— Сдох Джек… Весной и сдох, таки вот дела. Ну, какими судьбами в Кокуй прибыл? Сказывают, машин накупил? И гараж новый построил, нет ли? А сюды што ж без машины? Иль где в другом месте поставил?

— Вот, представляешь, дед, я — и без машины! Як воно, диду, життя?

— Толик, говори по русскому! А то я теперь не дослышу, так и не пойму…

— Как жизнь, спрашиваю?

— Дак што я? Дожитки доживаю…

— Дед, ты это брось! А ты не женился? Надо завести какую-нибудь приходящую. Будет кому стакан воды подать, — давал неуместные советы Толя.

— Стаканами не пью. А ковшик мне и соседи подадут.

— А где соседи, улица как вымерла…

— А ты чего хотел, штоб они тебя встречать вышли? Заняты люди, кто чем, у каждого свои дела, как-никак день-то рабочий.

— И у нас дело. Но для смазки разговора я в магазин смотаюсь, — запросился на волю вертолётчик. — Водка у нас с собой есть, но мало…

— Ты место не нагрел, а уже бежать! Не гимизись! Пустое это! И накормлю вас, и стопку поднесу… Я уже думал, не увижу тебя… Звонил как-то, сказали, мол, в поездке…

— Дед, прости! — бухнулся вертолётчик на колени. — Прости дурака!

— Толя, Толя! Штой-то я тебя не узнаю! И не пьяный вроде, — растерялся старик, хотя и он разгадал этот нехитрый вертолётный маневр: бухнуться на колени и повиниться, а то словами говорить долго. Старик положил руку на покаянную голову: встань, встань! И, вскочив на ноги, Толя уже частил весёлым голосом:

— Дед, я в магазин, а? Знаю, знаю, у тебя всё есть, но ты ж и нас пойми: явились, как снег на голову… И едим много! Правда ж, Коля? — похлопал он по плечу компаньона: мол, подтверди! А тот совершенно не знал как себя вести рядом с таким непредсказуемым субъектом, как вертолётчик. Вот куда он собрался?

— Я быстро! А вы тут без меня не скучайте! — и, подмигнув, Толя выскочил из дома, и через минуту его голова проплыла поверх забора. А старик, ещё не притушив улыбку, рассматривал незнакомца.

— Ну, што ты с этим Толиком сделаешь? Отчаюга! Как здоровье-то у него? А то он такой, што жаловаться не будет…

— Насколько я знаю, у него всё в порядке, — успокоил старика гость.

— А ты, значит, товарищ евошный? Вместе робите? Ну, и хорошо, ну, правильно, — непонятно что одобрил старик. Он был так откровенно рад появлению Толи, что даже приложение в виде неизвестного товарища воспринял как должное.

— Ну, тогда што… Тогда, паря, давай готовить на стол. Картох сварим, селёдки почистим… Давай во двор, под навес, там сподручнее!

Под навесом, вытащив из-под лавки ведро с картошкой, Василий Матвеевич, вручив гостю маленький тонкий ножичек, выставил на стол миску: сюды клади! И, потоптавшись, повернул к дому: пойду, воды согрею. Вернулся он минут через семь, а гость всё ещё возился со второй картофелиной. Он так старался и, вроде, выходило хорошо, аккуратно, но старик, понаблюдав с минуту за его неловкими движениями, не выдержал и, вынув из его рук нож, быстро начистил большую миску картошки.

— Дома, наверное, не знаешь, с какой стороны к плите подойти, а, паря? А мужик сам себя должен обслуживать. И жене подмога, само собой, не помешает. Ты как, женатый или бессемейный?

— Женат, — отчего-то вздохнул гость.

— Не мастак ты руками, значит, робить. Или чем другим бабу берешь? — без улыбки ждал ответа старик.

— Уже ничем не беру! — признался тот. И тут же понял: его пристально рассматривают. В чёрных узких глазах старика читалось… Что? Удивление? Он выдержал взгляд, но когда уже был готов признать: «Ну да, тот самый!», старик, неловко закашляв, переключился на рыбу.

— Хорошие сёдни в магазине селёдки… Какого лука будем, головкой или зелёного? Зелёный у меня в огороде до снега стоит.

— Как скажете.

— А ты сам-то как? Мнение твоё, какое?

— Да какое у меня мнение…

— Ты это, паря, брось! У человека должно быть всегда своё мнение…

— Согласен. Только в мелочах я не принципиальный, а тем более в гостях. И лук не мой, и селёдка не моя…

— Тоже правильно. Правильно, говорю, рассуждаешь. Бывалый парень, а? Мать с батькой живые ещё?

