В этой схватке проявились в полной мере лучшие качества воспитанника московской милиции Александра Попрядухина: моральная убежденность, нравственная готовность в любой момент принять бой, умение действовать решительно и грамотно, физическая и волевая закалка.

Несколько месяцев спустя Александру Попрядухину в Кремле была вручена Золотая Звезда Героя. Офицер милиции совершил подвиг, он взял, пожалуй, самую трудную вершину в своей жизни. Но, как говорят альпинисты, хребты состоят не только из «эверестов», есть вершины и поменьше, но их тоже нужно брать. Очередной вершиной Попрядухина был вуз. Александр успешно закончил институт физкультуры.

Каждый солдат порядка добрую половину своей жизни, как и положено солдату, проводит на фронте, где действует враг, где свистят пули, где гибнут люди. Фронт этот — борьба с преступностью. И часто человеку в милицейской форме дается боевой короткий приказ: «Задержать!» А задерживать приходится не только трусливо убегающих мошенников, но и закоренелых преступников, которые, не задумываясь, пустят в ход и нож и пистолет… Разные средства защиты есть на вооружении солдат правопорядка. Но, пожалуй, наиболее эффективное — самбо.

В том, что спорт помогает лучше выполнять возложенные функции, Попрядухин понял на границе. Новая служба еще больше укрепила его в этом мнении. Понял Саша и другое. Если сотрудник милиции занимается, скажем, бегом или баскетболом — это неплохо. Это развивает силу, выносливость, быстроту. Но бокс, борьба и особенно самбо всего полезнее.

Именно самбо стало его привязанностью навсегда. И вот теперь преподаватель Академии МВД СССР А. Попрядухин — страстный пропагандист этого вида борьбы. На одном из занятий слушатель спросил майора:

— И все же почему именно самбо?

— Оно — элемент нашей профессии, — ответил тот. — Самбо может не только продлить нам жизнь, как всякий спорт — жизнь всякого человека. Оно может нам эту самую жизнь спасти.

Попрядухин знал, что говорит. На его счету немало поединков с хулиганами и бандитами. Но всегда мастер спорта выходил в этих смертельных поединках победителем.

Вот почему, не ограничиваясь учебными часами, он приходит по вечерам в спортивный зал.

Здесь энтузиасты, те, кто хочет стать выносливее, сильнее, смелее. Здесь всегда напряжение, здесь всегда нагрузка. Часами поднимаются сотни и сотни килограммов железа, тысячи раз проделываются приемы. Попрядухин все делает для того, чтобы у его учеников они становились автоматическими, чтобы их можно было провести мгновенно, едва проснувшись, думая о другом, в кромешной тьме, когда тебя оглушили, когда внезапно напали сзади, когда противников несколько, когда… Мало ли в жизни сотрудника милиции бывает ситуаций, требующих немедленной реакции, решительных действий, когда пригодится все то, чему приходят учиться в зал будущие самбисты.

Именно будущие, ибо Попрядухин неоднократно повторял ученикам: «Постигнуть несколько приемов — еще не значит освоить борьбу. Полюби ее, отдай ей свою привязанность, каждую минуту свободного времени, твори и дерзай, тогда будешь с ней на «ты». А пока тренировки, тренировки и еще раз тренировки». Таков принцип Попрядухина-преподавателя, Попрядухина-тренера.

Он четко осознает главное: выпускник академии должен быть не только высоко профессионально грамотным, он должен быть и физически совершенным. Ведь не даром говорится: «В здоровом теле — здоровый дух».

Виктор Пронин

ИЗ САМЫХ ЛУЧШИХ ПОБУЖДЕНИЙ

Участковый инспектор Илья Николаевич Фартусов брел по громадному пустырю, утыканному башенными домами, лениво обошел вокруг киоска, взломанного прошлой ночью, заглянул внутрь и, не увидев ничего нового, сел в тени каменной башни. Перекушенные провода сигнализации, свернутые кольца запора, позднее время… Вроде и подготовка была, и подход к делу серьезный. А что на кону? Ящик портвейна? Неужели пьяные работали? Опять же разбитая бутылка… Но пьяные к двенадцати ночи уже хороши, к двенадцати они уже пристроены — кто дома, кто в сквере, кто в вытрезвителе…

В этот самый момент к Фартусову подсела старушка. Скромненько так, вроде бы даже по своим надобностям. Остро, наискосок глянула на участкового, подвинулась ближе, посмотрела на него подольше, как бы предлагая заинтересоваться ею, потом совсем близко села, локотком коснулась. И все словно невзначай, будто и нет у нее никаких желаний, кроме как в холодке посидеть, дух перевести, с силами собраться, чтобы авоську с мерзлой, подтаивающей рыбой до квартиры доволочь.

