ГЛУПЫЙ ИШТОК
«Так и есть! Идет по следу
И догонит вот сейчас!
До чего же смертоносно
Злобное сверканье глаз!
Беспощадно он стегает
Лошадей.
Нагоняет, настигает!
Во весь дух летит, злодей!
Ваша милость,
Провалитесь к черту в ад!
Не гонитесь, отвяжитесь!
Смилуйтесь, вам говорят!
В этой пуште хватит места.
Неужели трудно нам -
Вам направо, мне налево –
Разойтись по сторонам.
Если это вам угодно,
Я вам низко поклонюсь:
Проходите восвояси,
Видите – я сторонюсь!»
Так один юнец смиренный
Ливень убедить хотел…
Не свернул с дороги ливень –
С дикой злобой налетел.
А юнец?
Так и стоял он,
Будто Цезарь, увидавший
Брута с блещущим кинжалом,
И, как будто Цезарь, тогой
Он прикрыл лицо свое…
Да, прикрылся бы он тогой,
Если бы носил ее.
Но стоял он величаво,
Не дрожа, не трепеща,
Будто бы имел две шубы
На плечах поверх плаща.
С превеликим равнодушьем
Он промолвил: «Подождем!
Коль не я, так гром небесный
С этим справится дождем!
Всем на свете христианам
Я примером послужу,
Потому что я крещенье
Бесконечно прохожу!
Но крестить меня вот этак -
Все равно что негра мыть!
Отмывайте, как хотите,
А меня не изменить!
Может дождь, я допускаю,
Смыть одежду мою,
Но никак с меня не смоет
Философию!
Шил сей плащ искусный мастер,
Я другого не хочу.
И – дешевка! Прямо – даром!
А не многим по плечу!»
И при этом рассмеялся
Он так звонко, горячо,
Что ударил в злобе ливень
Беспощаднее еще.
«Побеснуйся, побеснуйся! -
Думал путник молодой.-
Не к лицу мне возмущаться
С неба льющейся водой!»
И умчалась злая туча.
Встала радуга, да так,
Будто в небе ее вывел
Юный путник-весельчак.
«Ах ты, радуга-дуга! -
Молвил странник.-
Блеск твой пестр,
Как грядущее мое
И как райской птички хвост!
Радуга, ты словно арка
В честь того, что солнца мощь
Победила Гром и дождь!
Радуга, ты далека,
Точно ближний городок!
День скончался, ночь близка,
Непролазна грязь дорог!
Не пророк я, но пророчу:
К ночи в город не добраться!
Нынче в городе девицы
Мной не будут любоваться.
Очень жалко мне бедняжек,
Но ведь кто же виноват,
Что не аист я вот этот
И, увы, я не крылат!
Что ж поделать? Вероятно,
У дороги здесь, во мгле,
Мне придется мокрым боком
Присоседиться к земле?
Нет, хоть я и глупый Ишток,
Не такой я простачок!
Заверну-ка я на ближний Хуторок!
Милый хутор! Может статься,
Воры там приют нашли,
Но бесстрашен тот, чье злато
Не добыто из земли!
Там труба дымится – ergo,
Там на кухне топят печь,
Ergo – высохну и даже
Сытым спать смогу я лечь!
Что за счастье, что за радость,
Что я логику учил!
Vivat школам! Без науки
Я б сего не заключил!»
Хуторочек мрачный,
Очень небольшой,
Притаился в самой
Глубине степной.
Обветшал и полусгнил
Вроде старых он
Могил.
Как сиротки у надгробья
Мертвой матери грустят,
Несколько деревьев жалких
Возле домика стоят.
Мастером возведено
Это чудное строенье,
Но оно -
Добыча тленья.
Обвалилась штукатурка,
Ставни с окон сорвались
И, быть может, с ураганом
В даль степную унеслись.
В безнадежности тоскливой
Перед дверью пес лежит,
На врага он и на друга
Одинаково ворчит.
На дворе старик батрак…
Шло бы дело ничего,
Если только бы топор
Сам работал за него.
Этот хутор
В пуште мокнет,
Будто
Целым миром проклят.
Подошел поближе Ишток,
И невольно мысль явилась:
«Здесь нашествие монголов
Все еще не завершилось!
Все равно!
Пусть Тимуры,
Чингис-ханы здесь таятся,
Но -
Мне их нечего бояться!»
