— И все это он делал как бы нечаянно… — сказал артист, пытаясь изобразить улыбку.
— Да… — пробормотал писатель и сел, пережидая головокружение. Он следил за смутным беспорядочным течением форм без твердо очерченных границ, лиц, сменяющих друг друга. Они появлялись на свет и исчезали. Темнота принимала всех уходящих.
— Что с тобой?..
— Не знаю… такое уже было со мной однажды, когда Вагнер запер меня в одиночке… среди ночи я очнулся… камера зарастала виноградной лозой, по стенам карабкался плющ, из темноты за мной следили горящие холодным светом глаза совы… потом появилась женщина в пурпурном платье, ее бледное лицо с черными улыбчивыми глазами, окаймляли рыжие кудри… своим смехом она лишила меня разума… я увидел как от нее стали отделяться дети с козьими рожками, еще не названные, не имеющие имен и не подозревающие о своей печальной участи… они кружили по камере, устраивали игры… в разгар вакханалии явился Вагнер… он был великолепен в своем совершенном безобразии… по его мнению, я был дерзок, нуждался в обуздании… из-за спины Вагнера вышла женщина… и он нашел мне женщину… бог послал в наш мир красоту, воплотив ее в женщину, несущую соблазны, и вложил в нее лживую душу… женщина была его сестрой… она изменяла мужу и, кажется, даже презирала его… одним прикосновение она смогла сделать меня красивым… она завивала мне кудри наподобие гиацинта… я весь светился… даже ростом сделался выше…
— И где это было?.. — спросил артист.
— В тюрьме…
Мимо прошли прохожие.
За прохожими ползла хмурая туча, пугая блеском молний.
— Идут и идут… и куда идут?..
— И куда не придут, всюду будут врагами… — Актер встал. Обогнув груду камней, похожих на стаю присевших волков, он наткнулся на странного человека, который шел, плача и рыдая.
Актер спросил человека о причине слез.
Человек начал свою историю с приветствия в виде длинного вступления и изящного риторического предисловия.
У человека был дом, жена, дочь. И все это у него похитили обстоятельства. Сначала сгорел дом, потом пропала жена и следом за ней дочь.
Обрисовав облик похитителя, человек разрыдался.
— У кого ни спрошу, никто ничего не знает ни о жене, ни о дочери… как в воду канули… похититель давно замышлял против меня, выказывал притворную благосклонность… по его доносу меня сначала уволили из школы, где я преподавал географию, а потом арестовали, обвинив в заговоре против власти… меня сослали на один из западных островов, их еще называют блуждающими, где я вел созерцательный образ жизни среди монахов… после окончания срока ссылки, я вернулся в город, который меня не ждал… похититель держал меня под наблюдением, а я делал вид, будто не замечаю слежки… пока я отбывал ссылку, жена умерла, а дочь сделалась женой похитителя… описание всех моих трагедий и несчастий заняло бы не один день… но со временем я стал находить в несчастьях утешение и уже не боялся худшего… а дочка… она еще девочка и легко исправится, если сумеет освободиться от власти этого негодяя… сначала он удочерил ее, женившись на моей жене, а потом сделал своей женой, когда ее мать умерла… и все это вполне сознательно придумывалось заранее… я узнал об этом из неотправленных писем дочери… это была такая своеобразная игра…
— Не думаю, что это игра… это жизнь, к которой надо относиться настороженно и сдержанно…
День был пасмурный.
Писатель шел по следам артиста и сочинял финальную сцену романа. Иногда он обрушивался на себя с критикой:
— Финал этой истории просто ужасен… слова употреблены некстати и выражают совсем не то, что я хотел выразить… все превратно… и почерк ужасный… пальцы сводит судорога…
— С кем ты говоришь?.. — спросил артист и обернулся.
