— Чего там, натёр? Эх, забыл я тебе верхонки дать. И сильно натёр?

— Да всё нормально, — отмахнулся работник.

— Точно? Тогда держи, — бросил хозяин на крыльцо брезентовые рукавицы. — Давай ещё трубы перенесём. Там немного, штук двадцать, не больше…

Хорошо, перенесём и трубы, согласился беглец, натягивая рукавицах. Да, такое простенькое ремесло, как шитьё рабочих рукавиц, ему оказалось не по зубам. Видно, руки действительно не из того места растут. Тогда его перевели на упаковку, как он тогда назывался, пачковщиком? Хорошо, не пачкуном. Работа была совсем простая, и там он справлялся, вот и с трубами должен справиться. Они перенесли и длинные железные трубы, и десяток асбестовых, и три пятиметровых бруса. И когда беглецу показалось, ещё немного, и он рухнет на землю, хозяин, сам крепко уставший, завершил работу.

— Баста! — хрипло выдохнул Борис Фёдорович. — А ты жилистый, и не перекуриваешь. А то, кто не подрядится, через двадцать минут уже цигарку в зубы и давай смолить… Ну, ты, Колька, и уделался!

Колька без особого интереса оглядел себя: вид был вполне рабочим, с мокрой от пота футболкой и штанами в ржавчине и опилках. Вот только где жилетка? Там ведь паспорт! — спохватился он и растеряно оглядел двор. И облегченно выдохнул: синяя тряпочка смирно дожидалась его на барьере беседки.

— Ты это… может, из бочки пока помоешься? А то горячую волу израсходовали, придётся ждать, когда нагреется. А в бочке, она теплая, — предложил Борис Фёдорович.

— Хорошо, хорошо! — соглашался тот.

— Васильевна! — зычно позвал Борис Фёдорович жену. — Полейте кто-нибудь Николаю и полотенце, полотенце дайте… Куда Петровна подевалась?

— Не надо, я сам! — поспешил Николай к железной бочке, там в мутноватой воде, плавал красный ковшик. Кое-как вымывшись и не дождавшись полотенца, озирался в растерянности: и он сам, и джинсы были мокрыми. И тут на крыльцо вышла хозяйка.

— Ой, вы тоже придумали — из бочки мыться! Идите в дом, там вода уже нагрелась. И одежду надо сменить, а то ваша… Куда в дом в такой грязной! — сердилась Нина.

Вода в доме действительно согрелась, и он, уткнувшись лбом в кафельную стенку, подставил тело под льющиеся струи. Вот так бы и с души смыть гарь и копоть, что осталась от того костра, что ещё горит там, внутри. Ну да, никак не можешь обойтись без высокопарностей! Костры, видите ли, у него в груди… Закончить с водными процедурами пришлось, когда постучали в дверь. Это старушка Петровна принесла одежду. Рубашка была в самый раз, но серые брюки были коротки и такие широкие, что нужно будет придерживать рукой, а то обязательно сползут. Дожил! Сначала стариковские штанишки, теперь обноски Бориса Фёдоровича, вот будет потеха, когда его задержат в таком виде! Собственно, при аресте все выглядят не по-геройски, если только не отстреливаются. Но только не всех выставляют на обозрение, а в его случае спецоператоры обязательно постараются. Нет, лучше джинсы, чем нелепые штанишки. Но не успел он вернуться в отведённые ему апартаменты, как туда влетела Нина, и осоловелый от усталости, гость не сразу понял, что от него требуется.

— Вы почему же это не переоделись? Нет, надо переодеться! Я буду стирать и ваше заодно в машинке прокрутила бы! Что одежда мала? Так другую поищу, — пообещала женщина и бросилась вниз по лестнице. А он остался стоять посреди комнаты. Ожидание затягивалось, и очень хотелось сесть — совсем не держали ноги, но боялся к чему-нибудь прикоснуться. А может, сесть на пол? Только падать от усталости на рыжий гладкий пол не пришлось — вернулась хозяйка, принесла брюки сына.

— Вы пока отдыхайте, я крикну, когда всё готово будет.

