— Так точно, товарищ майор, — ответил он скромно, но с достоинством. — Иду на задержание.

— Требуется подкрепление? — в голосе Гвоздева было уже примерно равное количество озадаченности, смущения и неверия.

— Пока нет. Возможно, позже…

— Докладывайте подробно, — приказал майор строго, и его можно было понять. Не может же он шутки шутить с участковым инспектором.

— Значит, так, — начал Фартусов. — По предварительным данным в краже принимал участие подросток Иван Жаворонков.

— Он у вас на учете?

— Да. Теперь на учете. Очень строгом.

— Что же вы хотите от меня? — рассердился майор Гвоздев. В самом деле, кого могут оставить равнодушным сообщения о том, что подростки пьют плохой портвейн, вскрывают питейные заведения с помощью грубых самодельных ломиков, а собака Пайда не может взять их след. Была еще одна причина — у майора росли два сына и далеко не все в их поведении ему нравилось.

— Я хотел доложить обстановку. Оперативная группа, которая была утром…

— Она на выезде, — вздохнул Гвоздев. — Когда вернется, ей уже есть куда поехать. Вот что, Фартусов, — начальник поколебался, — уж коли тебе известны взломщики и они не очень опасны… Выясни все, потолкуй с ребятишками, собери показания и подъезжай сюда. Задача ясна?

— Так точно!

Ванька, конечно, не умел ни юлить, ни лгать. Он тут же во всем признался, но что более всего озадачило Фартусова — утверждал, будто забрался в киоск один. И дверь взломал, и ящик с портвейном уволок и даже чуть ли не выпил все двенадцать бутылок. Тогда Фартусов в полном соответствии с указаниями начальника отделения отвел Ваньку к киоску и выставил на порог ящик с тяжелыми литыми бутылками, наполненными портвейном.

— Вот точно такой ящик, какой был похищен ночью. Верно?

— Да, — согласился Ванька, не поднимая глаз.

— Хорошо. Бери его и тащи туда, куда оттащил ночью. И той же дорогой.

Ванька пожал плечами, оглянулся, подошел к ящику, вцепился в него покрепче, рванул от земли и… И через несколько метров обессиленно опустил на асфальтовую дорожку.

— Не могу, — сказал он.

— Задаю наводящий вопрос: кто был вторым?

— Кто, кто… Жорка, кто же еще…

— Запишем, пока не забыли, — Фартусов тут же составил документ, из которого следовало, что вторым соучастником преступления был Георгий Мастаков. Присутствующие жители микрорайона подписали протокол в качестве понятых.

После этого Фартусов внимательно осмотрел толпу и, выхватив острым взглядом Жорку, поманил его пальцем. Тому ничего не оставалось, как выйти вперед. Его смугловатое лицо было бледным, глаза пылали решимостью бороться до конца.

— Георгий, по установленным данным, этой ночью вместе с Иваном Жаворонковым ты украл ящик вина из этого киоска.

— Подумаешь, ящик вина! — непочтительно перебил Жорка. — Нашли о чем беспокоиться… Пропадете вы, что ли без этого вонючего портвейна!

— Еще вопрос. Зачем вам это понадобилось?

— Пошутили! — дерзко ответил Жорка.

— Бывает! Но как же кончилась ваша шутка? — продолжал Фартусов. — Куда ящик делся?

— В подвал оттащили, — Жорка как-то сумел отвернуться и от Фартусова, и от ящика, и от толпы.

— Ночью? В подвал? Он же запирается!

— В окно… Там слуховые окна вокруг всего дома.

— Ага, понятно. Следственный эксперимент продолжается. Прошу, граждане-взломщики, берите ящик, как вы его взяли ночью, и тащите, куда ночью тащили. Прошу!

Поколебавшись, Ванька и Жорка взяли ящик с двух сторон, поднатужились, оторвали от асфальта и поволокли к дому. Но направились они не к тому торцу, где находился вход, а к противоположному.

— Простите, простите! — вмешалась вдруг уже знакомая Фартусову старушка. — Ночью они вот по этой дорожке направились, мне сверху хорошо было видно!

— Ничего, — успокоил ее Фартусов. — Пусть. Истину так просто не скроешь, как кажется правонарушителям.