— Живы. Надеюсь, живы.

— Видать давно был у родителёв?

— Давно, — опустил голову гость.

— Что же это ты? Всё по свету носит?

— Да вот как-то так…

— Нехорошо. Сам уже сивый, должон понимать, што им немного осталось…

Узловатыми и плохо гнущимися пальцами старик ловко снял кожицу с двух селёдок, вынул внутренности. Завернув всё это в газету, бросил в маленькую топку стоящей рядом железной печки на высоких ножках. — А сходи-ка, Николай, в дом, там картоха, поди, уже закипела, так ты крышку-то сдвинь! Там и хлеб на столе лежит, хлеба могёшь нарезать? Свежий сёдни, мяконький! А то, как ни придешь в магазин, а он у них всё чёрствый да чёрствый…

Пока ждали Толю, вынесли раскладной стол из дома, втиснули его между лавками на веранде и разложили еду: и сизые кусочки селёдки, присыпанные зелёным луком, и белые ломти варёной курицы, и жёлто блестевшие соленые грибы, и серый хлеб в плетёной корзинке. Старик осмотрел стол: вроде, всё путём, но его тёмные руки всё что-то беспокойно переставляли с места на место. Наконец, достигнув некой застольной гармонии, старик успокоился.

— Ну, всё готово… Толик гдей-то задерживается… А ты евошный товарищ, друг, значит? Ну да, ну да! И как там жизнь в городе? Какие, паря, там теперь заработки?

— Да по-разному, Василий Матвеевич, но при желании заработать можно.

— А ты что ж? Такого желания не имеешь?

— Отчего же? Но не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями.

Помолчали. Слышно только было, как на плитке булькала картошка, для духу старик бросил в кастрюлю большую луковицу и какую-то приправу. И дух действительно был пряный, сытный. «Господи, зачем я здесь? — рассматривал беглец серую бревенчатую стену. — Теперь вот сиди, вымучивай из себя какие-то слова… В доме, наверное, есть телевизор… Нет, не надо ничего! И куда подевался Толя? Ну да, как же без вертолётчика? Кто ещё прикроет щитом…»

— А вот и он! — обрадовал старик, видно, и ему было тягостно с чужим молчаливым человеком. И вот уже видно, как Толя закрывает калитку, как идёт к дому, и через минуту он, улыбающийся, с пакетами в руках уже на веранде.

— Как вы тут без меня? — пытался понять он обстановку в доме.

— Товарищ твой штой-то заскучал…

— А он по жизни такой. Ты, дед, не обращай внимания! А шо это вы в доме разложились, а не на воздухе?

— Так пить будете, а у тебя голос громенный. Соседи будут знать, што гулянка какая-то.

«Предусмотрительный старик, понимающий. Понимающий что?»

— Вот коньячок, вот и пивко, — выставлял одну за другой на стол бутылки Толя. А потом ещё помидоры, яблоки, конфеты…

— Куда ты стоко? Иль вы напиться хотите?

— Какой напиться? Шо тут на троих мужиков? Кто хочет водочки, а кто вот это пить будет, — и, коротко взглянув на компаньона, вертолётчик подвинул в его сторону пузатую коньячную бутылку.

— Штой-то ты, Толик, разошёлся? Вы это съешьте, что на столе. А пиво давай на холод.

В просторной кухоньке старик открыл полупустой холодильник, и Толя стал выкладывать туда припасы.

— Я, дед, на могилку хожу, ты не сомневайся, — стал он уверять старика.

— Невестку мою видаешь?

— Она всё плачется: жалко, мол, Сашка! А сама через три месяца уже другого завела. Могла б и потерпеть, хорошая вдова до году платочек носит…

— Ну, это такое дело, Толя, не нам решать… Я то печалюсь, што внучек она сюды не пускает. Отвыкают они от деда. Раньше по телефону младшенькая-то часто звонила. Но штой ты теперь сделаешь? — прервал старик сам себя. — Давай, за стол, а то мы твово товарища оставили, сидит один… Кто он есть такой? Я ни от Саньки, ни от тебя никогда не слыхал про него.

— Дед, шо я могу сказать? Если в двух словах, не повезло мужику в жизни. Так что немного тронутый на почве жизненных обстоятельств…

— Ну, ну, — пробормотал старик. — А то я смотрю, у него глаза как чёрной водой залило…