И вошел…
Татар не встретил,
Лишь старушку
Он заметил.
Та старушка угли в печке
Ковыряла кочергой
И юнец рассыпал бисер
Перед старою каргой:
«Добрый вечер, тетушка!
Как здоровье, матушка?
Здравствуйте, любви голубка,
Бабки моей бабушка!»
Но достойная особа
Прервала: «Иди к чертям!
Ты куда пришел, бродяга?
Не корчма здесь! Видишь сам!
Мы не будем всех бродяжек
На ночь глядя принимать!»
Но юнец ответил нежно:
«О моей прабабки мать,
О любви моей голубка,
Я не выжил из ума,-
Я бы к вам не постучался,
Если б не настигла тьма…»
Так он начал. Только речи
До конца сказать не мог –
Погнала его старуха За порог.
Закричал он, упираясь:
«Не дури!
Кто хозяин в этом доме? Говори!»
«Я – хозяин! Что угодно?» –
Чей-то голос прозвучал,
Будто колокол подводный
Глухо в море зазвучал.
Был хозяин сед как лунь,
Лик морщинистый был хладен.
Так он и стоял, старик,
Неприступен, безотраден.
Так стоял он, будто крест
На погосте, одинок,
А вокруг – студеный мрак,
Белый снег лежит, глубок.
И казалось: в сердце старца
Целое кладбище было,
Где могил полно и радость
В первую легла могилу.
Резвости цветной платочек
Живо Ишток с шеи снял
И почтительно
Сказал:
«Сударь! Я – усталый путник
И ночую где придется…
Хоть еще я не замерз,
Но и пот с меня не льется!
Ливень гнался вслед за мною,
Промочил меня слегка.
Разрешите посушиться,
Посидеть у камелька!
Если б и еще кусочек
Доброты могли вы дать,
Я б воспользовался ею,
Чтоб остаться ночевать!»
«Разрешаю»,- молвил старец
И ушел, невозмутим.
И хотя ответ был краток,
Был юнец доволен им.
И на корточках у печки
Тотчас примостился он,
Гордый и такой веселый,
Как король, воссев на трон.
«Вся вселенная моя! -
Он подумал.-Чуял я -
Выйдет дело! И предвижу:
Будет ужин у меня!»
Думал он о том, о сем,
Кой о чем еще другом.
Что ж! Не зря ведь этот
Ишток
Был и прозван дурачком.
Все, что было, что придет
И чему и не бывать,-
Все умел он в голове
Умещать.
И любил свои познанья
Выражать посредством речи…
Много новостей старуха
Услыхала в этот вечер.
Не могли бы три телеги
Вздора этого свезти,
И старуха ухмылялась:
«Врет как, бог ему прости!»
Появился на устах
Редкий гость у ней – смешок,
Заскрипел старушкин рот,
Как заржавленный замок.
Время шло… Я из рассказа
Устраняю ряд длиннот…
Вышло, как и думал Ишток:
Ко столу старик зовет.
«Ну,- подумал Ишток, миску
Наполняя в третий раз,-
Старая Мафусаилына
Постаралась ради нас!
Только жаль: вкушаем пищу
Молчаливо, без бесед.
Дай-ка старца я окликну!
Он ответит или нет?»
«Сударь мой, ваш ужин чуден! -
Молвил Ишток.- Но одна
Замечается оплошность:
Пища мало солона!
И приятна будет соль нам
Не в солонке, не в желудке,
А в застольном
Споре, в шутке!
Мы угрюмы так, что даже
Рыбам сделалось смешно б!
Умерли мы с вами, что ли,
И для нас готовят гроб?
Ведь молчанье – половина
Смерти! Я ее боюсь!
Если вы молчите, сударь,
Дайте – я разговорюсь!
Я художник и поэт,
Знахарь я и агроном,
Звездочет я и юрист
И с историей знаком!
Север, юг, восток и запад
Мне известны! Я бывал
И под кровом жалких хижин,
И среди дворцовых зал!
Так о чем начать беседу?»
Но старик ему ответил
(Больше взглядом, чем устами):
«Мне постыло все на свете!»
«Что вы, сударь? – крикнул Ишток.-
Вы грешите против бога,
Отрицая мир вот этот,
Где прекрасного столь много!»
«Здесь прекрасного столь много? –
Отозвался старец строго.-
Да! Но очень для немногих
Здесь прекрасного столь много!
