Анна захватила бразды беседы, как только было упомянуто имя Грифа, и под конец даже милая «делайте все, что пожелаете» Дженни была красного оттенка. Сестра хрипло смеялась, когда Денни вошел через дверь. Он помахал нам, а я удивилась его приходу посреди дня… и в повседневной одежде. Когда я спросила, не должен ли он быть на работе, парень пожал плечами и сказал, что взял выходной, чтобы помочь мне обустроиться. Он приподнял брови на мое выражение и сухо сказал:

— Что они сделают, уволят меня?

Я улыбнулась и поблагодарила его, и мы вчетвером завели дружную беседу, пока меня не выписали.

Двумя часами позже я смотрела на вид озера Юнион из двуспальной квартиры, которую удалось найти и приобрести сестре за один день. Конечно, наши апартаменты были крошечными. В кухне было место для плиты, холодильника и посудомойки, пластинка «Формики» над ней считалась столешницей. Две спальни находились в противоположных концах маленького коридора, и я улыбнулась, обнаружив, что у Анны был полноценный шкаф, когда мой был размером с половину ее. В моей комнате стоял футон и комод, а у сестры — матрас на низкой кровати и тумбочка. В ванной комнате был лишь душ, и она уже полнилась косметическими продуктами Анны. Гостиная и обеденная комната были без перегородок, и покосившийся складной столик указывал, где мы будем есть. Остаток пространства был занят на вид древним оранжевым диваном и креслом, которое, я знала по собственному опыту, было самым комфортным креслом в мире. Мое сердце сжалось, когда я прошлась по нему ладонью. Он был Келлана… и это был единственный приличный предмет мебели, которым он владел. Денни с любопытством наблюдал за мной, а я провела пальцами по щекам, неоднократно сглотнула и села на отвратный оранжевый диван. Парень приготовил нам небольшой ланч из продуктов, которые купил для меня, Анна ушла на работу, а Дженни устроилась рядом со мной и смотрела крошечный телевизор, запрятанный в углу. Я частично смотрела его, частично поедала сэндвич Денни и кидала взгляды на удобное кресло… в котором никто не сидел.

На следующей неделе, пока я приходила в себя и привыкала к новому дому и причудливому присутствии своей сестры, все уже начали осваиваться со своей новой жизнью. Дженни приходила навестить меня после обеда, иногда с Кейт, и пыталась вывести меня из квартиры, чтобы вернуть на работу в «Пита». Я качала головой на оба предложения и оставалась в укрытии под теплыми одеялами на уже привычном отвратном диване.

Сестра направлялась на работу с намеками, что они искали еще одну девушку, а сестрам всегда дают огромные чаевые, что, естественно, заставляло меня покраснеть от мысли, что нужно будет надеть эти облегающие шорты. Затем она возвращалась к вечеру с неприлично большой пачкой наличных с этих чаевых… и иногда с руками Гриффина, буквально приклеившимися к ее абсурдно узкой форме. В такие ночи я жалела, что наша квартира не была чуть больше или звуконепроницаемой.

Денни заезжал каждый день после работы. Поначалу я удивлялась его внимательности ко мне, учитывая все, что я ему сделала. Но я замечала те эмоции, которые он не желал, чтобы я видела — напряжение вокруг его глаз, когда он смотрел на кресло Келлана, грусть в его чертах, когда он оглядывал мое тело, вину, которую он сглатывал, глядя на мой синяк.

Голос парня также выдавал расслабленность в его действиях. Он супился каждый раз, когда мы вспоминали нашу историю; я пыталась не слишком часто поднимать эту тему. Денни ломался, ему приходилось сглатывать и начинать говорить заново, если мы вспоминали о той ночи, о драке; об этом я пыталась упоминать еще реже. И он наотрез отказывался говорить о Келлане, лишь что редко с ним виделся, но если доводилось, то обстановка была «сердечной». На самом деле, его голос теплел, а акцент усиливался лишь тогда, когда он беседовал о возвращении домой или новой работе и встрече с семьей.

Я была в равной степени рада и напугана такой перспективой, надвигающейся с каждым днем все ближе и ближе. Она приближалась с каждым его визитом. Чем лучше мне становилось, тем взволнованней становился Денни из-за отъезда. К концу недели мы меньше говорили о «нас» и больше о его работе. Было не удивительно, когда парень предупредил, что поменял билеты на более ранние. Но все равно ужасно больно.

