— Большая, четверо детей, — стал зачем-то откровенничать гость.

— Тогда, конечно, тогда на еду не хватает, — посочувствовала Нина.

— Да нет, отчего же? Я неплохо зарабатывал… зарабатываю, — принял он из рук хозяйки огромную чашку с чаем. — Нам с семьёй хватает. — И замолк, ожидая дальнейших расспросов.

— Ешьте, ешьте, не стесняйтесь. В еде — вся сила. У меня муж, как мяса не поест, так… И правильно, мужчина должен много зарабатывать.

— А я сил во сне набираюсь. А еда? Могу не есть, дайте только поспать, — вроде как извинялся за долгий сон гость.

— Это потому, что спать вам, наверно, дома не дают? Дети — это же сплошное беспокойство.

— Да не без этого. Придёшь, знаете ли, поздно с работы или приедешь из командировки, а утром надо рано вставать…

— Знаю я вас, мужиков. Наверное, сами сбегаете из дома, вон как Толик. Ваша жена, видно, тоже одна кукует. А если ещё с детьми!.. Вы сколько зарабатываете, если не секрет? — заметив, что гость замешкался, женщина сама и продолжила:

— Ну, правильно, правильно, сколько ни зарабатывай, а всё равно не хватает, так ведь? А если ещё жена не работает, тогда совсем тяжело.

— Да нет, тяжело, когда работать не дают.

— Верно, верно… У нас вот магазинчик был, так бросили мы это дело. А почему бросили? Да кто только денежку не требовал! Мы, значит, работаем, отдыха не знаем, а он в галстучке приходит и руку протягивает: дай! А вы, значит, в Новосибирске живёте? И как там жизнь? А у меня сын неподалеку учится, в Томске.

— Интересный город, студенческий, — счел нужным заметить гость.

— А вы скоро домой-то? Я бы с вами одежду ему передала, сыну-то. Вам бы в Томск и ехать не надо было, он сам и позвонил бы и приехал…

— Вы знаете, все будут зависеть от Анатолия…

— Да, от Толика много чего зависит, — усмехнулась женщина. — Вы доедайте, доедайте оладьи. Вкусные?

— Как говорит моя дочь — обалденные! — совершенно искренне похвалил он стряпню хозяйки.

— Вот привозите сюда жену отдыхать, я её научу печь блинчики. Сюда люди из Москвы едут, а из Новосибирска чего проще-то? Вам как, понравилось в доме? Да и как не понравиться, все удобства, вода горячая, а кругом красота какая: лес, три речки рядом. Я вот сама городская, а города мне не надо! У нас тут и источники, и вода лечебная… На следующий год обязательно приезжайте, может, даст бог, жары не будет… Борис Фёдорович, муж то есть мой, и вход отдельный сделает, и калитка отдельная будет…

Под нескончаемый говор женщины он ещё пытался жевать, но еда на подносе не кончалась, а живот будто камнями набит. И он безотчётно приложил руку пониже груди, это хозяйка заметила и поняла его жест по-своему.

— Ой, что вы! Всё свежее, с утра приготовленное…

— Не беспокойтесь, — остановил её гость. — У меня это бывает… Сам не знаю, но что-то там барахлит.

— Что вы говорите? А всё водочка ваша. Небось, прикладываетесь? Смотрю, бледный вы какой-то… У меня первый муж от этого и умер. Молодой был, а не мог бросить. И что только я не делала… А вы, вроде, на пьющего и не похожи…

— Всё было. Теперь только изредка позволяю себе, — покаянно опустил голову гость. Вот так всегда: начнёшь врать, а потом и не знаешь, как выбраться.

— И молодец! И правильно! Пьющий человек — из семьи, а непьющий — всё в дом, всё в дом… Может, вам грелку?

— Не надо, Нина! — стал заверять гость. — Скоро всё само пройдёт. — И сразу показалось, что называть так малознакомую женщину без отчества, только по имени — это непозволительно. А находиться в её доме позволительно?

— Может, какое лекарство, а? А то Толик будет ругаться, скажет, отравила, мол, друга…

И беглец мельком удивился: это что же, шофёр аттестовал его своим другом? А что он мог сказать? Привёз беглого, пусть у вас немножко побудет, а то девать некуда?

— Спасибо! Спасибо, еда была замечательная, — поднялся он, но продолжал топтаться у стола, не зная куда себя деть. Вот уж точно — куда! И вовремя вспомнил, что иногда ещё и читает.

