Общее веселье и шуточки в адрес незадачливой «киллерши» окончательно разрядили обстановку.

Вольный треп помог не только еще раз коллективно «прогнать» всю известную операм информацию, но и скоротать время, поскольку самого Мастерового еще не было. Его гостей встретил Жолобов, а Сергей Иванович задерживался у руководства.

Но, наконец, появился и хозяин кабинета: невысокий, сухощавый, черноволосый человек с резкими чертами лица и жестким, скрипучим голосом. Характер у него был под стать голосу. Чуждый всякой демократии и дипломатии, он порой доводил подчиненных до белого каления, устраивая жесточайшие выволочки за допущенные проколы. Но сыщики — не институтки и в нежном отношении не нуждаются. Мастеровой был высококлассным профессионалом, начинавшим на земле, отпахавшим в сыске чуть не два десятка лет и работавшим, как и положено сыскарю — на износ. Этого было вполне достаточно, чтобы заслужить доверие и уважение оперов, не признающих дутых авторитетов и игнорирующих любые начальственные амбиции.

С его появлением тональность разговора резко изменилась. Не то, чтобы все начали щелкать каблуками и подскакивать при каждом вопросе начальника. Такие вещи практиковались только на сугубо официальных совещаниях при руководстве УВД, или когда надо было «навпечатлять» присутствующих из числа посторонних и непосвященных. Просто, все стали говорить более конкретно, четко и сжато пересказав то, что уже обсуждалось.

— По моим материалам картина та же: бомбит всех подряд, и основная наводчица — Каблучкова, — Сергей Иванович, как большинство сыщиков, независимо от рангов, в своем кругу частенько использовал профессиональный жаргон, в основном заимствованный у клиентуры уголовного розыска.

Дело было не в желании порисоваться, и уж тем более — не в панибратстве с подчиненными. Просто-напросто, жаргон зачастую был более краток и точен в определении многих сугубо профессиональных явлений. Попробуйте, переведите одним литературным словом содержание таких терминов, как «беспредел», «разборка» или «наводка». Жаргон ведь тоже не дураками создавался. И в остроумии, пусть даже специфическом, блатным никак не откажешь.

— Светлана, новая подруга его, тоже, наверное, помогает. У нее, правда, знакомые не такие деловые и навороченные, как у Женьки, но Фома и мелочевкой не брезгует.

— Ну, что же, от этого и будем танцевать. Делаем так…

Сыщики слушали, на лету схватывая мысли старшего товарища и время от времени вставляя краткие реплики и уточнения.

Собственно, инициатором и руководителем разработки в отношении Фомы был именно Мастеровой. Несколько месяцев кропотливой работы, не свободной, как и всякое живое дело, от ошибок и неудач, принесли свои плоды. Информации о подвигах дерзкого вора было накоплено предостаточно. Теперь на повестке дня стоял главный вопрос: как красиво его «хлопнуть». Любой промах мог свести огромный труд многих людей к пустышке, холостому выстрелу. Фома был действительно не тот человек, который заговорит без веских доказательств его преступлений.

А доказательства эти он должен был добыть сам и своими руками вынести их навстречу операм под тихий шелест видеокамеры в руках Прессы.

После совещания у Мастерового сыщики перекочевали в один из кабинетов «шестерки», чтобы проработать детали.

Несколько последующих дней опера провели в непрерывном общении с людьми. Они посещали солидные офисы, в которых солидные мужчины в приличных костюмах встречали сыщиков возгласами: «О, привет начальник! Давно не виделись!». Их можно было видеть в подворотнях и пивных в компании с личностями, которые вообще не признавали костюмов. Розыскники встречались с воровскими авторитетами и разговаривали с ними в самых людных местах, ничуть не прячась от посторонних глаз. Ибо в маленьком Магадане особенно верно действует одно из простых правил оперативной работы, гласящее: чем больше прячешься, тем сильнее обращаешь на себя внимание.

