После усмирения бунта Сенат предлагал жестоко расправиться с его участниками, одинаково наказывая смертью как активных участников мятежа, так и тех крестьян, которые не защищали своих помещиков. Екатерина, возражая Сенату, доказывала, что если за жизнь одного помещика истреблять целую деревню, то возникнет новый и еще более ужасный бунт; она предлагала гуманное отношение к крестьянам, говоря, что, если не уменьшить жестокостей, то они против нашей воли восстанут и рано или поздно возьмут себе свободу.
На этом настаивали и некоторые сановники; к числу их принадлежал и новгородский губернатор Сивере. В 1775 году он напомнил императрице, что весьма значительная часть ее подданных, именно крепостные крестьяне, «лишены ее мил остей». — «Я позволю себе сказать, — писал он, — что неограниченное рабство погубит государство, и, мне кажется, я не ошибаюсь, считая невыносимое рабское иго главной причиной волнений от Оренбурга до Казани и на нижнем течении Волги. Я знаю, что это щекотливый вопрос; мы недавно видели это в Богемии; но пусть Ваше Величество ограничит чрезмерную власть помещика, пусть, по крайней мере, господин не будет иметь права без судебного разбирательства наказывать людей своих кнутом (что почти равносильно смертной казни), установите, чтобы крепостной, семья которого состоит из двух или трех душ мужского пола, мог выкупиться за 500 руб.» и т. д.
Екатерина охотно слушала подобные предложения, до конца 1770-х годов не оставляла намерения ограничить крепостное право и беседовала об этом со своими приближенными. Так как намерения императрицы были известны, то и в это время продолжали составляться проекты, которые бы облегчили осуществление этих намерений.
От 1778–1780 годов до нас дошел проект, который прямо указывает, что «Высочайшее Ее Императорского Величества соизволение состоит в том: найти средства к уравнению владельцев и крестьян, к пресечению налагаемые одними излишних податей и работ и происходящих через то от других непослушаний». Таким образом, самый проект указывает, что благие намерения Екатерины к тому времени еще не иссякли. Автор проекта предлагает, чтобы крестьянин 3 дня в неделю работал на себя, 3 дня на помещика, а по воскресеньям и праздникам был бы свободен. В воскресные и праздничные дни крестьяне должны работать только на легких работах. Настоящими работниками должны считаться люди от 15 до 60 лет, но стариков, по мнению автора проекта, можно заставить сторожить огороды и сады, пасти птиц, а детей — собирать ягоды, грибы и т. п. Касаясь вопроса о земельном обеспечении крестьян, автор полагает, что на тягло нужно дать 2 десятины в поле пахотной земли и некоторое количество на сенокос. Там, где не хватит такого количества земли, автор предлагает делить землю пополам между помещиком и крестьянами, но во всяком случае на одно тягло давать не меньше 1 десятины в поле. Автор проекта, бывший, очевидно, землевладельцем в местности, близкой к Петербургу, предлагал, сверх барщинных работ, собирать с крестьян пятую часть хлеба и других продуктов, «по введенному издавна в Новгородской и Псковской губерниях обыкновению». Радикальных перемен проект не предлагал, но он важен как показатель, что мысль об улучшении быта крепостных крестьян не угасла, она, так сказать, все еще тлела.
Расположением Екатерины к улучшению быта крепостных крестьян объясняются и некоторые попытки практического характера, предпринятые дворянством по собственной инициативе. В 1780 году ораниенбаумские и ямбургские дворяне выработали особое «мнение» по части точного определения повинностей крестьян, которое и было представлено императрице. Дворяне предлагали следующий размер барщины: с 1 апреля по 1 октября с каждого тягла работает на господ по 3 дня в неделю конный или пеший работник, смотря по тому, что будет нужно. Баба ходит на барщину в апреле и мае по 2 дня в неделю, а с июня по октябрь — по 3 дня. Осенью и зимой как крестьяне, так и их жены работают на господина по 2 дня в неделю; у кого есть дочери, то с тех пор, как им минет 18 лет, начинают ходить на барщину по 2 дня в неделю круглый год. Дворяне решили накладывать тягла на холостых с 17 лет, а на женатых — с момента женитьбы: снимать тягла в 60 лет, а также с неизлечимо больных и изувечивших себя. Кроме барщины, дворяне постановили брать пятую часть хлеба, хмеля, конопли и капусты, что было обычным в этой местности.