Вот когда на сердце ляжет
Груз восьми десятилетии,
И воспоминаний сладость
Не украсит годы эти,
И без цвета древо жизни
Высохнет и покосится,
И поймешь ты, что на ветках
Не певала счастья птица,
А, как висельники, висли
На сучках одни страданья,-
Вот тогда, ребенок малый,
Ты оценишь мирозданье!
Молодость была, как старость,
Ну, а старости моей -
Уж не знаю даже, право,-
Как именоваться ей!
Я любил. Но ангел неба -
Та, которую любил,-
На земле в грязи погибла;
Здесь позор ее убил.
Да! Весна была бесцветной…
Я решил: не унывай,
Будет лето колосисто,
Будет осень, урожай!
Но пришла за летом осень…
Что мне толку от нее?
Ах, послушай, если сердце
Может выдержать твое,
Вот моих мучений долгих
Краткий перечень! Внимай:
Двух детей похоронил я,
Третий сын мой – негодяй!
Мы расстались с ним. И света
Я не вижу десять лет.
Ожидаю только смерти,
А других желаний нет!
Ведь уж я давно покончил
С жизнью счет!
Что ж она в меня вцепилась,
Что ей надобно? Что ждет?
Я давно уж выпит жизнью,
Остается лишь отстой.
Почему ж она не хочет
Бросить прочь стакан пустой?
Проклинаю эту жизнь,
Говорю ей: «Отвяжись,
И не мучь своих рабов,
И над ними не глумись!»
Проклинаю все на свете
И мечтаю лишь о яме,
В глубь которой не посмеет
Жизнь последовать за нами!
Хорошо лежать, и тлеть,
И блаженно забывать
Плаху, что зовется миром!
О, какая благодать!»
И, прослушав эту повесть
Долгих лет и долгих бед,
После долгого молчанья
Юноша сказал в ответ:
«Свято чту я все страданья,
Горе старца вдвое чту,
Так прости меня за резкость
И прости за прямоту:
Грешен ты. За это кару
И несешь. А грех не мал:
В том ты, сударь мой, виновен,
Что в отчаянье ты впал.
Это – всех грехов венец!
Выше нет греха того!
Как ты смеешь отвергать
Волю бога твоего?
Отрицанье – голос ада,
Вопиющий к небесам.
Бога нет в тебе, который
Путь указывает нам!
Кто такую речь,
Вот как ты, ведет,-
Недостоин тот Божеских забот!
Ибо есть отец у мира,
Он заботится о нас.
Могут все его увидеть,
Кто не отвращает глаз.
Так умерим нетерпенье!
Ведь у бога тьма забот,
И детей у бога много…
Стыдно забегать вперед!
Ведь закон таков: дождется
Каждый часа своего!
Бог – как солнце! Над землею
Доброта плывет его.
Коли счастья нету нынче,
Жди до завтра! И заметь:
Лишь дождавшись часа счастья,
Смертный волей умереть!
Не опаздывает счастье!
Сей нектар целебен столь,
Что преображает в сладость
Вод морских сплошную соль!»
Упивался, как младенец
Материнским молоком,
Старец юношеской речью –
Поглощен был целиком.
И когда закончил Ишток,
Старец тихо произнес:
«Где ты этому учился?
Кто ты, мальчик? Где ты рос?»
Ну, а юношу серьезность
Вогнала уже в тоску,
И поэтому шутливо
Он ответил старику:
«Где я этому учился?
Все мне это рассказал
Некий филин, в чьей пещере
Я грозу пережидал!
Где я рос? Я не имею
Ни отчизны, ни жилья.
Вольной птичкой перелетной
Бабушка была моя!
Я хожу-брожу по свету,
Нынче здесь, а завтра там,
А дружу я только с тем,
Кто со мною дружит сам.
Чем я больше голодаю,
Чем я больше холодаю,
Тем богаче и прекрасней
День грядущий ожидаю.
А зовусь я?.. Вот уж вправду
Имя я забыл почти что,
Потому что всем известен
Я под кличкой: глупый Ишток».
…А наутро глупый Ишток
Узелок свой в руки взял
И, хозяина окликнув,
На прощание сказал:
«Бог с тобой! Когда дождешься
Часа счастья своего,
Обо мне ты вспомни! Я ведь
Предсказал тебе его!»