— Ах, как нехорошо, как нехорошо, — проговорила старушка, показывая на киоск.

— Да, это плохо, — согласился Фартусов. — Так нельзя.

— Эх, кабы знать, кабы знать, — вздохнула старушка.

— Что знать?

— Да это я так, про себя… Вчерась выхожу на балкон, а они с ящиком-то и бегут! Изогнулись бедные, торопятся, а я-то, дура старая, про себя думаю, как же это людям тяжело живется, если им приходится и по ночам трудиться, ящики перетаскивать… Мне бы в крик, мне бы в милицию! Нет, не сообразила.

— Так, — протянул Фартусов, боясь вспугнуть старушку слишком уж пристальным вниманием. — И в котором часу это было?

— Да уж за двенадцать, никак не раньше. Потому как меня в двенадцать часы разбудили. Бой в часах, понимаете? А пружина в них старая, с прошлого века часы бьют. Когда ударят, а когда и пропустят, силы у них не хватает, чтоб каждый час бить… И надобно ж беде случиться, что в двенадцать ночи они двенадцать раз и ахнули! Обычно то в десять промолчат, то в шесть два раза бабахнут. А тут в двенадцать часов — двенадцать раз… Я уж обрадовалась, думаю, сами собой починились. Дождалась половины первого — молчат, дождалась часу — молчат. Ну, я и спать легла.

— Сколько же этих тружеников было? — спросил Фартусов.

— Двое. Ящик-то двое волокли, третьему никак не подступиться.

— Был и третий?

— А как же! — удивилась старушка непонятливости участкового. — А на стреме! Вот третий и стоял на стреме!

— Где? — спросил Фартусов, имея в виду место, но старушка решила, что он не понял.

— На шухере, — повторила она. И, посмотрев в глаза участковому, добавила — на атасе.

— Я спрашиваю, где, в каком месте стоял?

— На этой вот скамеечке и сидел. Все ему видать, все слыхать, а сам вроде и ни при чем.

— Так… А может, это был посторонний человек и никакого отношения к грабителям не имел?

— Имел, — старушка махнула успокаивающе рукой. — Когда те двое ящик волокли, он им знак подал, мол, не робейте. Это я уж потом поняла. А тогда подумала, что он здоровается с ними, рукой машет, спокойной ночи желает. А тут вона какая ночка беспокойная получилась.

И чем дольше слушал Фартусов словоохотливую старушку, тем тверже становилось в нем убеждение, что и сегодня не миновать ему встречи с красивой девушкой Валентиной.

Если и проявлял Фартусов в эти минуты нетерпение, то вовсе не потому, что хотелось ему побыстрее уличить Ваньку в злонамеренной деятельности. Несмотря на прискорбность события, Фартусов с удивлением обнаружил в собственной душе нечто поющее. Во всяком случае не было ни удрученности, ни опечаленности. Да, Фартусов откровенно радовался тому, что у него есть вполне законный повод снова проведать девушку Валентину. Простим его. Это по молодости, это пройдет.

Но чем ближе подходил он к знакомому дому, тем шаги его становились медленнее, тем больше в его походке появлялось раздумчивой неуверенности. То, что всего несколько минут назад представлялось совершенно очевидным, вдруг обернулось сомнительным, чреватым. В самом деле, как поступить? Оттащить Ваньку в городское отделение милиции на допрос к следователю? Отправить в колонию? Не разрушит ли он тем самым свое собственное будущее? Если же уклониться, то будет еще хуже…

Размышления Фартусова были прерваны появлением самого Ваньки. Он вышел из подъезда, увидел участкового и хотел было тут же нырнуть в спасительную темноту дома, но не успел.