— В город дороги нет… мост обрушился…
Писатель и артист спали, обнявшись.
Они встретились случайно несколько дней назад по дороге в город.
Пока артист спал, а писатель дописывал свою книгу и размышлял о смерти, имущество их расхитили.
Удаляющийся крик осла разбудил артиста. Он вскочил на ноги, озираясь и восклицая:
— Черт… черт… черт…
— Что случилось?..
— Нас обокрали…
Писатель выполз из палатки, озираясь.
Все было как обычно. Люди рождались, умирали и снова рождались, чтобы повиноваться властям и законам. Деревья зеленели. Птицы летали. Люди шли по дороге вверх и вниз, как по лестнице Иакова.
Мужчины шли молча.
Женщины шептали молитвы.
Бог созерцал, не вмешивался…
Какое-то время писатель и артист разбирали палатку, скорее рванье.
Послышался странный подземный гул.
— Что это было?.. — спросил артист.
— Не знаю…
— Я слышал голоса и стоны…
— Ты веришь в иную жизнь, кроме этой временной?..
— Нет…
— И совершенно напрасно… — сказал писатель, озираясь, чтобы выяснить причину странных звуков.
Далеко внизу поблескивали черепичные крыши города.
Город напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, то ли выползшее из воды на берег, то ли уползающее в море.
Взгляд писателя остановился на прохожих.
— Не они ли издавали эти странные звуки… впрочем, вряд ли… кто они?..
— Такие же бездомные скитальцы…
— Однако одеты они как на праздник…
— Со временем одежда полиняет и превратится в лохмотья…
— Объясни, что все это значит?..
— Покойника они несут… мальчика… смерть и к детям беспощадна, увы… а это видно мать мальчика… горе ее согнуло, едва ноги волочит… платком лицо прикрывает…
— Что делать, если бог установил нам такой порядок…
Послышались рыдания, вопли.
Смерть предлог к слезам и причина для молитв.
Мать мальчика вопила с пеной на губах:
— Ополчилась на нас судьбы… похулила я бога в сердце своем… и разбудила беду… дом наш сгорел… мне все еще огонь мерещится, как будто сплю наяву… бедняжка Сара едва не задохнулась гарью, а Иосифа смерть похитила, перед которой и преисподняя дрожит и боится… мертвый он лежит с закрытыми глазами, но, как живой… все бы мы сгорели вместе с домом, если бы не незнакомец… явился невесть откуда и бросился в огонь, прикрыв лицо плащом… как будто смерть он искал, но нет… из пламени и дыма он вышел с Сарой на руках, ничуть не тронутый огнем… отдал мне девочку и скрылся, исчез, как в воду канул…
Женщина опустилась на землю.
— Что с ней?..
— Боюсь, что она бредит…
— Но бредит странно… она думает, что незнакомец был ангелом… и надеется, что ангел снова явится и отнимет мальчика у смерти…
— И все же это бред…
— Говорят, с тех пор, как город был проклят, ангелы стали посещать людей…
— Все это пустые слухи… а некоторые и вовсе вздорные…
— Однако и я не против был бы принять спасение от ангела и ощутить близость к богу… кажется, меня знобит…
— У тебя жар?..
— Одно желание, лечь и забыться…
— Тебе не страшна смерть?..
— Хочу узнать ее поближе… меня пугает неизвестность… вдруг там, в загробной жизни ангелы нас насилуют, пытают, бьют…
— Бывают и люди не такими, какими кажутся…
— Но редко лучше…
— Ты сам-то веришь в эту чушь?.. нет ничего за гробом…
— Посмотрим…
— Что еще?.. какие сомнения тебя теперь терзают и тревожат…
— Не хочется и вспоминать и говорить о них… эти прохожие, наверное, из города идут, узнай у них, что с городом?.. как бы нам в яму не угодить…
— Говорят, город опустел… остались лишь дома…
— Что еще?..
— Архитектор удавился…
— У меня другое мнение об архитекторе…
— Что?.. — Артист не без испуга глянул на камни, похожие на стаю присевших волков, откуда донесся голос и появился человек.
— Мне показалось, что вы говорили об архитекторе… авторе проекта переноса города в иное место… вы сказали, что он покончил с собой… странно, что я об этом ничего не знаю…
— Вы архитектор?..
— Я был его секретарем…
Человек исчез. Заросли лавра и мирта заслонили его.
Человек снова появился, но, как будто не знал, куда идти.
— Идите сюда…
— Иду…
— Что с вами случилось?..