Тут хозяин гостя
За руку схватил
И, глотая слезы,
Так проговорил:
«Бог с тобою, добрый мальчик,
Ты, который… мне… желаешь,
Ты, который… предрекаешь…
Нету слов… ты понимаешь?
Бог с тобою… Впрочем, нет,
Не скажу я: бог с тобою.
Никуда не уходи,
А останься здесь, со мною!
Станет скучно – и уйдешь
Ты тогда,
А понравится – останься
Навсегда!
То, что ты сказал вчера мне,
Сотни раз тверди, юнец!
Это так приятно слышать,
Что поверю наконец!
Ты останешься, дружочек?»
Ишток молвил: «Хорошо!
Я обязан здесь остаться,
Если уж на то пошло!
Если рассужденья эти
Душу могут усладить -
Ты не бойся; хоть столетье
Я способен их твердить!»
…Грохот на дворе:
Въехала карета!
Здесь, в степи, карета!
Боже! Кто же это?
«Никого не принимаю!» –
Грозно старец закричал.
« И меня?» – приятный голос
Из кареты зазвучал.
Распахнулась дверь,
Девушка вошла…
Как она бледна,
Как она мила!
Бросилась в объятья старца…
Поцелуи… Ливень слез…
И душевное смятенье
Сквозь рыданья излилось.
«Дедушка! Как крест святой,
Обнимаю я тебя,
И с восторгом и с надеждой!
Радуюсь и плачу я!
Я пришла за утешеньем!
Защити меня, укрой!
Горе мне, сто раз мне горе!
Мой отец мне недруг злой!
Замуж выдает насильно!
Нету сердца у него!
Злой! Его не могут тронуть
Муки сердца моего!
Все мольбы мои напрасны!
Он – как статуя из камня.
Дедушка, спаси меня!
Страшная грозит судьба мне!
Все понятно мне. Читаю
Я в глазах твоих упрек.
Хоть и поздно, но решилась
Я ступить чрез твой порог.
Не суди! Пришла давно бы,
Но отец твердил, пугая:
«Дед твой никого не любит!»
Ах! Отца судить должна я.
Все ж пришла! И здесь навеки
Буду с этого я дня.
Да, навеки… если только
Не прогонишь ты меня!»
Многое хотел бы старец
Ей сказать в мгновенье это,
Но ни слова – нет, ни слова -
Не нашел он для ответа.
Только всхлипыванье старца
Раздалось,
Полились из глаз потоки
Сладких слез.
Словно две реки большие,
Чей разлив бурлив, велик,
Прошлое слилось с грядущим
В этот миг.
И грозило это море
Поглотить его бесследно.
Можно было опасаться
За его рассудок бедный.
«Значит, кто-то все же любит
И меня? О, неужели?!
Господи! Мои седины
Будто снова почернели!
Помню я тебя малюткой,
И не виделись с тех пор!
Видишь, юноша, как мил он –
Девичий прелестный взор!
Юноша! Тебе за мудрость
Руку должен я пожать:
Ты сказал, что лишь счастливцем
Смертный может умирать!
Внучка! Ты пришла! Останься
И не бойся ничего!
От людей найдешь защиту
И от бога самого!»
И бог знает что еще
Обещать бы тут он мог,
Все начала и концы
Спутавши в один клубок,
Но раздался снова шум,
Со двора донесся крик:
Прикатил отец за дочкой…
«Прочь, злодей! – вскричал старик.-
Для твоих презренных ног
Недоступен мой порог!
Только через отчий труп
Ты переступить бы мог!
Ты за дочкой? Дочь твоя
Перестала быть твоей!
И зачем ей быть твоей?
Гибель ты готовишь ей!
Ты отрекся от отца,
А ребенок твой теперь
Отказался от тебя!
Это – божий суд! Поверь!
Не хочу благословлять
И не буду проклинать!
Убирайся с глаз долой,
Не хочу тебя я знать!»
Не сказал ни слова сын
И покинул отчий двор,
А взволнованный старик
Руку правую простер.
Неподвижно замер старец,
Величав в своем молчанье
И печален, точно айсберг
В Ледовитом океане.
И послал вдогонку сыну
Только вздох, но вздох такой,
Что на части рвал он сердце…
И пошел старик домой.
Он вошел. И погрузился
В полное безмолвье дом…
Наконец промолвил Ишток,
Вставши перед стариком:
«Сударь! Я теперь здесь лишний,
Мне пора и уходить:
Есть, кто может вас утешить
И развлечь, развеселить!