— Скажите, Нина, а газет у вас нет?

— А как же, есть! Вот она, газетка, — откинула хозяйка одну из диванных подушек. — Борис Фёдорович вечером читает, да сюда и кладет, никак не отучу! А потом всё ищет: где газетка, где газетка? — Гость расправил лист, вверху значилось: «Шилкинская правда». Ниже был обозначен и статус этой правды — районная общественно-политическая. Всё как у больших! Интересно, чем определяется эта политика, правой или левой ногой районного начальника?

— Мы раньше много выписывали, теперь — дорого. Да и когда читать? Телевизор и то некогда смотреть. Вот компот вот делаю, не хотите попробовать? А зря! А мы готовим, зима, она длинная… А что там бывшая Толина жена поделывает теперь, не знаете? — выкрикнула Нина из кухни.

— Нет, не знаю, я с ней не знаком…

— Да там и знать нечего: такая вся из себя… ходит, волосы распустит, думает, красиво… У меня вот тоже большие волосы, но я ведь не распускаю… Толик всё наряжал её, а она, чуть что, села на самолёт — и то в Москву, то заграницу… Он, значит, день и ночь работает, а она по курортам, по курортам… Сейчас, наверное, локти кусает… А вы включайте-то телевизор, включайте… Мне вот некогда смотреть! — гремела Нина кастрюлями.

А гость, решившись, взял пульт, укутанный в целлофан, и нажал кнопку. Телевизор ожил, выстрелив яркой картинкой и заголосив бодрыми голосами. Чита была совсем близко, и каналов здесь больше, чем в Улятуе. Во всяком случае, «Альтес», вот он, но программа «Новостя» будет только вечером. Но сейчас самое время информационной программы на другом канале, он выдаст эти самые новостя. Он передвинулся поближе к экрану, но там, как в калейдоскопе, мелькала реклама, и казалось, это мельтешение никогда не кончится. В нетерпении он вскочил с диванчика, но у окна его догнал голос. И диктор, совсем молодой парнишка, стал быстро перебирать одно за другим сообщения, перемежая пустячную информацию с официальной хроникой: президент встретился… фондовый рынок… премьер-министр провёл совещание… московское правительство предложило…

И он поймал себя на мысли: никогда ему не было так безразлично всё, чем там занималась нынешняя власть. Это в камере он забавлялся, пытаясь расшифровывать подоплёку событий, решений, высказываний, и часто угадывал. Теперь же все эти ребусы были поперёк горла. Особенно тот, что случился несколько дней назад.

Выпуск подходил к концу, вот-вот перейдут к светской хронике, к спортивным сообщениям, и он собрался уже переключиться на другой канал, но парень в телевизоре, запнувшись на полуслове и нервно потыкав в кнопку на столе, вдруг посуровевшим голосом сообщил: «Федеральная служба безопасности распространила сообщение о том, что несколько дней назад в результате преступного сговора заключённому Красноозёрской колонии удалось совершить побег… У компетентных органов есть все основания предполагать, что это стало возможным в результате хорошо спланированной операции, разработчики которой находятся за пределами России…»

На экране для иллюстрации появилась картинка из зала суда, почему-то ещё того, первого… И тут совсем некстати на улице засигналила машина, залаяли собаки, из кухни, вытирая руки, показалась хозяйка, и он едва успел выключить телевизор. И распахнулась входная дверь, и в комнату вкатился Борис Фёдорович, он одновременно кричал что-то в телефонную трубку и отдавал распоряжение кому-то на веранде: неси, неси сюда. Его пропечённое лицо, лысина — всё сияло и блестело, и движения были так размашисты, что в доме всё зашевелилось, задвигалось, засуетилось. Пробежала маленькая старушка, протопал на кухню парень с ящиком в руках, поднялся с дивана и гость, надо поздороваться, только не мог выдавить и слова. Но хозяину и не нужны были его слова, он сам справлялся.

— Здоров, здоров, Николай. Ну, ты и мастер подушку давить!

— Уставший был, да ещё и выпил, — оправдывался Николай.

— Вот и Толик не добудился. Говорит, передай, Фёдорович, моему другу, как дела справлю, так сразу и приеду. Ну, он, значит, справит и приедет. А ты, смотрю, скучаешь? Ну да, ну да… А размяться, поработать, то есть, не хочешь? — рассматривал он гостя. И тот с готовностью закивал головой. Оглушённый сообщением, он ещё не мог собрать себя и понимал только одно: надо выбраться из дома, а там можно и за ворота…