8
Так проходили дни за днями.
Просил и голодал ребенок.
Заботилась карга исправно,
Чтоб он не разжирел, бедняжка.
Просил и голодал – лишь это
Он знал и ничего иного.
Он видел: сверстники играют,
И думал: «Как бы славно было
Играть вот так, с другими вместе!»
И созревал печальный разум,
И ясно понимал ребенок,
Что он – несчастен!
Уже два года
Он попрошайничал вот этак,
Уж больше и не приходилось
Слезу подделывать слюною -
Глаза слезой блистали сами!
И лишь один был друг, который
Всегда глядел тепло и с лаской
На мальчугана.
Любовь у них была взаимной,
И с этим другом он делился
И тем, что получал от ведьмы,
И тем, что подавали люди.
Была собака Этим другом!
Сильвестр утрами чуть не плакал
При расставанье с другом верным,
А возвращаясь, ликовал он,
Увидев пса… Старуха ведьма
Уже возревновала к дружбе.
Завидовала, что собака
Ее любила много меньше,
Чем мальчика. И часто била
Собаку, а собака выла,
А мальчик плакал И старуха
Собаку выгнала из дома,
На пес тотчас же возвратился.
Сильвестр любил его все крепче,
Старуха гневалась все больше!
Так жил ребенок. Шестилетний,
Он нищету шести: столетий
Познал. И радости сиротской
Познал он несколько минут.
Дрожа от холода, стоял он
На улице. Был поздний вечер
Ненастной осени. Над грязью
Висел туман.
В грязи, в тумане,
Сильвестр, босой, стоял без шапки,
Худую маленькую руку
Протягивал к прохожим он.
Просил он. И горящей болью,
И перезвоном похоронным
Его моленья доносились
До человеческих сердец.
И вдруг какой-то хмурый барин
Взглянул так пристально и грозно,
И так его сверкнули очи,
Что захотелось убежать.
«Постой! – промолвил хмурый барин.
Сильвестр не смел пошевельнуться.-
Где мать твоя и кто отец твой?»
«Мать…» Мальчуган хотел начать
Привычное повествованье,
Что мать больна и голодает,
Отец же только что скончался,
Но вдруг решил, что хмурый барин
Не даст ему солгать ни слова.
«Он знает все»,- подумал мальчик…
«Родителей нет у меня! -
Он прошептал.- И ничего я
Про них не знаю. Я – подкидыш!»
«Иди за мною»,- буркнул барин,
И мальчуган повиновался.
Но ведьма, выйдя из трактира,
«Лжец! – закричала.- Дрянь мальчишка,
Куда ты? Это сын мой, сударь!
Ведь это, сударь, мой сынок!»
«О сударь! – закричал ребенок.-
Не сын я ей! Не верьте, сударь!
Спасите, сударь, защитите,
С собой возьмите, умоляю!
Мне нищенствовать надоело,
Я соберу – она отымет!
Она меня почти не, кормит,
Затем чтоб стал я худ, как щепка,
И мне щедрее подавали!
О, господи! Я есть хочу!»
Так закричал Сильвестр. С мольбою
Он поглядел на господина,
И слезы хлынули как дождь.
«Ах ты подлец, ах, богохульник! -
Седая ведьма заорала,-
Ах, желудь с дьявольского дуба!
Ты колос лжи, худая морда,
Негодная и на подметки!
Такой-сякой ты, дрянь сплошная!
Ты скажешь, что и подаянье
Мне отдаешь? Стыжусь до смерти
Такого попрошайки-сына -
Недогляжу, а он уж клянчит!
Ведь сколько раз его лупила
За то, что он меня позорит.
Бедна я, но просить нет нужды -
Живу на заработок честный…
Его я голодом морила!
На самом деле от себя
Кусок я лучший отрываю
И прямо в пасть ему сую…
Ну, ладно. Пусть… Но – отрекаться!
Ах ты, ничтожная душонка,
Неужто можешь ты, негодник,
От матери родной отречься?
Да как же печень, селезенка
Не вырвутся из злой утробы?
От матери своей отречься!
Как смел ты, внучек? Покарает
Тебя господь! Как смел от бабки…
Тьфу, черт… От матери отречься?»
И тут, переведя дыханье,
Карга пошла браниться дальше,
Но хмурый барин вдруг воскликнул:
«Молчать! Комедии довольно.
Не то тебя ударю палкой!
Ишь, ведьма!
Ты ж пьяна, как бочка!
Ну, ладно. С метриками завтра
Приди ко мне, но в трезвом виде
(Живу в большом вот этом доме)
И если метрики покажешь,
Ребенка я отдам обратно…
Ну, прочь иди! А ты, мой мальчик,
Иди за мной!»