Жорка и Ванька поволокли ящик к слуховому окну, поставили его на землю и вопросительно оглянулись на Фартусова — что дескать дальше?

— Продолжайте, — сказал участковый. — Заталкивайте. Я, правда, в этом окне не вижу никаких следов, кроме кошачьих, но уж коли вы утверждаете… Значит, так оно и было.

А дальше вышел конфуз. Сколько ни пытались ребята затолкнуть ящик в квадратную дыру, как они не поворачивали его, он не проходил. Убедившись в бесполезности затеи, Жорка и Ванька поставили ящик и опустили головы.

— Слушаю вас внимательно, — сказал Фартусов невозмутимо.

— Ящик, наверно, был другой, — предположил Ванька.

— Нет. Других ящиков в этом киоске не было. Как дальше будем жить, ребята?

— По-честному, товарищ участковый.

Борис Баблюк

ПРИЗВАНИЕ

Михаила Мовчанюка в детстве не пугали милицией. Скорее наоборот. Мать не раз говаривала ему: будешь послушным, трудолюбивым — выйдет из тебя добрый человек, что наш Архипыч. Это она об участковом так говорила. Архипыч и самому Михаилу нравился. Он даже завидовал ему: какой на селе авторитет у ихнего милиционера. Одно слово — партийный человек. Видимо, потому и правильный.

Жили тогда Мовчанюки на Киевщине в селе Самгородок Сквирского района, в 120 километрах от Киева. Село большое, красивое, все дома в густых садах, неподалеку большой пруд и речка Рось. Хотя после войны прошло всего лишь пять лет, люди отстраивались основательно — один дом лучше другого. А вот у Мовчанюков хата с соломенной крышей словно бы вросла в землю. Тяжело было одной матери с тремя детьми. Еле сводили концы с концами, к тому же и коровенки своей не было, не на что было ее купить.

Шести лет еще не было Михаилу, а он уже пас гусей, зарабатывал. А когда пошел в школу, мать купила на его деньги костюмчик дешевенький, ботинки и сумку брезентовую под учебники. С весны и до осени Михаил пас коров, и так до седьмого класса. А там добился, что его взяли помощником комбайнера. Успевал заниматься и спортом, и преуспел — играл в футбол за сборную юношескую Киевской области и даже за республиканскую.

После десятилетки мог бы поступить в вуз — учился хорошо, но оставить мать, когда ей было тяжело, не мог. Стал работать учителем физкультуры в своей же школе.

Встречаясь с участковым милиционером, наблюдая за его работой, Михаил все чаще стал подумывать: «Вот бы стать таким, как Архипыч. Стать милиционером, стать коммунистом». И выбор был сделан — идти в милицию. Но тут подошло время призыва в армию. Михаила направили на Балтику, во флот.

Через три года, сняв морскую форму, надел милицейскую. Весной 1970 года он принес в отдел кадров Калининградского областного управления внутренних дел заявление с просьбой направить на учебу в школу милиции. К нему приложил ходатайство командира подразделения и комсомольскую характеристику, в которых прямо было записано:

До начала занятий еще было пять месяцев, и в отделе кадров сказали:

— Послужи пока рядовым милиционером, познакомишься с нашей службой, а может, еще передумаешь.

Нет, не передумал, даже наоборот, еще больше уверился в том, что выбор его правильный. В известной степени на это повлиял и пример его первого милицейского начальника и наставника коммуниста старшего сержанта Павла Андреевича Савича.

Участок у них был тяжелый — привокзальная площадь и окружающие ее кварталы. Здесь особенно много было развалин, заброшенных подвалов, трущоб — остатки войны. Это были места, облюбованные бродягами и разными преступными элементами. И в один из первых дней своей милицейской службы Михаил лицом к лицу встретился с преступниками. Было это поздно вечером. Он заметил, что какой-то мужчина, воровски озираясь, юркнул в подвал. Савича рядом не было, и Михаил решил сам проверить, в чем дело. Подошел к подвалу. У входа остановился, прислушался — тихо. Спустился ступеньки на три, включил фонарик. И вдруг что-то свалилось на его голову. Михаил устоял и с силой отбросил от себя чье-то крупное тело. Раздался дикий крик.