«Италиянской Езоп»:

«Жизнь Бертолда»:

И в повести «О крестьянине Странжиле», и во французских редакциях «Бертольдо» этот мотив любви окружающих к «забавному» герою незаметно переходит в другой — в любовь окружающих к непутевому герою. Оба протагониста живут в бедности, абсолютно не имея «к хлебопашеству и к домоводству никакой прилежности и заботы», а любовь поселян и к одному, и к другому от этого только усиливается! Единственно ради возможности иметь беседу с Бертольдо (так она им была «приятна и любезна»), крестьяне готовы были наложить «на себя подать, чтоб доставить ему пропитание и удержать его у себя»[210]. Подобным же образом проявляют свои чувства односельчане «забавного» Странжила, которого они «на перерыв друг пред другом из двора в другой таскивали и довольствовали, чегоб ему ни пожелалось»[211].

Заметим, что другой устойчивый мотив литературы авантюрно-плутовского жанра — «уход героя на поиски счастья» — также присутствует в обоих текстах, но различается своей модальностью. Согласно версии «Италиянского Езопа», Бертольдо отправляется «искать себе щастия инде» исключительно из благородных соображений: поскольку «не хотел быть им [крестьянам] в тягость»[212]. Напротив, мотивировка ухода из родного села Странжила — в надежде, «не сыщет ли себе лучше тогдашняго своего состояния»[213], — явно тяготеет к пикарескной традиции.

Учитывая незаурядный интерес Новикова к литературе «неполезного» свойства, а также знание им иностранных языков[214], представляется весьма вероятным, что, приступая к осуществлению своего литературного замысла, он уже был знаком с романом о Бертольдо или скорее — с его французскими переделками. Во всяком случае, французские версии романа Кроче своей разработкой отдельных мотивов, похоже, как подтверждают примеры, оказались совсем не бесполезными для творческой самореализации русского писателя.

Приобщению русского читателя к литературе плутовского жанра, окончательно состоявшемуся к середине столетия[215], немало способствовало его более раннее знакомство с «подвигами» Эзопа, Эйленшпигеля/Совизжала и того же Бертольдо[216]. Именно вслед за ними в русский книжный обиход вошли и прочно обосновались там «первенцы» европейской пикарески — Ласарильо де Тормес[217], Гусман д’Альфарачи[218], Жиль Блаз из Сантильяны[219], а также и другие персонажи этого типа. Круг читателей плутовского романа был достаточно широк, в него входили люди из самых разных слоев общества. Похождения плутов занимали не только малообразованного низового читателя, которому для знакомства с новым жанром к тому же необходим был посредник. Издания пикарескного романа на иностранных языках — совсем не редкость и в дворянских библиотеках: дань модному чтению отдавали и всесильный елизаветинский вельможа, и семнадцатилетний сержант[220]. То, что усвоение такого рода образцов происходило не только через переводы, но и благодаря работе литературных посредников (таких как Иван Васильевич Новиков), говорит о неуклонно возрастающем интересе к «неполезному» чтению.

Тем не менее в России роман о Бертольдо, как и большинство светских повестей XVII–XVIII вв., вряд ли мог конкурировать с «душеполезной» литературой, которой еще очень долго отдавал предпочтение массовый демократический читатель[221]. Если назидательные повести (такие как «Повесть о Варлааме и Иосафе», «Повесть о царице и львице» или «Повесть преславна и душеполезна о царе Аггее») дошли до нас в различных редакциях и сотнях списков, то о демократической литературе рекреативного свойства, как правило, нам известно лишь благодаря немногим, зачастую случайным, иногда плохой сохранности, рукописям. В единственных списках сохранились, например, «Повесть о Горе Злочастии», «Повесть о Карпе Сутулове» или «Сказание о роскошном житии и веселии».

Число рукописей русского «Бертольдо» также невелико: нами выявлено шесть списков, среди которых две самостоятельные редакции перевода 1740-х годов и копия с печатной переделки последней четверти XVIII в. Ниже приводятся краткие описания всех списков, хранящихся в следующих рукописных собраниях: Научной библиотеке Московского государственного университета (НБ МГУ), Государственном историческом музее (ГИМ) и Российской национальной библиотеке (РНБ).

1. НБ МГУ ОРКиР: Рук. 191 (старый шифр 5 Qi 182) — Роман о Бертольдо (рукопись без тит. л. и заголовка, текст начинается с л. 1 авторской фолиации). Первая половина XVIII в. (не ранее 1743 г.); 57 л. (15,5 х 10,6 см); аккуратная скоропись одного почерка черными чернилами, заголовки выделены более крупно. Бумага угличской рольной фабрики Максима Переяславцева — близкий тип у Клепикова[222] № 521 (1743 г.). Рисунки (перо, чернила) — 12 иллюстраций (л. 2, 2 об., 5 об., 20 об., 30, 32 об., 36, 37 об., 43 об., 45 об., 47 об., 50 об.) в тексте и концовка — плывущий корабль (л. 56). Отсутствует тит. л. и припереплетный в начале рукописи (сохранились фрагменты); нижняя половина л. 30 оторвана; следы старой, возможно XVIII в., реставрации (верх. угол л. 32); на л. 43, 47–49 чернила размыты. Переплет XVIII в. картонный, обклеен тонированной бумагой, углы и корешок кожаные.

Записи (коричн. чернила) крупной скорописью XIX в.: «В[опрос]. Писал Бог знает кто. И редко кто б мог бы отгадать. О[твет]. Никто» (л. 56 об.); «Благосклонный читатель! остановимся здесь, и увидем сего шута которой почти во всем подобен Езопу потому что ежели бы он был прост то б не мог давать такия остроумные ответы Царю» (л. 57). Шрифтовой экслибрис (наклейка) библиотеки М. П. Полуденского (л. 16 форзаца), штамп «Библиотеки им. Горького М. Г. У.» (л. 1 об.).

Рукопись получена университетской библиотекой в 1861 г. от М. П. Полуденского (1830–1868)[223]. Библиография: Перетц В. Н. Рукописи библиотеки Московского университета, самарских библиотеки и музея и минских собраний. Л., 1934. С. 16. № 153.

2. ГИМ ОР: Музейское собр. 3793 — «Гистория о Бертолде». Список первой половины XVIII в. (не ранее 1744 г.); 87 л. (19,5 х 16,0 см); скоропись разных рук, имеются значительные пропуски текста. Бумага фабрики Афанасия Гончарова — I Клепиков. № 681 (1744 г.). Текст ограничен внутренними и внешними полями; следы неумелых попыток (писца?) сделать иллюстрации (л. 1 об. — 2). Переплет XVIII в. картонный, обклеен тонированной бумагой, частично сохранился кожаный корешок; состояние ветхое.