— Поздравляю, — только и сказал я.

Видимо, она приняла это короткое словцо за некую индульгенцию, — ибо в следующий миг, как ни в чём не бывало, вновь присела на траву — и принялась жарким шёпотом излагать мне прямо в ухо какие-то чудовищные политические сплетни.

Из услышанного я почти ничего не понял. Скорее всего, она и сама не понимала половины того, что говорила. Но общая идея была ясна. Сильная и стабильная Россия никогда не входила в планы МСГГ. Исходя из этой аксиомы, феномен Бессмертного Лидера всех напрягал. Свалить его было невозможно, развязывать войну — нерентабельно. Пришлось искать другие ходы — и таковые нашлись. Судя по всему, это была довольно-таки подлая сделка. Жизнь Гнездозора в обмен на… что же им пообещали взамен?..

— Старой Скарлетт пора на покой. Игорь всё предусмотрел, преемничество наше, он станет генсеком МСГГ. Мы будем править миром!..

Она радостно смеялась, лицо её сияло, и я всё больше убеждался в том, что чего-то в этой жизни не понимаю. Были ли они уже давно любовниками — или тут сработал эффект неожиданности? Действительно ли она была так сильно влюблена в Игоря? Или всего лишь страстно жаждала благ?..

Но все эти вопросы я решил оставить за скобками. Как и другой: что сделает со мной Кострецкий теперь, когда я отработал своё? Уничтожит? Прибавит пенсию? Или просто отпустит восвояси — спокойно доживать свой век?.. Я вдруг понял, что мне это безразлично. Впервые я очень остро и, так сказать, наглядно ощутил, что жить мне осталось — всего ничего. И совсем не жалел об этом. Отгоревав об Альберте, я испытывал странную легкость, порожденную ощущением собственной ненужности.

— Дядя Толя, вы поживите пока здесь, ладно? В стране чепэ, сами понимаете. А тут вас никто не тронет, — виновато сказала первая леди и на мгновение стала прежней Кутей. Но я-то уже не мог стать прежним. Я жёстко заявил, что не желаю оставаться здесь ни одной лишней минуты. Не хотелось бы никого обременять, надеюсь, мне покажут дорогу до ближайшей станции — если уж не хотят пристрелить, а, точнее, приколоть прямо на месте.

Несколько секунд она молчала. Думала. Взрослея прямо на глазах.

— Мишок вас отвезёт, — тихо сказала она, не глядя на меня. Не без чувства внутреннего удовлетворения я заметил, что мне, кажется, удалось испортить ей настроение. Возможно, она и впрямь была искренне ко мне привязана. Не знаю. Во всяком случае, мне уже было на это наплевать.

* * *

Я был уверен, что никогда больше не увижу Кострецкого — даже по видеоновостям, смотреть которые для меня было бы теперь слишком болезненно. Некоторое время я ещё ждал рафинированных гостей со шприцами (особенно после того, как Стеллочка, продавщица в молочном отделе, шепнула мне на ушко, что профессор Фокин, личный врач покойного Гнездозора, на днях был найден мёртвым в своих роскошных загородных апартаментах). Но никто не шёл — и я понял, что меня, не в пример бедняге Пал Андреичу, оставили в покое за почтенностью лет.

Жизнь вернулась в обычное русло с удивительной лёгкостью. Я по-прежнему мало интересовался политикой — почти так же мало, как и при старом режиме, — и тихо доживал своё. Покупал продукты в том же магазине, что и раньше, пописывал на досуге статейки, вёл приём на телефоне доверия, — кого-то даже удавалось излечить от несчастной любви, обиды или депрессии. Забавно, но на душевные проблемы населения очередная смена политического строя, похоже, ничуть не повлияла.

Но в начале октября знакомое государственное лицо само, неожиданно, без предварительного созвона возникло на моём пороге — не в гордом одиночестве, но в сопровождении трёх привычно важничающих телохранителей, один из которых — мой старый приятель — ни жестом, ни улыбкой не выдал радости узнавания.

— Вот пришёл проведать, всё ли у вас в порядке, — как ни в чём не бывало, пояснило важное лицо.

— Что вам нужно от меня? — сварливо спросил я. Кострецкий состроил забавную укоризненную гримаску и улыбнулся.

— Ну, хватит уже дуться, — примирительно сказал он.

Выглядел он немного не так, как раньше — как-то более мужественно, брутально, что ли. Может быть, потому, что перестал выщипывать брови — они теперь были густые, кустистые, — а в мочках ушей вместо бриллиантов болтались два массивных серебряных, уже потемневших кольца. Такое же тусклое серебро украшало и правую руку политического деятеля: массивный перстень с чеканкой в виде российского герба.