— С кем не скажу, а о чем, скажу в другой раз, если мы выйдем живыми из этого жуткого ущелья, и нас не сожрут гиены… я слышу их голоса… кажется, и они меня слышат и смеются… — Писатель пугливо глянул по сторонам. Его пугали прохожие, у которых были серые, неприветливые лица. От утомления в его глазах все двоилось, двоились и прохожие, которые появлялись неизвестно откуда, и неизвестно куда исчезали. Они казались ему обитателями преисподней. Женщины утаивали свои лица за повязками. — Надо остановиться… — сказал писатель и остановился, оглядываясь. — Мне кажется, мы заблудились…
— Соберись с силами… где-то здесь должна быть пещера…
— Сил уже нет… и ущелье сжимается…
— Скоро… скоро ты сможешь насладиться лицезрением этого города грехов…
Как будто нарочно стало еще темнее.
Гром потряс небо.
Начал накрапывать дождь.
Артист свернул за угол скалы, нависшей над дорогой, и очутились у входа в пещеру.
— Вот и спасение…
— Человек склонен к греху, а бог — к милости… — пробормотал, задыхаясь, писатель.
— А многословных он наказывает одышкой… мы дошли только до половины пути, а ты уже задыхаешься…
— Такое впечатление, что мы поднимались на небо… — сказал писатель, оглядываясь. — Необычная пещера… похожа на храм… и надо сказать, что строитель этого храма обнаружил вкус… ему нельзя отказать в знакомстве с перспективой, знанием рельефов и архитектурных деталей, благодаря которым пространство оживает и вся постройка выигрывает в стройности и в монументальности… однако мы здесь не одни…
— Бог любит не только нас… он любит и змей, и скорпионов… как-нибудь я расскажу тебе историю о соблазнении змеем девы в райском саду…
— Я знаю эту историю…
— И ты знаешь, кто ее написал?..
— Нет… говорят, это история бога…
— А что написал ты?..
— Несколько романов, но из материальных соображений не стал их публиковать… хотя жизнь и человеческое поведение определяются не только и не столько материальными обстоятельствами…
— Расскажи, как ты пишешь?.. мне интересно знать, как это происходит?..
— Я ищу слова, которые приводят в движение пружины интриги… приобретаю опыт, и постепенно вырастает книга… книги, как дети, растут ужасно медленно…
— У тебя есть дети?..
— Есть сын… а у тебя?..
— Молва говорит, что есть и сын и дочь, но я не уверен…
— Сколько раз ты был женат?..
— Не помню… помню только, что моя первая жена слыла ветреницей, обожала театр, ужинала в гостях, вставала после полудня, читала почту и разбрасывала любовные письма, где попало, так что всякий мог их прочесть… впрочем, я любопытным не был и всем этим ничуть не смущался… у меня была своя жизнь…
— Чем занималась твоя жена?..
— Ничем… она была привлекательной женщиной с приятными манерами… она и пленила меня своими манерами и приятной полнотой… о чем твоя книга?..
— Это будет история всех людей… я не придумываю интригу, не пытаюсь занять место судьбы, я рассказываю истории о том, как обстоятельства распоряжаются судьбой героев, причем все беды героев убедительно мотивированы, помощь выглядит случайной, неожиданной, иногда даже неправдоподобной…
— И кто главный герой?..
— Женщина, которая освободилась от кошмара остаться старой девой при живом муже и нашла счастье с бродячим актером… она путешествует с ним на осле и пишет письма мужу… иногда проливает слезы…
— Ты смеешься?..
— Нет… у нее пылкая душа и романтическое воображение… правда, письма пока довольно путанные, невнятные… она даже не пытается уверить в истинности происходящего, сделать письма более понятными и правдоподобным… повествование то забегает вперед, то возвращается назад… — писатель умолк, увидев незнакомку. Ее бледное лицо контрастно выделялось на фоне глухого черного платья, напоминающего монашескую рясу, а осторожный и беспомощный взгляд выдавал все ее тревоги и страхи.
«Кто она?.. — размышлял писатель. — По всей видимости, жалкое, несчастное существо, разочарованное жизнью, исполненное смятения перед обстоятельствами, разрушившими ее мечты и надежды на счастье… но улыбка преображает ее… улыбаясь, она, наверное, вспоминает о чувствах, которыми была охвачена в другой жизни… она ничего не забыла, о чем свидетельствуют слезы и отрывочные фразы, пугающие меня… хотя, может быть, она говорит одно, но думает другое…»