— Какая-то сумасшедшая напала на меня… надо же, вогнала меня в такую робость, что я оцепенел и онемел… совсем старуха, но осанка, поступь… позабудьте, что я вам говорил… она сумасшедшая, впрочем, как и все мы…
— Мне кажется, я знаю этого человека… и я в страхе… — пробормотал артист и пошел, неся на себе остатки имущества…
— Куда же вы?.. постойте… — закричал человек, но его вопль остался без ответа…
— Ты встречался с этим человеком раньше?.. — спросил писатель артиста, когда они остановились отдышаться у скалы.
— Он на самом деле был секретарем архитектора… — отозвался артист. — Но как он изменился с тех пор… я испытал к нему чувство жалости и отвращения…
— Он хотел тебя остановить… что ему было нужно?..
— Он был моим злым гением… вел свою игру, которую я никак не мог понять… пытался женить меня на своей сестре, старой деве… поблагодарить его я не успел, что все еще живу…
— Мы можем вернуться…
— Нет, с такими людьми надо быть разумными и осмотрительными, чтобы потом не раскаяться…
— Опомнись… в уме ли ты?.. что ты бормочешь?..
— Из-за него я провел почти год в тюрьме…
— Об этом я ничего не слышал… расскажи… эй, где ты витаешь?..
— Здесь я…
Рассказ артиста привлек внимание прохожих. Собралась толпа.
— Время было смутное… всем тогда грозила опасность… — Артист поднял воротник плаща. — Любой мог попасть в беду… и ты, и я… однако, что-то я разболтался, толпу собрал… пойдем-ка лучше мы отсюда… должен тебе сказать, что мстить, притворяться, страх внушать я не обучен… да и не пристало это мне… тем более что донос был анонимный…
— И больше ты ничего не скажешь?..
— Нет, больше ничего не скажу…
— Ни слова?..
— Что я должен еще сказать?.. не сам ли я написал донос на себя?..
— Ты думаешь, что это он написал донос?..
— Подозрение он это не заслужил, но видеться с ним снова — нет, ни за что… скрывать не стану… с его женой у меня был роман… сколько бед из-за одного случайно украденного поцелуя произросло… вдруг проснувшееся чувство связало меня с его женой… помню, даже я сплел венок сонетов… он что-то заподозрил… он жену любил без памяти… без нее он не мыслил жизни… — Артист повел плечами как от озноба. — Я это понял, но слишком поздно… — Вспоминая все пережитое, артист цепенел, дрожал и бледнел. Ему казалось, что он уже терпит смертные муки.
«А что если смерть не конец земным страданиям, а лишь переход к новым, более изощренным, ужасным?..» — подумал он. Эта мысль потрясла его, довела до слез. Он утер слезы.
— Ты плачешь?..
— Я подумал о том, что ждет нас после смерти…
— Все эти мысли о смерти только отягощают и приводят в замешательство и оцепенение… — пробормотал писатель…
Солнце вышло из туч, и открылась вся прелесть этого места, сочетающаяся с изяществом и возвышенностью.
Оцепенение покинуло писателя.
Солнце скрылось в тучах, и снова вернулись мысли о смерти, осаждающие, теснящие писателя со всех сторон, внушающие и страх, и смирение, не позволяющие думать о чем-либо другом.
«Как ничтожно все, чем мы гордимся… слава, рукоплескания, ничего нет приятнее, пока мы живы, и вот уже мы лежим в темном, сыром, зловонном гробу и слышим весь этот шум… вот чем все это кончится… и все же мы продолжаем карабкаться по лестнице со ступени на ступень… и падаем, падаем… от сна мы тяжелеем, от еды нас пучит… так и живем… век человека краток, жизнь ненадежна… у меня были способности, но я постоянно чувствовал какую-то неудовлетворенность… и я не умел льстить, обманывать, обещать, притворяться, переносить обиды… напрасно я бежал из города… город не исчез и соблазны его не исчезли… я собирал толпы своими речами, как бы с высоты трубил о своем и ввергал в гибель душу, тело и всего человека… и всякое средство, применяемое для спасения, оказывалось уже запоздалым… вместо того, чтобы утешать и радовать, я вводил людей в мрачность, которая источник и начало всех бедствий… нет ни одного человека, который не имел бы причин для скорби… всех нас что-то гнетет, тревожит… важно только, чтобы скорбь не переходила в отчаяние… по своей воле я поддался соблазну и попал в водоворот… я бежал из города, потому что мне было так горестно и страшно, путь к отчаянию был открыт… вокруг царили вещи жены… каждая вещь на которую я натыкался, вызывала слезы… а потом стала являться блаженная… по своей воле я мог и утонуть в этом водовороте чувств и вынырнуть из него… мог не слушать ее горестные вопли, сколько бы жалости не внушало она мне…»