Салонта, начало июня 1847 г.
ДОРОГОЮ…
Дорогою – пустынные места.
Ни деревца, ни травки, ни куста,
Где б даль перекликалась с соловьем.
Пустынные места в пути моем.
И темный вечер в облака одет,
И кажется, что звезд на свете нет.
Но вот я карих глаз припомнил взгляд -
И ожил я, и я дороге рад,
И будто все другое, не узнать,-
Мерещится такая благодать.
И будто вдоль дорожной колеи
Цветущие кусты и соловьи,
И небо за чертой земных борозд
Полно бесчисленных огромных звезд.
Кёрёш-Ладань, 10 июня 1847 г.
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО АЛФЕЛЬДУ
Да, нечего сказать, поездка!
Навис и давит небосвод,
За шляпу туча задевает,
Как из ведра за шею льет.
Чтоб шубы не мочить, я отдал
Ее за четверть табака.
Я вымок до последней нитки
И превращаюсь в судака.
Что за дорога, право! Едем
По черной и густой квашне,
Вполне готовой для печенья
Ржаного хлеба сатане.
Да не стегай коней, извозчик!
Ведь не теряю я надежд,
Что до пришествия второго
Мы все-таки приедем в Пешт.
Я, Алфельд, так тебя прославил,
И мне в награду этот мрак?
Быть может, эта грязь и ливень
Твоей признательности знак?
Ты тянешься руками грязи
К ободьям вязнущих колес,
Чтобы обнять их на прощанье
И окатить потоком слез?
Я тронут, Алфельд, что разлука
Тебе тоскою душу ест
И что в уныние такое
Тебя приводит мой отъезд.
Но я бы радовался больше,
Когда бы ты от слез не вспух,
Цеплялся меньше за колеса
И сдержан был со мной и сух.
Мезё-Тур, 11 июня 1847 г.
ЛЮБЛЮ ЛИ Я ТЕБЯ?
«Люблю ли я тебя?» Справляйся
И спрашивай,- ответ мой прям:
«Люблю». Но как люблю, насколько,
Я этого не знаю сам.
Озер нагорных глубина
Без измерения ясна.
Я вправе был бы дать присягу,
Что мысль любая, шаг любой
И каждое биенье сердца
Наполнены одной тобой,
И светоч верности моей
За гробом вспыхнет не слабей.
Я б мог предать себя проклятью
В том случае, когда б на миг
Тебя забыть был в состоянье,
Благословенье глаз моих!
Пусть буду громом я убит!
Пусть молния меня спалит!
Но горе тем, кто верен слову
Из робкой верности божбе.
И без взывания к святыням
Я всю тебя ношу в себе.
Мне радость наполняет грудь,
Как своды неба Млечный Путь.
Что верен я тебе навеки,
В том нет заслуги никакой,
Ведь тот, кого ты полюбила,
Не может думать о другой;
Земля не сманит уж таких,
Кто неба самого достиг.
Пешт, июнь 1847 г.
ПРОЩАЛЬНАЯ ЧАША
Минувшее, в последний раз вставай!
В последний раз пусть плещет через край
Вино и радость молодая наша.
Да, наш венок теряет лепесток.
Я – этот лепесток, а вы – венок.
Так пусть прощальной будет эта чаша.
Все то, о чем просил я долго рок,
Он дал мне наконец, и близок срок
Моей женитьбы. Что на свете краше?
Меня везде житейский вихрь носил,
Но наконец я к пристани приплыл.
Так пусть прощальной будет эта чаша.
Не стану сердце я лечить вином,
Когда, как прежде, заведутся в нем
Змееныши печали и запляшут.
Смуглянка на губах несет мне мед,
И я целую этот милый рот…
Так пусть прощальной будет эта чаша.
До вечера останусь с вами я,
Так наливайте мне полней, друзья,
Пока светло. Я пью здоровье ваше!
Да, завтра я уеду в край чужой,
Лишь стул мой здесь останется пустой.
Так пусть прощальной будет эта чаша.
Я вас настолько искренне люблю,
Что тот же самый путь и вам сулю.
Жена – она земли и неба краше.
Так пусть господь пошлет вам благодать,
Чтоб каждый мог и в свой черед сказать:
Пускай прощальной будет эта чаша.
Пешт, июнь 1847 г.
ЗНАМЕНИТАЯ КРАСАВИЦА
Лишь о ней гремит молва,
Песни в честь ее поются.
Чуть посмотришь на нее –
Набекрень мозги свернутся.
Бросит свой товар купец,
И скупой – червонцев груду,
И стихи свои – поэт,
Чтоб за ней ходить повсюду.
Царь отдаст венец и трон,
Чтоб назвать ее своею;
Солнце бросит небеса
И, как тень, пойдет за нею.
Под лучами глаз ее
Мертвый к жизни возвратится,
И голодный станет сыт,
И недужный исцелится.
Словом, звон пошел о ней,
Прямо стало мне досадно!
«Что тут делать?» -думал я
И сказал: «Посмотрим, ладно!»
Ну и что же, посмотрел!
Глупый мир, себе ты верен.
В красоте ты смыслишь, мир,
Сколько наш покойный мерин.
Слов нет, слов нет, хороша,
Только, господи помилуй!
Что тут славить, если в ней
Сходства нет с моею милой!