За господином
Сильвестр пошел. Ему казалось,
Что ведьма тащится по следу,
За шиворот схватить готова.
Но та, не смея приближаться,
Там и осталась, где стояла,
И только кулаки казала,
Глазами страшными вращая.
Они пылали, как раскаленное железо,
Когда его кует кузнец.
9
Гораздо лучше зажил мальчик -
И воровать теперь не надо,
И попрошайничать не надо -
Что за блаженство! Что за счастье!
Лишь иногда тревоги ястреб
Над ним парил: а вдруг старуха
Придет и метрики предъявит?
Что делать? А порою реял
Над мальчиком печали голубь –
Припоминался верный песик,
Друг и товарищ.
В такие дни к старухе ведьме
Готов был мальчик возвратиться
И попрошайничать, чтоб только
Увидеть пса. Он часто снился.
Сильвестр во сне ласкал собаку,
А та ему лизала руку.
И, пробудившись, мальчик плакал
Так долго-долго, горько-горько.
А барин, приведя Сильвестра
В свой дом, тотчас распорядился,
Чтоб слуги привели в порядок
Несчастнейшего мальчугана.
Его почистили, отмыли
От старой грязи, вместо тряпок
В нарядное одели платье…
Как было все это приятно!
Как будто снова он родился!
Но вслед за этим хмурый барин
Позвал его и молвил строго:
«Вот сын мой! Ты его обязан
Звать «милостивым государем»,
И это будет твой хозяин.
Чтоб ты ему повиновался!
Он будет барин, ты – прислужник.
Ты должен слушаться, и только.
Едва успеет он подумать -
Понять ты должен и исполнить.
И все тогда в порядке будет,-
Тебя одену и обую,
А коль не так – тебе на плечи
Навешу я твои лохмотья,
В которых ты сюда явился,
И – уходи куда угодно
И попрошайничай, как прежде!»
И молодому господину
Служить подкидыш начал честно.
Сопровождал его повсюду
И сделался хозяйской тенью.
И по движенью губ хозяйских
Угадывал, что хочет барич,
Чтоб выполнить без промедленья.
…Но все ж страдал наш бедный мальчик
По той причине,
Что юный сударь
Таким же был щенком противным,
Как все барчата…
Ежеминутно, ежечасно
Барчонок унижал Сильвестра:
Коль супом обжигал он губы,
То бил он по губам Сильвестра,
И если кто-нибудь при встрече
Не кланялся барчонку злому,
То он срывал с Сильвестра шапку.
А если за волосы дергал
Цирюльник барича, то барич
Тотчас хватал за чуб Сильвестра.
И не было такой издевки,
Какая бы ни приходила
На ум барчонку. Он Сильвестру
Ступал на пятки: «Прочь с дороги!»
Плевался и бросался грязью,
Чтоб посмеяться: «Как ты грязен!»
И бил. И если мальчик плакал,
То барич звал его ублюдком.
Терпел немало бедный мальчик,
Страдал все больше он и больше,
Однако все свои несчастья
Претерпевал он, как мужчина,
В котором дух живет могучий.
А почему не оставлял он
Мучительную эту службу?
О, если б вы об этом знали!
Нет, не харчи и не одежда
Удерживали от соблазна
Бежать отсюда без оглядки!
Он не был гусаку подобен
Иль петуху, что забредают
Далёко, но, почуяв голод,
Вновь возвращаются к кормушке.
Нет! Был на соловья похож он,
На жаворонка походил он,
Которые, едва почуяв,
Что растворились дверцы клетки,
Пренебрегают сытой пищей
И улетают безвозвратно,
Чтоб вольной волей насладиться.
Вот кем он был! Он был как птица,
Стремящаяся на волю,
Но все ж не покидал он клетки,
Он к этой клетке был прикован
Одним желанием -
Учиться!
Учился он в господском доме:
Стоял он за спиной барчонка,
Заглядывая жадно в книги.
И все, что говорил учитель,
Немедленно запоминал он,
И то, что выучил однажды,
Из головы не вылетало -
Читать, писать он начал прежде,
Чем глупый барич…
Вот так и умножались годы,
Вот так и умножались знанья,
Как будто бы рога оленя,
Они ветвились.
И мальчуган гордился этим.
И, если барич
Все путал, по обыкновенью,
Сильвестр его ошибки видел,
И про себя он улыбался.
Все это понимал учитель
И знал он, что слуга способней
Высокомерного барчонка.
И если тот не знал урока,
Учитель, на позор лентяю,
К слуге с вопросом обращался
И, получив ответ толковый,
Стыдил барчонка.
Но успехи
Сильвестру не сулили счастья.
Наоборот – кичливый барич
Слуге, который был умнее,
Мстил и придумывал обиды
Все оскорбительней, все злее.
А мальчик барские удары
Душою ощущал, не телом.
