Дула-Вече, апрель – май 1844 г.
ВДОЛЬ ПО УЛИЦЕ ХОЖУ Я…
Вдоль по улице хожу я,
Флягу добрую держу я,
И под скрипку вечер целый
Я пляшу как угорелый.
Эй, цыган, играй такое,
Чтобы выплакал я горе!
Но вон там, под тем окошком,
Заиграй совсем другое.
За окошком тем, бывало,
Мне звезда моя сияла.
А теперь – зашла, затмилась,
Знать, с другим она слюбилась.
Вот окно. Цыган, за дело!
Так играй, чтоб все гудело!
Пусть неверная не знает,
Как душа моя страдает.
Дуна-Вече, апрель – май 1844 г.
К МОЕМУ СТАКАНУ
А впрочем, я ценю тебя, стакан…
Но мне порой – скажу тебе я искренне! –
Бывает стыдно за тебя, стакан,
Что осушать даешь себя так быстро мне.
И если стал бы я тобой, стакан,
Во мне вино вовек не иссякало бы;
А если б мной ты сделался, стакан.
Ты пил бы, пил – и все казалось мало бы!
Дуна-Вече, апрель – май 1814 г.
ГЛОТКА У МЕНЯ, КАК БУДТО МЕЛЬНИЦА…
Глотка у меня, как будто мельница:
Колесо тогда лишь зашевелится,
Если мельник – сердце сиротливое -
Пустит в ковш струю вина бурливую.
А супруги ротик – настоящее
Веретенце, бешено жужжащее.
Эх, прядет жена моя, старается,-
Перебранка добрая сплетается!
Так гуди же ты сильнее, мельница,
Поливаю, блещет влага, пенится,
Заглушают эти струи пенные
Речь твою, супруга драгоценная!
Дуна-Вече, апрель – май 1844 г.
ПРОЩАНЬЕ С АКТЕРСКОЙ ЖИЗНЬЮ
Читай и помни, кто моею
Интересуется судьбой!
Ее безоблачные дали
Скрыл от меня туман густой.
Корпеть в редакторской отныне
Засядет вольной сцены жрец.
Конец романтике скитаний,
Всем приключениям конец!
«Ты превосходна, жизнь актера!» –
Так скажут все, кто жил тобой,
Хоть подло на тебя клевещет
Злословье, людоед слепой.
И не без горьких колебаний
Я снял актерский мой венец.
Конец романтике скитаний,
Всем приключениям конец!
Хотя у роз актерской жизни
Остры и велики шипы,
Зато и роз таких не сыщешь,
Держась проторенной тропы.
Два года прожиты недаром,-
Свидетель этому творец!
Конец романтике скитаний,
Всем приключениям конец!
А что прекрасней приключений?
Без них печален путь земной.
Однообразная пустыня
Теперь лежит передо мной.
Засядет в тесную каморку
Всю жизнь бродивший сорванец.
Конец романтике скитаний,
Всем приключениям конец!
Но день придет, судьба смягчится
И скажет: «Так и быть, ступай,
Ступай туда, откуда выгнан,-
В бродяжий твой актерский рай!»
А до тех пор я – червь архивный,
Вранья чужого смирный чтец…
Конец романтике скитаний,
Всем приключениям конец!
Пешт, июнь 1844 г.
БРОДЯГА
На свет мы все приходим,
Чтоб делать то одно,
Что было высшей властью
Нам, бедным, суждено.
Мой путь той высшей властью
Был тоже предрешен.
Бродягой я родился,
Бродяжить мой закон.
Вот в Дебрецен свернул я,
Как Ишток-дурачок,
Девицу обнял, выпил -
И в путь… а путь далек!
Ни дня на том же месте:
Зашел – и тотчас вон!
Бродягой я родился,
Бродяжить – мой закон.
Но, правда, рок жестокий
Глумится надо мной.
Привязан к месту службы,
Я чахну, как больной.
Но скоро я, надеюсь,
Дождусь иных времен.
Бродягой я родился,
Бродяжить – мой закон.
Пешт, июнь 1844 г.
В СТЕПИ РОДИЛСЯ Я…
В степи родился я, в степи живу,
Большого дома я не наживу,
Но есть загон, скакун есть вороной,
Ведь я табунщик алфельдский степной.
Я без седла на жеребце скачу,
Туда-сюда, куда ни захочу,
Зачем седлу трепаться подо мной,-
Ведь я табунщик алфельдский степной.
Рубашку белую, холщовые порты
Ты, роза алая, мне подарила, ты!
Эх, роза, будешь ты моей женой –
Табунщицею алфельдской степной!
Кун-Сентмиклош, июль 1844 е.
НА ОСЛЕ СИДИТ ПАСТУХ…
На осле сидит пастух,
Оземь бьют подошвы,-
Хоть большой он, но беда
Пастуха побольше.
На дуде играл в лугах,
В травах стадо плыло,-
Вдруг о милой слышит весть:
Смерть пришла за милой.
На осла вскочил пастух,
К дому мчит, как ветер;
Но приехал поздно он,-
Милой нет на свете.
Что тут сделаешь, раз нет
Горя тяжелее,-
Палкой с горя он хватил
По ослиной шее.
Кун-Сентмиклош, июль 1844 г.