Я же, в руки взявши посох,
За своей пойду судьбой.
Добрый старец, бог с тобою!
Девушка, господь с тобой!»
И ушел бы, если б старец
Не остановил,
Если б ласково, но твердо
Так ему не объявил:
«Нет! Останься! Не прошу,
Но приказываю я!
Ты меня узнал в несчастье,
Нынче в счастье знай меня».
«Я останусь,- молвил Ишток,-
Здесь мне хочется пожить,
Но с условьем: вам я буду
За хозяина служить.
Если есть девица в доме -
Дом в порядке должен быть,
А порядок этот надо
В руки твердые вручить!
Я не зря бродил по свету,
Потружусь теперь немного,
Чтобы не был этот хутор,
Как звериная берлога!»
И со слугами он вместе
Сразу к делу приступил…
Лежебоки были слуги -
Он их живо подбодрил.
Мыло, метлы, тряпки, щетки –
Все пошло тотчас же в ход,
Так что стал на третьи сутки
Хутор вовсе уж не тот.
Все нарядно заблестело,
Словно воинский мундир,-
Старой ржавчины не стало,
Старой грязи, старых дыр.
То-то, Ишток-дурачок!
Это, братец, все – твой труд.
Ты – душевный человек,
Ничего не скажешь тут!
Иштока вы не учите -
Знает, как за дело взяться,
Чтоб могла красавица
Улыбаться.
Вот для этого и в пушту
Направляется чуть свет он,
Возвращается с прекрасным
Полевых цветов букетом.
Девушка
Встает утрами
И любуется
Цветами.
По утрам – цветы; весь день –
Разговор веселый, пестрый.
Внучка хвалит за сердечность,
Дед – за ум живой и острый.
Так проходят, пролетают
И часы, и дни за днями,
И, не ошибусь, пожалуй,-
Это длится месяцами.
Нам не видны эти дни,-
В сердце пушты кто ж заглянет? -
Но, что славно шли они,
Отрицать никто не станет.
Ну, а дальше… словом… ну…
Словом, как я ни тяну,
А сказать не удержусь я,
Хоть писать и стыдно… Ну…
Дивная случилась штука…
Впрочем, что за диво в том:
Ишток взял суму и посох
И предстал пред стариком.
Губы двигались, но только
Он ни слова не сказал,
Будто голос
Потерял.
Старец сразу разгадал,
Что юнец сказать стремится,
Это ясно поняла
И красавица девица.
Поглядел на внучку дед
И заплакал вместе с ною.
Тут и Ишток зарыдал,
Да не так, а посильнее.
И они рыдали хором,
Так, что лучше и нельзя,
И хозяин
Поднялся,
И у Иштока с плеча,
Плача, он суму снимает.
Внучка
Посох отнимает.
Здесь тот посох, здесь сума…
Ибо этот человек,
Глупый Ишток – не ушел,
А остался здесь навек.
Хоть и звался простаком он,
Все же был он не дурак,
Чтобы прочь уйти из дома,
Где его любили так!
Все в природе увядало,
Уж ненастье в пуште выло,
Но невесте на венок
Все-таки цветов хватило…
Муж с женой из церкви вышли,
Давши верности обет.
И, растроганный сердечно,
Вот о чем сказал им дед:
«Нынче счастливы вы, дети!
Будьте счастливы и впредь!
Но теперь, изведав радость,
Я могу и умереть».
«Умереть тебе нельзя,-
Зять сказал.- Ты должен жить,
Чтобы правнуков своих
В добрый час благословить!»
…И приходят и уходят
День за днем, за годом год,
Соревнуются: который
Больше счастья принесет?
И… рассказывать ли это?
Ветер гонит облака,
Всюду снег ложится густо…
Степь под снегом… ночь близка.
Лишь один огонь сияет в пуште:
Там, на хуторе, лампадка зажжена,
Льет она сиянье на счастливцев,
Радуется будто и она.
Там, на хуторе, у теплой печки,
Где поленья искрятся, трещат,
Сели старец, муж и молодица,
С ними двое маленьких ребят.
И прядет и напевает молодица.
Муж и дед с детьми играют.
А в окно
Зимний вихрь стучится.
Не ворвется!
Песня льется, и жужжит веретено.