Краснел не потому, что больно,
А потому, что было стыдно.
Так время шло. И на рассвете
Семнадцатого года жизни
Лучи всходящего светила
Рассеяли туман сознанья,
И каждый луч сливался в букву,
И буквы стали письменами.
«Довольно! По какому праву
Здесь бьют меня? Какое право
Один имеет человек
На то, чтоб обижать другого?
И разве создает господь
Того хорошим, а другого
Плохим? Нет! Если справедлив
Господь небесный, то не может
Так делать! Значит, всех людей
Он любит равно! Вот в чем правда!
Я больше не могу терпеть!
Довольно, хватит, будь что будет!
Я получаю пищу, кров,
Но ведь работаю за это.
И за добро я заплатил.
Они меня заставить могут,
Чтоб я работал дни и ночи.
У них на это право есть,
Но нету права на побои!
Пусть тронут только раз еще,
И я не потерплю, ей-богу!»
Так и случилось. И однажды,
Когда барчонок замахнулся
(Ждать этого пришлось недолго),
Сильвестр воскликнул:
«Хватит, барич! Не смейте!
Дам такую сдачу,
Что плакать будете до смерти.
Довольно был я вам собакой,
Которую пинали, били]
Теперь я стану человеком!
Ведь слуги – это тоже люди.
Поймите: то благодеянье,
Что оказал мне ваш родитель,
С меня вы сколотили палкой.
Итак, мы – квиты!»
От этой речи необычной
Остолбенел барчонок.
Взвизгнул:
«Ты бунтовщик! Да как ты смеешь?
Подкидыш! Рабское отродье!»
Но голосом, презренья полным,
Ему в ответ промолвил мальчик:
«Да? Рабское отродье? Если
Уж говорить о родословной,-
Быть может, мой отец знатнее
Всех ваших предков, вместе взятых.
А то, что он меня подкинул,
Его, а не моя ошибка.
И если все аристократы
Так омерзительны, как вы,
То мой отец прекрасно сделал,
Что бросил он меня. Теперь
Благодаря его поступку
Я стану честным человеком!
Я бунтовщик? Но если бунтом
Считается у человека
Сознание, что человек он
И остальных людей не хуже,
То званье бунтаря приму я
С великой гордостью! И если б
Свои я чувства обнаружил,
За мной бы встали миллионы
И все бы в мире задрожало,
Как Рим дрожал во дни Спартака,
Когда рабы, сорвав оковы,
Хлестали ими стены Рима!
Нет, милостивый государь!
Бог с вами! Мы должны расстаться.
Сегодня с вами говорил я
Как человек. А коль слуга
Подымется до человека,
То лучше с голода умрет
И лучше он пойдет на плаху,
Но не останется слугой!»
И повернулся он и вышел
Навеки из большого дома,
Где детство, как цветок болотный,
В воде стоячей отцвело.
Пошел куда глаза глядели,
В огромный мир побрел без цели,
И юность загорелась в сердце,
Пылало сердце, будто город,
В котором пламень раздувался
Орущим великаном
Вихря.
И столько образов чудесных
В пыланье этом возникало,
И закалял тот пламень душу,
Как пламень горна брус железа!
А у заставы
Настиг Сильвестра
Учитель барский.
Едва переводя дыханье,
Добряк сказал:
«На, спрячь подальше
Вот эти деньги… Эта за год
Я накопил… Тебе ж, мой мальчик,
Не на год хватит,
Коль будешь тратить
Экономно…
Я говорю тебе, сыночек:
Большим ты станешь человеком!
Я мальчиков тебя достойней
Еще не видывал… И сам я
Твои испытываю чувства,
Но высказать их я не смею.
Я очень за тебя боялся -
Ты поразил меня отвагой!
Благословит тебя создатель
За все слова твои… Совет мой…
Нет, мой приказ… Приказ!
Ты слышишь? Чтоб ты учился, кончил школу!
Я прокляну
За ослушанье,
Да и господь тебя накажет.
Не для себя на свет рожден ты,
А для отечества, для мира.
Вот мой приказ: изволь учиться!
А впрочем,
Сам ты это знаешь,
Ведь ты и так учиться любишь!
Итак, благословит создатель
Тебя, сынок! Живи счастливо
И вспоминай меня порою,
А если мой совет забудешь,
То и меня забудь навек!»
К учителю склонился мальчик,
Хотел поцеловать он руку.
Тот сделать это
Не позволил,
А сам Сильвестра крепко обнял,
Поцеловал и удалился
Он со слезами на глазах…
…Как радовался подросток,
Как радовался бедный мальчик:
Его впервые полюбили!
Шестнадцать лет он жил на свете
И мучился,
Покуда встретил Человека,
Который оттолкнуть не хочет,
А обнимает.