– Что ты намерен делать?

– Я уже объявил афинским послам, что Эпир отказывается от всех обязательств, данных македонянам. Царь Александр низложен.

– И ты думаешь, они уйдут?

– Из Амбракия – да.

– А с Керкиры?

Эакид не ответил.

– Гость пришел, чтобы остаться?

– Керкира – не эпирская вотчина, – резко ответил Эакид, – она нам не принадлежала.

Эвмен промолчал.

– Я позвал тебя, кардиец, не для того, чтобы объяснять происходящее. Ты умен, верен. Ты не только хороший дипломат, но и смелый воин. Я знаю, македоняне недооценивали тебя. Ты мог бы принести пользу Эпиру.

– Хочешь, чтобы я тебе присягнул?

– Да.

Эвмен не задержался с ответом. Раздумывать тут нечего.

– Я клялся в верности не Эпиру, а сыну Александра Молосского. Через клятву я не преступлю. Как ты намерен поступить с Неоптолемом и Клеопатрой?

Эакид поджал губы. Похоже, разочарование хилиарха было искренним, он действительно надеялся, что кардиец перейдет на его сторону.

– Увести его и запереть.

Эвмен повернулся.

– Не сопротивляйся, – сказал ему один из воинов, – я не хочу повредить тебе.

Кардиец кивнул.

Его заперли в той самой комнате, где он жил все эти месяцы с момента появления в Додоне зимой. Не темница, домашний арест.

Весь день он мерял комнату кругами, лихорадочно думая, что делать, что предпринять. Он ни разу не прилег, и даже ночью о сне не могло быть и речи.

Из головы не шли слова Эакида:

"Я не желал зла своему брату и его семье. Не желал зла..."

Около полуночи у двери раздались голоса, потом странный всхлип. Задвигался засов. Эвмен напрягся.

"Решил избавиться от меня втихую..."

Он приготовился к драке.

Дверь отворилась. На пороге стоял Неандр. Возле его ног дремал стражник. Похоже, вечным сном.

В ответ на невысказанный вопрос Эвмена Неандр пояснил:

– Убили двух князей, которые отказались присягнуть Эакиду. Весь дворец занят людьми Аэропа, но уйти можно. Нас ждут лошади.

– Что с Клеопатрой и Неоптолемом? – нетерпеливо спросил Эвмен.

– С мальчиком Андроклид и Дейпила. Олимпиаду и Клеопатру увели к Эакиду. Где они сейчас, мне неизвестно.

– Надо найти их.

Неандр протянул Эвмену меч. В коридоре неподалеку обнаружился Гиппий и еще четверо стражников. Телохранитель царицы милосердия к ним не проявил.

– Я только что узнал, – сказал Гиппий, вытирая клинок одеждой одного из покойников, – госпожу и царицу-мать заперли в гинекее, уже после того, как Андроклид унес царевича оттуда. Нянька Дейпила тоже с ним. Наверное, мальчика уже хватились, надо спешить.

Возле мегарона послышался лязг и звон стали.

– Ну что же ты, какой неуклюжий-то! – гремел голос Андроклида, – и где вас только набрали, таких олухов!

Сразу три человека пытались танцевать в узком коридоре... Уже два. Пытались танцевать, бестолково отбиваясь от хромого телохранителя. Еще пятеро нетерпеливо переминались с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди. Половина противников Андроклида была вооружена короткими копьями, но это не помогло: подвижность калеки им, здоровым мордоворотам, могла только сниться.

– Следующий! – скомандовал Андроклид, когда еще один из нападавших (по правде сказать, нападал-то, как раз телохранитель), хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, впечатался спиной в стену и медленно сполз на пол, украсив штукатурку багровой полосой.

Гиппий, выросший за спинами аэроповых людей, не говоря ни слова, прыгнул вперед и, схватив за шеи сразу двоих, треснул их головами друг о друга. Еще одного заколол Неандр, с остальными быстро расправился Андроклид.

– Надо уходить, – приказал Эвмен, – мы шумели, как толпа афинских голодранцев на Пниксе. Сейчас тут вся Додона будет.

– Куда уходить? А Клеопатра? – воскликнул Андроклид, – я не могу ее бросить.

Эвмен заскрипел зубами.

"Спаси... Моего сына... И Клеопатру..."

Спасать царицу – сложить голову, ничего не добившись. Тогда и мальчик останется в руках Эакида. Какую судьбу сын Ариббы измыслил для него?

