а х (снова кладет руку на руку Оканы). Наплевать. Пусть меня сколько угодно разыскивают за стенами этого дома. В конце концов надо признать, что у этого вашего зловещего кретина совсем недурной вкус.

О к а н а. У какого кретина?

Б у д а х. У зловещего. У вашего дона Рэбы. Так вот, пусть они там себе разыскивают, а мы здесь хорошенько повеселимся. Правда, мы, ученые, не в чести у благородных дур, но уверяю вас, моя красавица, я могу, я очень даже могу... Барон подтвердит.

Р у м а т а. Да, отец Будах даст сто очков вперед самому галантному кавалеру Арканара.

Б у д а х. И постарается тут же, не сходя с места, это доказать... (Оглядывает стол.) Благородный дон, а нет ли в ваших погребах чего-либо более пикантного, нежели пиво?

Р у м а т а. Отличная мысль. (Звонит в колокольчик. Вбежавшему Уно.) Подай вина. Эсторского, моего.

О к а н а. Фи, эсторское... Слишком сладко и крепко.

Р у м а т а. Даме подашь ируканского. А нам с отцом Будахом моего. И быстро.

О к а н а. Я согласна, будем веселиться. Но если под сень веселья беззаботного, когда забудем мы о мире горьких слез под властью поцелуев и вина, сюда явятся серые штурмовики...

Б у д а х. Ну не советую я им являться сюда, когда я буду под властью поцелуев и вина...

О к а н а. Вы будете драться? Как интересно!

Б у д а х. Мечом, правда, я владею средне, но в доме наверняка найдется что-нибудь вроде дубины. В молодости я неплохо дрался на дубинах... (Мечтательно.) Видели бы вы, как я проломил башку этому ослу, казначею Барканского монастыря! А он был большой мастер подраться! А как вы, барон?

Р у м а т а. Что — я?

Б у д а х. Как вы на дубинах?

Р у м а т а. Как-нибудь мы с вами попробуем. Надеюсь в грязь лицом не ударить...

О к а н а. Фи, благородный дон! На дубинах!

Входит Уно с бутылками. Румата принимает у него бутылки, разглядывает.

Р у м а т а. Так... Это ируканское, для прекрасной дамы. (Ставит перед Оканой стакан, наполняет.) А это — эсторское, для крепких голов и грубых желудков мужчин. (Наливает Будаху и себе.) Итак, за прекрасную даму!

О к а н а. Благодарю, благородный дон... (Пьет маленькими глотками.)

Румата подносит свой стакан корту, кося глазом на Будаха. Тот крякает, набирает воздуху и выпивает залпом. Лицо его вытягивается, глаза вытаращиваются. Он заглядывает в стакан, затем смотрит на Румату.

Б у д а х. Дьявольщина! Какого черта, барон... (Румата пинает его под столом.) Ох! Ну... Да, крепко, крепко, ничего не скажешь. Глаза на лоб лезут... (Осторожно ставит стакан на стол.) Боюсь, барон, что еще один такой стакан — и мне конец.

Румата осушает свой стакан и сейчас же снова наполняет все стаканы.

Р у м а т а. Угощайтесь, отец Будах. Угощайтесь, мой славный ДРУГ.

Б у д а х. Благодарю вас, мой друг. Дайте передохнуть.

О к а н а. Неужели так крепко?

Б у д а х. Это только мы можем выдержать, очаровательница... (Пытается обнять Окану за талию, та увертывается.)

О к а н а. Вы слишком нетерпеливы, отец Будах... Лучше ответьте мне на один вопрос.

Б у д а х. Хоть на сто, моя прелесть!

О к а н а. Вы ведь поэт, не так ли? Скажите, как это сочиняют стихи?

Б у д а х. М-м? Вы слышите, дон Румата? Ее интересует, как сочиняют стихи! Нет уж, это не меня надо спрашивать. Спросите лучше барона. После того как он прочел мне несколько своих стихотворений, я не смею называться поэтом в его присутствии...

Р у м а т а. Отец Будах, вы смущаете меня, друг мой.

Б у д а х (залпом осушает стакан). Ер-рунда!

О к а н а. Так вы тоже поэт, благородный Румата?

Б у д а х. И еще какой! Возьмите, например...

(Роняет голову на руки, бормочет.) Написать это и умереть...

О к а н а. Восхитительно!

Б у д а х. Но и я кое-что могу! (Берет Окану за руку, проникновенно.) Зачем увяли все цветы в саду таинственном любви?.. Ну и так далее. А?

О к а н а. Очень мило...

Б у д а х (отпускает ее руку). Впрочем, разумеется, сильная сторона отца Будаха не в этом. Налейте, дон Румата.

Румата наполняет его стакан. Будах выпивает залпом.

Б у д а х. Отец Будах кое-что может. Только больше не хочет. Да! Потому что все получается навыворот. А кто виноват, что навыворот?

О к а н а. Кто?

Б у д а х. Он! Гиена наша дон Рэба! Вот смастерил я одно дело. Проволока с колючками. Скотный двор от волков. Хорошо. Еще — умнейшая штука, мясокрутка. Нежный мясной фарш. Прекрасно. А дон Рэба... Колючка, грит? Колючка. От волков? От волков. Хорошо, грит, молодец ты, отец Будах. И оплел колючкой рудники, чтобы рабы с рудников не бегали... Мясокрутка... И мясокрутку мою забрал. В башню. И теперь из грамотеев и мужиков нежный фарш делает... Очень, говорят, способствует...