Персы Набарзана переломали все копья и давно бились мечами и секирами. Работать топором в сковывающих движения пластинчатых наручах, непросто. Более подвижные гетайры начали сгонять персов на харонову переправу десятками.

Тут бы Антигону усилить натиск, ввести в бой лидийцев, да боги решили иначе...

– Антигон! Стратег Антигон!

Кричали откуда-то из тыла.

– Кто зовет? – ответил Монофтальм, придержав коня.

Гетайры-телохранители прикрыли его, оттерли назад. Поблизости вновь возник Селевк, сражающийся, как лев.

Стратег вышел из боя, который медленно катился обратно к реке.

– Что случилось?

– Персы! Сзади! Множество всадников!

– Ах, твари... – стиснул зубы Антигон, – так и знал, что попытаются обойти. Скачи к Артагату, пусть их встретит.

Вождь лидийцев повиновался, и его конница умчалась в тыл, отражать удар Бесса.

Дюжина белоголовых сипов, широко растопырив свои почти черные маховые перья, кружила в недостижимой даже для стрелы скифского лука высоте.

На дне необъятного голубого океана ворочался страшный гигантский зверь о ста тысячах голов. Он ревел, хрипел, бился в конвульсиях, словно что-то рвало, терзало его тело изнутри.

Грифы довольно шипели и хрипло каркали, будто вороны. Их становилось все больше. Они предвкушали невиданный пир. Им не жаль зверя.

А тот уже бился в агонии.

Воины Реомифра и Сабака волна за волной разбились о незыблемый утес, имя которому – Пердикка. Реомифр, который уже видел Киликию на острие своего копья, тянулся к ней, как осел, что вращает мельничное или водоносное колесо, шагая за подвешенной перед мордой морковкой. Он храбро бросился в бой во главе мидян и сложил голову. Сабак оказался осторожнее, в самое пекло не полез, но его воинов македоняне разметали, как слепых котят и шахраб схлопотал-таки тяжелую рану. Едва успели его вынести с поля верные слуги.

Персы попытались возобновить обстрел македонян с безопасного берега и тогда Пердикка, не желая бездельно топтаться под стрелами, сам двинулся в атаку, дерзко преодолев ручей и погнав египтян с сирийцами.

Дарайавауш, увидев зародыш поражения, в отчаянии вынужден был бросить в бой "бессмертных" во главе с Оксафром. Он надеялся ввести их в пролом, который создаст Тимонд, но тот стоял на месте, как вкопанный, не в силах обратить в бегство Леонната.

Шахиншах поворотил свою колесницу на левое крыло, надеясь, что вид повелителя остановит бегущих, но те, подстегиваемые паническим страхом, уже ничего не различали в пестром калейдоскопе, разбившегося на мириад осколков мира. Многие бросались в Сар, пытаясь вплавь добраться до спасительного берега, где не было ни наступающих "бессмертных", безжалостно загонявших испуганное стадо обратно на бойню, ни напиравших сзади ужасных яванов.

Паника заразительна. Едва опрокинулось персидское левое крыло, как дрогнули наемники Тимонда. Не по всему фронту, лишь с края, ближайшего к бегущим. Кен, ощутивший, что враг уменьшил напор, немедленно надавил сам. Фаланга Тимонда, пятясь, начала поворачиваться противосолонь.

– Парса!

– Слава!

Оксафр, протолкался к македонянам. "Бессмертные" вступили в бой.

– Да сколько же вас?! – задорно прокричал Пердикка.

Перед глазами таксиарха уже маячили крылья Ники и он шел по трупам вперед, разя мечом (сарисса давно сломалась) на кураже, словно неуязвимый спарт, проросший из драконовых зубов.

– Ну, персы, становись! – потрясал обломком копья, с массивным подтоком, сосед таксиарха по строю, – огуляю враз! У меня длинный!

– И толстый! – кричали сзади.

– Нагибайся, бабы! – намекая на длиннополые, пестрые одеяния "бессмертных", добавил кто-то звонким голосом, в котором и следа не осталось от недавнего напряжения и страха.

Фаланга грянула хохотом.

– Смелее! – размахивал акинаком Оксафр.

Столкнулись.