Только тут я заметил, что ведь и охранники его не накрашены — зато их красивые, мощные челюсти заросли трёхдневной щетиной. Такой поворот мировых модных тенденций пришёлся мне по нутру. Может быть, поэтому я действительно перестал «дуться», пригласил его на кухню и даже налил жасминового чаю в любимую гостевую чашку с выщербленным краем — красную в белый горох.

За чаем он и объяснил мне истинную причину своего визита. Оказывается, он пришёл предложить мне совместный проект («Да-да, Анатолий Витальевич, не удивляйтесь!»). Вишь ли, его агенты то и дело доносят ему, что в народе то там, то здесь вспыхивают очаги реакции — люди не хотят верить в гибель Бессмертного Лидера и вовсю сколачивают т. н. «освободительные заговоры». Более того — отловлено уже несколько самозванцев!.. Конечно, он, Кострецкий, понемногу решает эти проблемы с помощью жёстких и кардинальных мер, — но всех, к сожалению, не перевешаешь. Короче…

— Короче, вы поняли, к чему я клоню. Нам нужна книга.

— ?..

— Да-да, мой дорогой. Книга, где рассказывалась бы вся правда о Бессмертном Лидере — от начала и до конца. Без вас тут, сами понимаете, не обойтись.

По словам Игоря, он думал сначала предложить мне в помощники «своего человечка» — профессионального литератора, — но по здравом размышлении отказался от этой мысли. Он ведь читал мои статьи — и знает, что у меня великолепный слог. (На этом месте я совсем растаял — как любому пишущему, мне было чертовски приятно слышать такой комплимент!).

— Ну так как, Анатолий Витальевич? Согласны?..

Ещё бы я не согласился! Не родился ещё такой человек, которого Игорь Кострецкий не заставил бы плясать под свою дудку! План будущей книги уже потихоньку складывался у меня в голове.

Но, прежде чем мы окончательно ударили по рукам и подписали все нужные бумаги, я всё-таки решился удовлетворить своё любопытство. Это и есть та самая причина, по которой он оставил меня в живых? Потому, что я — ценный свидетель? Единственный, кто знает правду о Гнездозоре?..

— Ну, и поэтому тоже, конечно, — простодушно признался Игорь. — Но не только. Видите ли, жена бы очень расстроилась. Она к вам очень привязана. Кстати, она передаёт вам привет.

— Взаимно, — сказал я, тронутый до глубины души.

— Ах да, вот ещё что, — спохватился Кострецкий уже на пороге. — Чуть не забыл. Я ведь вам кое-что принёс. Небольшой подарок. Думал, может быть, вам будет приятно иметь это у себя…

Безотказный Мишок сгонял туда-обратно — и вручил мне тонкий прямоугольный пакет, обёрнутый в дешёвую серую бумагу.

Уже когда Кострецкий ушёл, я распотрошил его. Как я и ожидал, это была вещь из моей юности — «вахтенный журнал». Я смотрел на него с полнейшим равнодушием. Когда нёс в прихожую, чтобы убрать на антресоли, из него вывалилась какая-то розовая тетрадка. Я поднял её. «Тетрадь для работ по русскому языку, ученика 5 класса «Б» школы №*** Тюнина Альберта.» Детский неустановившийся почерк. «Тридцатое апреля. (Альберт уже бессмертен, но ещё не знает об этом.) Классная работа. Диктант. Приготовьте винегрет. Полакомьтесь салатом из свежей фасоли. Режьте капусту. Слегка прогремело, печь пироги, поджарьте на растительном масле, расстелили бы скатерть, где-то прогремело, съешь морковную котлетку, разложите по тарелкам, вскипятите в кастрюле, ничего не совершилось.»

* * *

И я уселся за мемуары.

Поначалу дело шло со скрипом — досада на Кострецкого, который в очередной раз ухитрился использовать меня в своих неблаговидных целях, вязала моё перо. К тому же я не совсем ясно понимал, — в каком обличье он, собственно, намерен предстать на страницах будущего шедевра?.. И намерен ли вообще?.. Изгнать его оттуда не получалось — нарушались сюжетные связи. Приукрасить — тоже (куда уж там ещё приукрашать?..) Когда же я пытался лишить свой персонаж кое-каких негативных черт, по моему мнению, недостойных современного либерального правителя (но, увы, в полной мере присущих прототипу), тот парадоксальным образом терял всё своё обаяние, — что было совсем уж из рук вон.