У МИХАЯ ТОМПЫ
Нет, ты не ошибся: я перед тобою!
Я перед тобою – телом и душою.
Ты глазам не веришь? Взор твой колет, ранит.
Знаешь что? Зажмурься! Видимо, придется
Обратиться к сердцу. Сердце не обманет!
Слышишь? Я-то слышу: сердце громко бьется!
Стук ты в дверь услышал… Что это такое?
Что еще за дьявол не дает покоя?
Ты меня увидел на пороге дома!
И одно лишь только смею утверждать я:
Так бы рад ты не был никому другому,
Никого бы крепче не схватил в объятья!
Ну, ответь хоть словом! Или неохота?
У меня-то мыслей в голове без счета.
Я как тот голодный, что за стол садится,
И глядит на яства, и не знает даже,
За какое блюдо прежде ухватиться!
Эх, о многом должен я узнать тотчас же!
Здесь, на новой службе, как тебе живется?
Угождаешь богу? Это удается?
Сад заглох? Конечно, зелень не обуза -
И Пегас не сдохнет: будет сыт травою!
Дружат меж собою Библия и муза?
Ладишь с Аполлоном и с Иеговою?
Ты, который стольким дал успокоенье,
Собственного духа усмирил волненье?
Выбрось же, дружище, червяка, что гложет
Душу так нещадно, алчно, тайно, жадно!
Мир и жизнь прекрасны! Верь мне: каждый может
Смело брать у жизни все, что в ней отрадно!
Взять у жизни радость – это наше право,
Но вредит нередко нам строптивость нрава!
Детское упрямство: жаждать и томиться
Только потому, что не мила посуда.
Вздор! Мудрец согласен радости напиться
Из какого хочешь чистого сосуда!
Ты примера хочешь? А пример – мы сами…
Но – пора за дело! Благовестят в храме -
Для богослуженья час настал урочный!
С требником под мышкой шествуйте, почтенный!
Я ж в саду останусь… Аромат цветочный
Буду здесь вдыхать я, как глагол священный.
Храм мой – вся природа! Но иди же с богом!
А когда вернешься – расскажу о многом:
О светиле новом над родной страною
В образе Гомера – Яноша Араня;
Как я расставался со своей звездою
И – какой священник нужен для венчанья.
Мы хотим венчаться у тебя, Михая!
Но пора, дружище, речь я обрываю.
Живо отправляйся! Ждут ведь прихожане,
Звон уж прекратился там, на колокольне.
«Отче наш» не кончи в бурном ликованье
Песенкой моею, песенкой застольной!
Бейе, начало июня 1847 г.
ЗАКАТ
Солнце, как поблекнувшая роза,
Опускает свой померкший взгляд,
И, бледнея, с грустною улыбкой
Лепестки-лучи к земле летят…
Все вокруг безмолвием объято,
Лишь вдали – вечерний тихий звон.
Он как будто с неба к нам несется,
Навевает тихий, сладкий сон.
И, внимая звукам необычным,
Очарован, околдован я…
Знает бог, каким я полон чувством,
Знает бог, где бродит мысль моя.
Диошдёр, 8 июля 1847 г.
ПАННИ ПАНЬО
Панни Паньо звать меня,
И краснеть должна бы я
За честное имя это -
Да стыда давно уж нету!
Нету у таких, как я,
Ни отчизны, ни жилья!
Всем бетярам я подружка,
Грудь моя – ворам подушка.
Я с бетярами дружу,
Им помощницей служу,-
Тонет золото со звоном
В сундуке моем бездонном.
Пить громиле подношу
И с грабителем пляшу.
Вот и музыка вам, воры:
На степи закаркал ворон.
Ты вяжись ко мне, вяжись,
Да в петле не окажись!
На четверозубых вилах
Черт моих развесил милых!
А сама помру я как?
Где сожрет меня червяк?
Опостылю всем я скоро,
И помру я под забором.
Под забором я помру,
И цыгане поутру
Сунут в яму и зароют -
Где собак всегда хоронят!
Горе мне, но, мать моя,
Ты горюй сильней, чем я,-
Ты ответишь перед богом,
Виновата ты во многом!
Сватал паренек меня,
Он любил, любила я,
Ты меня отговорила -
Все несчастье в этом было.
Серенч, 9 июля 1847 г.
В МУНКАЧСКОЙ КРЕПОСТИ
В годы давние Илона Зрини
Стяг свободы подымала тут,
Но, увы, пристанище героев -
Ныне жалких узников приют.
Кандалов унылое бряцанье,
Каменная прочная стена…
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма… Ну, нет, тюрьма страшна.
С гордо поднятою головою
Все шагает узник молодой
В дальних далях что-то ищет взором,
И за взором он летит мечтой.
Это гость еще, должно быть, новый,
И душа его не сожжена.
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма… Ну, нет, тюрьма страшна.
В каземате рядом – старый узник,
Он уже не ищет ничего,
Высохло и легким стало тело,-
Цепи много тяжелей его.
Сломлен он тюрьмой, и, как могила,
Глубь пустых зрачков его темна.
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма… Ну, нет, тюрьма страшна.
Юный узник, будет лес зеленым
В день, когда на волю выйдешь ты,
Но ты сам засыпан будешь снегом
Горестей своих и нищеты.
Старый узник, тяжкие оковы
Ты до вечного не сбросишь сна.
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма… Ну, нет, тюрьма страшна.
Тихий стон из-под земли я слышу,
Он пронзил мне сердце, как кинжал,
Прочь отсюда! Я еще на воле,
Но уже почти безумным стал.
Черви там грызут и дух и тело.
Темная, сырая глубина…
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма… Ну, нет, тюрьма страшна.