У "бессмертных" короткие копья, плетеные щиты, обтянутые кожей, мечи и топоры. Никаких доспехов. "Бессмертные" – гордость Ахеменидов. Все они – отличные воины. Любой из армтака в единоборстве способен одолеть гоплита, пусть тот хоть целиком оденется в бронзу. Вот только с эллинским строем эти мастера меча и лука ничего сделать не могут. Который век уже разбиваются о него, как волны о скалу. Волны ведь иной раз чудовищную силу имеют. А эллинские скалы стоят. Устояли и на этот раз.

Дарайавауш побледнел, судорожно, до белизны в костяшках пальцев, вцепился в борт колесницы. Его глаза метались по полю в поисках резервов и не находили их.

Бесс нахлестывал коня, предвкушая, как яваны разбегутся в панике, едва завидев атакующий клин бактрийцев и согдов. Он уже слышал шум сражения и отчаянно торопился, опасаясь, что Набарзан успеет украсть у него победу.

В возникших на дороге лидийцев, воины Бесса врубились, как топор в мягкое дерево. И завязли. Бойцы Артагата прилипли к бактрийцам, как мухи к ложке с медом. Согды, саки, с улюлюканьем завертели гигантскую карусель, осыпая лидийцев стрелами. Те не отставали, кружа вокруг бактрийцев, как слепни возле коровы.

Бесс дотянулся топором до одного из вражьих воинов, но больше никого не мог достать. Колеса из всадников, сталкиваясь, пересекаясь, медленно катились к месту основного сражения.

Антигон, у которого спина зачесалась от предчувствия удара с тыла, попытался разорвать цепь, притянувшую его к Набарзану. Оба уже выдохлись, поэтому, когда раздались крики: "Отходим!" – персы не нашли в себе сил повиснуть на македонянах мертвой хваткой, как бойцовые псы. Все же гипасписты и пельтасты Эригия сделали свое дело, хоть и понесли очень большие потери. Прорыв персидской конницы провалился.

Персы и македоняне отхлынули друг от друга, оставив на месте ожесточенной схватки сотни людских и конских трупов.

Среди гетайров больше половины покрыты ранами. Сам Антигон ранен дважды. Набарзан отходил, морщась и зажимая ладонью бок. Персы, у кого еще остались стрелы, принялись покусывать македонян издали.

Не учел Набарзан, пекущийся лишь о себе, что, завидев его отступление, дрогнет измученный Тимонд. Сын Ментора, покрытый ранами, держался из последних сил. Едва отступавшая персидская конница обнажила истерзанный правый край фаланги наемников, как Эригий, собрав остатки гипаспистов, ударил по нему. И Тимонд не выдержал.

– Отступаем!

Наемники попятились, а Леоннат устало сел на землю, снял шлем, отложил красный от крови меч и вытер со лба пот.

– Все... Стоим... Сил больше нет.

Никто из ионийцев с ним не стал спорить, уцелевшие едва держались на ногах.

У шахиншаха кровь отхлынула от лица: яваны теснили "бессмертных".

К государю подлетел один из сотников Набарзана, с головы до ног, вместе с конем, перепачканный кровью.

– Повелитель! Яваны отступают! Набарзан просит помощи, чтобы окончательно опрокинуть их!

– Помощи?! – закричал шахиншах, – где я возьму эту помощь! Яваны прорвались на левом крыле! Пусть Набарзан немедленно прибудет туда и отбросит их!

Сотник помчался выполнять приказ, от которого хазарапатиша заскрипел зубами. Но повиновался.

Тем временем, Кен, дожимая Тимонда, сбросил его в ручей. Наемники побежали. Показали спину и "бессмертные". Набарзан на выручку не успел.

Персы отступали по всему фронту, но преследовать их союзники не могли. Не осталось сил.

Бесс почти рассеял лидийцев, когда заподозрил неладное. До места основного сражения ему уже было рукой подать, противник, как ему и положено, разбегался, когда шахраб Бактрии, бросив случайный взгляд на противоположный берег Сара, увидел бегущих и там.

– Что это? – в этом же направлении указал рукой Спантамано, оказавшийся поблизости.

Он напряг зрение, приложив ладонь козырьком к глазам.

– Наши бегут!

– Ты что несешь... – начал было Бесс, и осекся.