Я сжала челюсть и решила, что этим и займусь. Я, может, и потеряла работу, парня и любовь, но если всерьез сосредоточиться, я могла бы удержать свою бесценную стипендию. И если я это сделаю… возможно, только возможно, мое сердце начнет заживать так же медленно и уверенно, как голова. Двумя днями позже мне позвонил Денни, как раз перед тем, как мы с сестрой собрались лететь домой на Рождество. У родителей были билеты на меня и Денни, но они поменяли последний на Анну, и казались искренне озабоченными, когда я рассказала, что у нас с ним все кончено. Они также два часа промывали мне мозги вопросом, когда я вернусь в Огайо.

Парень поведал мне о своей новой роботе и будущих планах со своей семьей. Он казался счастливым, и его хорошее настроение подняло мое. Конечно, его колос дрогнул, когда он пожелал мне «Счастливого Рождества», за которым последовало мгновенное «Люблю тебя». Оно слетело с его языка без задумки, и между нами воцарилось молчание, пока я гадала, что ответить. В итоге, я сказала, что тоже его люблю. И это было правдой, между нами навсегда останется определенный уровень любви. На следующий день мы с сестрой приготовились к поездке домой на праздники. Она талантливо закрасила легкую желтизну моего синяка косметикой и поклялась, что не упомянет о несчастном случае при маме с папой; они бы никогда не позволили мне вернуться в Сиэтл.

Прежде чем я покинула спальню, я в сотый раз перекопала свой комод, разыскивая подаренное Келланом украшение. Каждый день мне хотелось его носить, носить с собой кусочек него, поскольку парня я давно не видела. Но я не могла его найти еще с той ночи, когда он мне его отдал. Часть меня боялась, что оно было потеряно или украдено во время всей суматохи. Часть меня боялась, что Кел решил забрать его. Это было бы худшим сценарием. Будто он забрал с собой свое сердце. Я все еще не могла его найти, и мне пришлось покинуть город без символического представления о нем… и это меня глубоко ранило.

Дома с семьей было странно. Они тепло нас встретили, на меня нахлынули детские воспоминания, но я больше не чувствовала себя здесь как «дома». Будто я была в гостях у лучших друзей или у тети. Где-то в уютном и знакомом месте, но все равно немного чужом. Здесь царила детская атмосфера безопасности, но мне не хотелось оставаться и окунуться в это чувство. Я хотела быть дома… у себя дома. Мы остались еще на пару дней после праздников, а затем мы с сестрой, еще более нетерпеливой, чем я, слезно попрощались с родителями и поехали в аэропорт. Мама была в соплях, провожая двух своих девочек, и я моментально почувствовала вину, что мое сердце пришвартовалось так далеко от них. Убедила себя, что просто безнадежно влюбилась в город… но крошечная часть моего мозга, которую я намеренно игнорировала, знала, что не в том дело. Место было всего лишь местом. Не город ускорял мое сердцебиение и учащал дыхание. Не город сводил меня с ума и заставлял всхлипывать по ночам.

После моей безумной попытки нагнать учебу на каникулах и наблюдением с черной завистью, как моя сестра крадется на Новый год на особое выступление «Ди-Бэгз», из-за чего мое сердце сжало узлом, я сосредоточилась на второй самой главной вещи, с которой мне нужно было разобраться – работой. Закончилось все предложением для официантки в популярном маленьком кафе на площади Пионеров, где работала соседка Дженни — Рейчел. Заведение было известно своей круглосуточностью, что привлекало большинство студентов. В мой первый день кафе полнилось людьми, но Рейчел радостно помогла мне освоиться. Девушка была интересной семью азиатки и латиноамериканки с карамельной кожей и кофейным цветом волос, и улыбкой, очаровавшей не одного парня из братства на приличные чаевые. Она была такой же милой, как и Дженни, и такой же тихой, как я. Она не спрашивала о моих ранениях, хоть наверняка знала всю историю нашего ужасного любовного треугольника (будучи соседкой Дженни), но ни разу не прокомментировала мой роман. Ее молчание успокаивало.