Кардиец не знал, что одним из ликурговых условий оставления Эпира в покое было "пресечение рода македонского ублюдка".

– Дабы ни одна тварь в будущем не могла заявить, что в жилах ее течет кровь Аргеадов, – наставлял сына Ариббы Ликург.

Эвмен не знал и того, что в эту самую минуту Эакид, дабы унять дрожь в руках, допивал четвертый кувшин вина, отчего руки дрожали еще сильнее. Аэроп жег усадьбы верных Александру знатных молоссов и отсутствовал в Додоне. Только поэтому беглецы были еще живы.

Неоптолем, сидевший на руках у Дейпилы, испуганно ревел. Дейпила гладила его по голове, пыталась что-то говорить, даже напевать, но у нее самой стучали зубы от страха.

– Мы не сможем спасти обоих. Мальчик важнее, – сказал Эвмен.

Семь слов. Семь ножей в сердце.

– Идите! – распорядился Андроклид, – я попробую вызволить царицу.

– Нет! – резко возразил Гиппий, – я пока еще старший телохранитель!

С этими словами он повернулся и побежал прочь, на женскую половину дворца.

– Уходим, – приказал Эвмен, – Неандр, понесешь мальчика. Андроклид, поможешь кормилице.

– Куда? – буркнул Андроклид, – какой дурак в этом мире приютит Неоптолема?

– Дураки всегда найдутся, – возразил Эвмен, – нам бы только до Апса добраться.

– В Иллирию? – удивленно спросил Неандр.

Эвмен кивнул.

– Где щенок?!

Эакид напоминал сейчас пьяного сатира. Лицо его раскраснелось, борода топорщилась, волосы спутаны, а дорогой хитон измят. Сына Ариббы изрядно штормило.

– Слюни подбери, – голос Олимпиады оставался твердым и холодным, как сталь, хотя казалось, вся кровь ее отхлынула от лица.

Царица-мать сидела в кресле. Ноги не держали. В углу комнаты на полу сжалась в комочек Клеопатра. Ее плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях.

– Ты как гвришь со мной... змея?! – язык Эакида заплетался, безумные глаза метались по сторонам, – я, царь Эпира!

– Я не вижу перед собой царя, – спокойно ответила Олимпиада, – только пьяную скотину.

– Ах ты, шлюха! – Эакид хлестко наотмашь ударил царицу-мать по лицу, – блудливая вакханка!

Та сжала зубы, но не издала ни звука.

– Это все ты, пганая тварь! – бесновался Эакид, – ты здурила голву своему хромому! Или правду гворили, что у него крепче стоял на твоего смаз... смазли... ик... да твою за ногу... смазливого братца, чем на тебя? Я царь, по наслецт... по праву! Я! Я! Я!

Эакид бил себя кулаком в грудь, отчего раскачивался еще сильнее.

– Пошел вон, ублюдок, – процедила Олимпиада.

– Да я тебя... – начал Эакид.

Не закончил. За дверью послышались крики.

– Что там?! – повернулся сын Ариббы.

В дверь словно тараном ударили, но она отворялась наружу, потому и не открылась. Лязг, хрип. Эакид на нетвердых ногах бросился к двери, распахнул ее. И его тут же сбил с ног один из стражников, ввалившийся внутрь. Снаружи Гиппий дрался один с целой армией.

– Госпожа!

Узнав его голос, Клеопатра вздрогнула, подняла голову.

– Госпожа! – Гиппий вертелся волчком, сражаясь сразу двумя мечами. Стражники пытались достать его копьями, но он ловко изворачивался, отбивал наконечники и стремительно сближаясь, убивал людей хилиарха одного за другим. Врагов было много, пробираясь сюда, еще на лестнице, ведущей на второй этаж дворца, где располагался гинекей, Гиппий отправил к Перевозчику не меньше десятка.

Он не был неуязвимым Ахиллом, в чем враги уже несколько раз убедились, но, не замечая ран, шел вперед, оставляя за спиной трупы.

Эакид, бранясь и плюясь, поднялся на четвереньки, сгреб за шиворот растянувшегося на полу стражника и зарычал:

– Вставай! Убей его!

Воин поднялся и бросился на Гиппия, который в тот момент повернулся спиной. Прямой клинок вошел в спину телохранителя, выскочил из груди.

– А, с-с-сука...