Несколькими днями позже я везла его в аэропорт на «Хонде», ожидая последнего прощания. Я прошла с ним через море праздничных туристов и сжала его руку, что, удивительно, он позволил мне сделать; обычно Денни пытался держать на минимуме физический контакт со мной. Я подумала, что он тоже пытался запомнить наши последние минуты вместе.

Когда мы, наконец, дошли до нужных ворот, я замерла, и моя челюсть упала от полного шока. Келлан сидел на стуле и глядел на свой гипс, полностью покрытый рисунками и надписями. Он поднял глаза при нашем приближении, и мое сердцебиение ускорилось. Парень выглядел лучше, чем в нашу последнюю встречу в больнице, лишь голубоватый синяк у глаза и пару розоватых царапин омрачали его совершенство или, возможно, усиливали его. Как бы там ни было… Кел был прекрасен.

Он встал, когда Денни медленно подошел к нему. Тот рефлекторно вцепился в мою руку на секунду, а затем отпустил ее. Я пыталась подстроиться под медленный шаг парня, мои глаза не отрывались от лица Келлана.

Тем не менее, его синие глаза были сосредоточены лишь на Денни. Казалось, он намеренно избегал взглядов в мою сторону. Я не знала, делал ли он это в интересах Денни… или своих.

Он протянул руку парню в знак дружбы. Его глаза изучали лицо Денни, пока тот рассматривал предложенную ладонь. С тихим вздохом, который раздался эхом в моей голове сквозь шумный зал, он крепко пожал руку другу. Уголки губ Кела приподнялись и он быстро кивнул.

— Денни… чувак, я… — он не договорил, переводя взгляд на их руки.

Денни отпустил его и уперся руками в бока.

— Да… знаю, Келлан. Это не значит, что мы в порядке… но я знаю. — Его голос был напряженным, акцент ярким; мои глаза наполнились слезами, наблюдая за когда-то близкими друзьями, которые не могли даже найти слов, чтобы поговорить.

— Если тебе когда-нибудь что-то понадобится… я… я буду здесь. — Глаза Кела увлажнились, но оставались сосредоточенными на лице Денни.

Тот кивнул и сжал челюсть. Несколько эмоций отразилось на его чертах, прежде чем он вздохнул и отвернулся.

— Ты достаточно сделал.

Мое сердце больно сжалось от бесконечных способов интерпретировать одно это предложение. Единой строчкой Денни суммировал практически все, что произошло между ними — хорошее и плохое. Это разрывало мне сердце и согревало в то же время.

Я почувствовала, как слеза скатывается по моей щеке, но я так внимательно следила за Келом, что ничего с ней не сделала. Была уверена, что он сорвется. Что он начнет рыдать и молить Денни о прощении на коленях, если придется. Но затем легкая улыбка коснулась его губ, и он с трудом сглотнул, подавив слезы, накатывающие на глаза. Видимо, Келлан решил акцентировать внимание на хорошем в этом предложении, а на остальное закрыть глаза.

Он по-доброму похлопал Денни по плечу.

— Береги себя… приятель.

Он сказал это с теплом, без следа акцента; он был одним из немногих людей, которые никогда не пытались звучать как Денни. В его случае это казалось проявлением уважения.

Денни, похоже, тоже это понимал, и хоть без особого чувства уважения, он тоже похлопал его по плечу.

— Ты тоже… приятель.

Затем Келлан быстро обнял его и отошел от нас. Желание потянутся и схватить его футболку, заставить посмотреть на меня, поговорить, было так велико… но я не могла устроить с ним сцену, при этом прощаясь с Денни, не после всего, через что ему пришлось пройти. Потому я сжала кулаки, чтобы остановить пронизывающее, страстное желание, и молчаливо наблюдала за его уходом. Когда толпа уже практически поглотила его, он оглянулся на нас. Наши взгляды, наконец, встретились, мое тело пронзила настоящая боль за эту секундную связь. Я наблюдала, как у него раскрылся рот, и на его лице отразилась боль. Знала, что он чувствовал ту же агонию. Он хотел меня… все еще хотел, но я слишком сильно ранила его.