Я легко влилась в новый рабочий коллектив. Наряду с чудесными менеджерами и веселыми поварами, тут давали щедрые чаевые, остальные официантки были приятными, а постоянные посетители – терпеливыми. Довольно быстро я стала чувствовать себя комфортно в новом доме. Естественно, тоска по «Питу» была невероятной. Я скучала по запаху бара. По Скотту на кухне, хоть мы с ним не проводили много времени вместе. По разговорам и смеху с Дженни и Кейт. По танцам под музыку из автомата. Даже по пошлой Рите и ее бесконечным историям, вызывающим у меня румянец по всему телу. Но, конечно же, больше всего я скучала по развлечениям. Я часто видела Гриффина, когда он заходил «поразвлекать» мою сестру. Если честно, я видела его чаще, чем когда-либо хотела. На самом деле, теперь я знаю, что у него есть пирсинг в месте, через которое любой другой парень никогда бы по своей воле не попросил продеть иголку. После этой нагой встречи в коридоре я подумывала вырвать себе глаза.

Иногда вместе с ним заезжал Мэтт, и мы тихо общались. Я спрашивала, как дела у группы, а он заводил беседу об инструментах и песнях, мелодиях и концертах, которые проходили очень хорошо, и о нескольких местах, где ему удалось договориться о шоу, и так далее, и тому подобное. Не совсем то, о чем мне хотелось услышать, но я кивала и вежливо слушала, наблюдая за блеском его светлых глаз, пока он говорил о любви всей своей жизни. Я обрадовалась, что Келлан не покинул Сиэтл; если бы их маленькая группа распалась, Мэтт был бы уничтожен. Он действительно верил, что когда-нибудь они станут знаменитыми. Вспоминая их выступления с болью в сердце, я была с ним согласна. Учитывая, что Келлан был их фронтменом… их вполне мог ждать успех. Иногда Мэтт и Анна обсуждали Кела, но останавливались, стоило мне зайти в комнату. Один из таких разговора оставил в моем животе ледяную яму. Я тихо приоткрыла входную дверь и услышала, что они беседуют на кухне. Тихий голос парня заканчивал говорить:

— … прямо на сердце. Романтично, да?

— Что романтично? — пробурчала я, заходя к ним и думая, что ребята обсуждали Грифа, хоть и не могла представить, чтобы он сделал что-то «романтичное». Я взяла стакан и начала наполнять его водой, когда заметила неловкое молчание в помещении. Сделав паузу, я отметила, как сестра смотрит в пол и закусывает губу, а Мэтт пялится в гостиную, будто хотел оказаться там. Тут-то я и поняла, что они говорили не о Гриффине. А о Келлане.

— Что романтично? — автоматически повторила я, хоть мой желудок сжался. Он уже забыл обо мне?

Анна и Мэтт быстро переглянулись, прежде чем одновременно ответить: «Ничего». Я поставила стакан и вышла из кухни. Какой бы романтический жест он не сделал, я все равно не хотела это слышать. Не хотела думать, с кем он теперь был, с кем «встречался».

Чего бы романтического он не сделал для девушки — какой-то, не для меня — мне не хотелось об этом слышать. Удивительно, но в университете я наткнулась на Эвана. Кроме работы, я ходила только на учебу. Каждое свободное мгновение проводила там, учась и, если честно, занимая мысли, чтобы остановить грызущую боль в моем сердце. Я выходила из мощного кирпичного здания, окунувшись в грустные мысли, когда чуть не врезалась в него. Его теплые карие глаза расширились и засияли в то же время, а затем он поднял меня в медвежьих объятиях, и я захихикала, когда он отпустил.

Судя по всему, парень не любил, когда на него смотрели. Эвану нравилось тусоваться близь университета, даже заставил Кела пойти с ним на тур для первокурсников раз с десять пару лет назад. С легкой ухмылкой, он признался, что был влюблен в девушку-гида. Меня пронзило удивление, когда я поняла, почему Кел так хорошо знал кампус. Он определенно бывал здесь с девушками, но большую часть своих знаний он получил от того же тура, на который я его потащила.

Эта мысль вызвала у меня слезы, и счастливое выражение лица Эвана сменилось на тревожное.

— Ты в порядке, Кира?

Я попыталась кивнуть, но от этого глаза только больше увлажнились. Парень вздохнул и притянул меня для очередных объятий.