Хотя, таким образом, несомненно, что мысль об улучшении быта крепостных крестьян не умирала, но время шло, а никаких мер в пользу крепостных не предпринималось. Еще в половине 1780-х годов Екатерина задавалась крестьянским вопросом. Граф Блудов предлагал ей издать закон, по которому бы дети крепостных крестьян, родившихся после 1785 года, становились свободными. Но проект этот так и остался проектом.
В половине 1780-х годов замерли последние мечты Екатерины об облегчении участи крепостных крестьян, и она окончательно примирилась с существовавшим порядком и даже сделалась его охранительницей. Объяснение этому нужно искать не в отдельных событиях, а в общем стечении всех событий и обстоятельств царствования Екатерины и в личных свойствах этой замечательной женщины. Энергичная, самоуверенная по природе, вдохновляемая в том же направлении западными авторами, твердившими, что мудрый законодатель все может сделать, Екатерина, вступив на престол, принялась за переустройство русской жизни во всех отношениях и притом сразу. Сначала она взяла на себя только одно общее руководство, принципиальное направление реформ, а разработку реформ поручила самому обществу в лице его выборных. Мы видели, что это ее намерение не удалось отчасти по ее вине, а отчасти по неподготовленности общества. Но неудача не остановила Екатерину: убедившись, что люди проникнуты духом партий (то есть защищают только классовые интересы), что только она одна стремится к общему благу, Екатерина лично принялась за дело реформ, за выработку законов. Эта работа, как мы видели, у нее не спорилась. В 1775 году вышло из-под ее пера «Учреждение о губерниях», и только через 10 лет Екатерина была в состоянии выпустить жалованные грамоты дворянству и городам. Эти грамоты написаны были самой Екатериной. Я обращаю ваше внимание на факт личного авторства императрицы, чтобы показать, что Екатерина слишком много взяла на себя и, благодаря этому, не достигла того, к чему стремилась.
Но, кроме личного участия в законодательстве, Екатерине мешали и другие события и занятия. С 1768 года она вступила в войны с Турцией, Польшей и Швецией, повела сложную в тонкую дипломатическую игру с Австрией, Пруссией и Англией, отстаивая интересы России. Внешняя политика часто всецело поглощала внимание Екатерины. В 1794 году Екатерина писала, что раньше случалось, что в несколько дней к ней приходило столько почты, и курьеры натаскивали столько бумаг, что они едва умещались на 10 столах. С течением времени Екатерина увлеклась внешней политикой гораздо более, чем внутренним благоустройством государства. В области внешней политики, естественно, она получала более видимые и осязательные результаты: ведь результаты внутренней политики сказываются только впоследствии. Правда, Екатерина проповедовала, что дела нужно совершать не из-за благодарности, а по внутреннему убеждению в их благе и с расчетом, что их оценят потомки; но это были только красивые и благородные слова. Екатерина была живым человеком, падким на всякие соблазны, и ее честолюбие, переходившее сплошь и рядом в тщеславие, не могло довольствоваться только одним одобрением философов и надеждой на признание потомков. Екатерине нужны были похвалы, рукоплескания толпы, и ими она упивалась не меньше, чем лестью философов и писателей. Победы и завоевания давали Екатерине большую честь и славу у современников, и не удивительно, если она пристрастилась к ним, стала строить всевозможные планы возвышения России на степень первостепенной державы, мечтала об окончательном истреблении внешних врагов. Справедливость требует, однако, добавить, что наряду с честолюбивыми мотивами действовали в Екатерине и ясное сознание народных интересов, и патриотическое чувство государыни, вполне сроднившейся со своей страной. Но как бы то ни было, внешняя политика поглотила внимание и время Екатерины, ей мало приходилось думать об улучшении быта крепостных крестьян.