Но к ужину приступили не скоро. И, переодевшись теперь в молодёжные штанишки с большими карманами, он успел полежать на кровати, посмотреть в окно: вот хозяин закрывает ворота, вот, выпущенные из клетки, по двору бегают собаки, а теперь кто-то поливает из шланга бетонный пятачок перед домом. Простые домашние хлопоты… Вот и у него мельтешат мелкие, случайные мысли. Он отгораживается ими от того, что разворачивается там, в других пределах, но скоро, как цунами, дойдёт и сюда. Но пока тревожит ерунда: Нина застала без кепки, с непокрытой головой! Нет, он не пойдёт на ужин, хозяева обязательно включат телевизор и увидят, что разыскиваемый сидит у них за столом. А что, если прямо сейчас и завалиться спать. А придут звать, притворится спящим, а может, и не притворится, он и в самом деле хочет спать и совсем не хочет есть. Но не успел он последовать этим спасительным намерениям, как в дверь забарабанили, и громко и настойчиво позвали к ужину. И пришлось спускаться таким, как есть, без кепочки.

Внизу ждал щедро накрытый стол, во главе сидел Борис Фёдорович, и его круглая голова лаково бликовала под люстры.

— Садись, Коля, свою пайку ты заработал. Шутю, шутю. Ты, если у тебя чего не заладится, приезжай, мы работу тебе найдём. Вот, мать, работник!

— Ты сначала человека расспроси, а потом уже предлагай. Ты думаешь, Николай вот так взял и снялся с места? У него, чтоб ты знал, четверо детей, — внесла ясность в кадровый вопрос Нина.

— Силён бобёр! Намайстрячил, значитца, короедов! Молодец, уважаю! Толик говорил, вы с ним компаньоны?

— Да, пожалуй, — усмехнулся беглец. Но дальше вопросы пошли потруднее.

— Ну, и чем занимаетесь, перевозками или торгуете?

— Да-да перевозками, — поспешил ответить гость.

— И много вы с Толиком огребаете?

— Всё зависит от заказов… Чем больше перевезём…

— Ну да, ну да! Это знакомый у меня был, на спичечной фабрике работал, так он тоже говорил: «А скоко засерим, стоко и получаем» — хихикнул Борис Фёдорович.

И не успела Нина упрекнуть его: «Ну, Боря!», как во дворе яростно залаяли собаки, и на крыльцо метнулась старушка Петровна. А гость, вцепившись похолодевшими пальцами в край стола, застыл истуканом: а вдруг проверка документов? И уже готов был встать и, сославшись на… Да не будет он ни на что ссылаться! Просто встанет и скажет: «Я сейчас» и поднимется на второй этаж. А в ванной откроет окно и выберется наружу, пока собаки заняты работой на этой стороне дома, а там… Разработка плана оборвалась на самом ответственном моменте. Вернулась Петровна и доложила: «До вас ктой-то, просят выйти, а кто такие, не знаю, не сказали». Кряхтя, Борис Фёдорович выбрался из-за стола и вразвалочку пошёл к двери.

А что если хозяина позвали только для того, чтобы он загнал собак в клетку? Успокойся! В этом случае ничего бы не помешало: и забор снесли бы, и собак перестреляли, и дверь выломали, именно в такой последовательности и делали бы это. Вот только он забыл об одной и самой существенной детали! Всех обитателей дома прикладами положили бы на пол: и Бориса Фёдоровича, и его жену Нину Васильевну, и старушку Петровну, а у той из фартучка посыпались бы конфеты… Картина была такой яркой, с криками, слезами, руганью, что пришлось прикрыть глаза… Нельзя ему, прокажённому, выходить к людям, вступать в соприкосновение с ними. Нельзя! И тут же поймал себя: о своей прокажённости он говорит не то с любованием, не то с гордостью. Этого только не хватало! Что, захотелось расчесать язвы и пожалеть самого себя: ах, какой несчастный!

— Вот так всегда! Не успеет Борис Фёдорович, муж то есть, сесть за стол, как обязательно кто-нибудь да заявится. Всем он нужен. Вы даже не представляете, сколько к нему людей обращается, и всем помогает, — с гордостью отметила Нина, прислушиваясь к теноровому голосу мужа. А тот прибывших в дом не позвал, переговоры вел у калитки, и были они недолгими. Вернувшись, хозяин уселся на своё место и скомандовал:

— Всё на сегодня! Никаких больше дел, давайте харчиться, а то целый день как рабочая лошадь… Ну, и какая у нас сегодня жратва?

— Боря! — укоризненно протянула Нина.

— А что? Я на самом деле голодный, как собака. И не кушать я хочу, а жрать. И гость наш хочет, скажи Коля? — Гость промолчал, но хозяевам было не до него.

— А кто приезжал-то? Что хотели?