Опера задавали сотни вопросов и получали сотни ответов, часами болтали об общих знакомых и о последних сплетнях из той жизни, о которой газеты пишут в разделе «криминальная хроника». Но даже если бы все их собеседники собрались вместе и проанализировали состоявшиеся разговоры, вряд ли бы они смогли вычислить, что же конкретно интересовало сыщиков.

А тех, не считая попутной полезной информации, интересовало одно: с кем сегодня общается Фома, где его встречали, у кого он бывал в гостях в последние дни.

Не меньший интерес вызывала и светская жизнь Каблучковой. Но здесь было попроще. Женька — человек общительный. Язычок у нее даже для представительницы слабого пола был чересчур бойким. А потому, добрую половину сведений о ней сыщики получали чуть ли не из ее собственных уст.

Со Светланой и вообще голову ломать не стали. Судя по всему, Фома пытался обучить свою подружку кое-каким правилам конспирации, но контролировавшие ее молодые опера только развлекались, глядя, как она завязывает несуществующие шнурки на сапогах, пытается разглядеть «хвост» в стеклах витрин и проделывает кучу других киношных глупостей. Впрочем, она, похоже, тоже развлекалась, или тренировалась. Потому как с Фомой не встречалась целую неделю, а конспирировать ежедневные походы на работу в магазин и за ребенком в садик — зачем это нужно?

Трижды сыграли ложную тревогу.

По двум адресам пришлось поработать, потому что прошла информация, будто Фома интересовался ими в узком кругу. В третьей квартире он побывал дважды за неделю. И хотя интуиция подсказывала операм, что это — «пустышки», отрабатывали по полной программе.

Очередная информация тоже сначала особого энтузиазма не вызвала. Уж больно объект был неподходящий. Во-первых, самая близкая подруга Светланы, а во-вторых, особым богатством она не отличалась. Но…

В субботу Фома со Светланой, пообедав в известном своей хорошей кухней и постоянной сменой названий ресторане «Астра», по пути домой заглянули на полчасика к светкиной подруге.

Людмила тоже работала в магазине. Жила небогато, но фарцевала потихоньку, на хлеб с маслом хватало. Встретила она подругу и ее приятеля радушно. Есть уже сытые гости не стали, но бутылочку винца за компанию с хозяйкой уговорили. И против чая возражать не стали. Это для северян — дело святое.

Еще проходя на кухню через зал двухкомнатной хрущевки, Фома заметил, что в комнате нет мебели, а вещи сложены в коробки и чемоданы.

— Ремонт делать будешь?

— Да нет. Уезжать на материк собралась. Вот получу в понедельник расчет, а в субботу — на крыло. Уже почти все продала. Оставила только, с чем расставаться жалко. И то тащить придется: четыре чемодана! Да вот с расчета еще посылки вперед себя отправлю, — Людмила кивнула на два белых тюка, лежащих в углу.

— На работе жалеют небось, что уезжаешь, — польстил галантный гость.

— Да! Девчонки отговаривали, заведующая тоже. «Чего тебе, — говорят — там делать? На материке люди не такие, как у нас на северах. Скучать будешь.» Но что поделаешь, мама одна, ухаживать надо. Да и болеет сильно, не дай Бог, что случись — квартира в Москве пропадет, если не прописаться. Я хоть немножко подзаработала. На взятки за прописку, да на первое время нам с мамой хватит. А с девчонками мы завтра тут дадим копоти по случаю отъезда! Начнем с девишника, а там посмотрим, да, Светик? — Людмила лукаво глянула на подругу и рассмеялась.

Та, поддразнивая любовника, подхватила:

— А что нам, молодым, красивым, незамужним?

Фома, сделав скорбное лицо, тяжело вздохнул:

— А нам, старичкам, значит, опять с кем попало спать?

— Я тебе дам, с кем попало! Ты ко мне потом без справки из вендиспансера не приходи! — Светлана то ли в шутку, то ли всерьез треснула его кулаком по крепкой спине.

Распрощались тоже весело, с поцелуями. Уже стоя на пороге, Фома договорился с Людмилой, что купит у нее женские сапоги, которые она не успевала продать до отъезда. А потом, дружески приобняв за плечи, посоветовал: