— Да неужто и вы здесь? — удивилась она с видом полного отчаянья. — А Евгенья Пална, она… вы с нею?

— Как же так, — мама кинулась к Павлине, с неожиданной силой оттолкнув от себя попавшуюся на пути серую фигуру в залатанной поддевке, — разве она не с вами?

Павлина немо шевельнула губами, не в силах произнести хоть что-то.

— Говорите же, — встряхнула ее мама, — где она, что с ней?

— Ей-ей не знаю, — ответила та, невольно отступая обратно в толпу, — я ить и думать не думала… Господи сусе христе. Кто ж мог знать, что так оно выйдет.

— Значит вы уехали из Никольского, а она…

Павлина слабо кивнула, скуксилась и, всхлипывая, запричитала:

— Они нам сами велели собраться, чтоб значит, утром всем вместе… а сами куда-то ушли со двора, еще вечером. Вить кто ж знал-то, Елена Павловна, матушка… Как барин от них уехали, они сами не свои сделались. Мы уж и привыкать стали к ихним то есть несуразностям. Ну ждали-пождали, а оно как ревмя-заревит по самым макушкам-то, как затрепещет по всему небу красными молниями, пламя-то, тут уж ни у кого удержу не стало… И Авдюшка с Дорофеевым первыми загорланили, айда айда… Вот и айда…

Юра боялся смотреть на маму в эту минуту. Боялся увидеть на ее лице что-нибудь непоправимое и страшное. Он и сам прекрасно понимал, что значат по сути эти виноватые, надорванные всхлипами, причитанья горничной: тетя Жекки никуда не уезжала. Она осталась в своей деревне в тот самый момент, когда пламя вырвалось из лесной чащи и подошло к усадьбе. Значит… Но о дальнейшем лучше было не думать. Юра подергал маму за рукав. Ее тонкая рука отзывчиво потянулась за ним, он стал оттаскивать ее подальше прочь от этого удручающего места, где слышались только тихие жалкие всхлипы, да никому ненужные оправданья. И мама опять как-то слишком легко повиновалась. Юра все еще не решался поднять на нее глаза.

Не сразу он понял, что в какой-то момент сделался ее поводырем и движущей силой. Она стала вдруг так слаба, что, наверное, просто упала бы, если бы он упрямо не тянул ее за собой. Где-то у подножья берегового спуска, правее каменной лестницы, по которой пришли солдаты, из толпы выделилась Алефтина. Все трое малышей были с ней. Степа, сидя на чемодане, нудно болтал ногой, Павлуша испуганно жался к няньке, а та крепко прижимала к груди маленький белый сверток с посапывающей Женей. Мягкий узел и плетеный баул с припасами куда-то пропали. Но кажется, один Юра обратил на это внимание. «Слава богу, слава богу», — непрерывно повторяла Алефтина. Мама стояла как в воду опущенная. И тут, откуда не возьмись, снова возник Малиновский.

— Ах, еле вас отыскал, — сказал он, протискиваясь к ним с радостной улыбкой.

Мама вдруг дернулась как будто от электрического разряда и вцепилась ему в руку:

— Малиновский, милый… — она вся дрожала, и голос ее срывался. — Вы теперь один можете ее спасти. Вы так смело вели себя давеча. Не возражайте. Мы все тому свидетели. Вы настоящий, смелый… ах да, не то. Дмитрий Юрьевич, ведь я же знаю, как она нравилась вам…

— Я… я всегда готов… а впрочем, что такое, Елена Ппавловна… Чем я могу…

— Жекки, — вырвалось из груди мамы, и она, не в силах более сдерживать себя, разрыдалась, упав прямо на грудь опешившему поручику.

— Ббоже мой, — пролепетал он, когда, наконец, понял, в чем дело.

Юра тотчас сообразил по мелькнувшей на его лице страдальческой гримасе, что Малиновский разбит известием о судьбе тети Жекки ничуть не меньше, чем мама. Его коричневые круглые глаза стали совсем неподвижными.

— Ббоже ммой, — повторил он и запнулся.

— Вы можете взять солдат и добраться с ними… Лошади, телеги… это нетрудно, их можно найти. Но лучше верхом, Дмитрий Юрьевич. Ведь вы ездите верхом? Так будет скорее. До Никольского двадцать семь верст. Вы же знаете наши места? И если поспешить, то…

— Нно, Елена Ппавловна, — поручик говорил медленно и при этом все-таки ужасно заикался, — этто нневвозможно. Ппростите. Я… я кконечно, был бы готов… готов для Евгении Ппавловны на ввсе, что угоддно… но это… то, о ччем вы ппросите, решительно нневозможно. Ввы ввзволнованы и просто не понимаете, что говорите. Да и нне мможете вы знать, что происходит нна ссамом деле. Инск со всех сторон окружен бесконечным пожаром. Дороги отрезаны. Та, что осталась, идет вдоль берега и по ней нельзя добраться до Никольского. В вашу усадьбу можно пройти только через огонь. Ппоймите… это никому не под силу. Этто самоубийство, и даже если удасться, тто вероятнее всего, на месте Никольского осталось одно пепелище и… ну, ппростите, ппростите, что я ттак говорю. Но это кк несчастью пправда, Елена Ппавловна, и мне самому слишком ттяжело признать это… Вот ппрошу вас выпейте.

XLV

Поручик вытащил из кармана плоскую фляжку и поднес ее к маминым губам. Мама дрожала, не переставая цепляться за новенький офицерский мундир. И тут Юра вспомнил о своем обещании, данном на прощание Сому. Он вспомнил о нем и почему-то почувствовал то самое нетерпение, которое знал в себе в те минуты жизни, когда был захвачен каким-нибудь непреодолимым, неподвластным ему, страстным влечением.

— Алефтина, — полушепотом сказал он, обращаясь к подавленно молчавшей няньке, — я кое-что должен сделать. Здесь совсем недалеко. Я быстро.

— Куда? — сурово обрвала она его.

Но Юру было уже не удержать.

— Я быстро, — повторил он и во всю прыть бросился к каменным ступенькам лестницы.

За несколько секунд он взбежал на береговую вершину, огражденную чугунной решеткой. С набережной он в два прыжка перескочил на Садовый Бульвар и побежал дальше. Он бежал, сломя голову, задыхаясь от встречного ветра и лишь изредка останавливаясь, чтобы перевести дух, как было, когда он чуть не попал под копыта лошадей Сомнихина или когда пнул пустую жестянку, поймав себя на странном ощущении противоестественного дежавю. И вот он уже миновал короткую Троицкую улицу и увидел справа от мостовой высоко вздымавшуюся на пурпурно горящем фоне старую пожарную каланчу. По обе стороны от нее тянулись двухэтажные кирпичные здания бывших казарм, а чуть дальше, на повороте к мосту через загородный ручей, поднимался высокий черный забор городского острога. Юра, не задумываясь, метнулся к нему напрямик через широкую, напоминавшую площадь, улицу. Здесь тоже, как почти во всем городе, царила какая-то гулкая пустота, и над ней, как над голой пустыней властвовал только ветер, взметавший то и дело унылые пыльные вихри. Небо отбрасывало багровые отсветы, расползавшиеся по мутному пологу, как страшные щупальца гигантского осьминога, вдруг завладевшего воздушным пределом. Оглядываться по сторонам и в особенности всматриваться вдаль и ввысь стало как-то особенно неприятно. Не в последнюю очередь поэтому Юра старался избегать продолжительных остановок. Впрочем, он и без того сознавал, что должен спешить.

Ворота острога, высотой в два человеческих роста, как и весь ограждавший его сплошной забор, вблизи производили впечатление полной неприступности, однако при более внимательном осмотре Юра заметил, что воротная калитка чуть приоткрыта. Он преспокойно вошел в нее и уже очутившись по другую сторону, огляделся. Прямо за калиткой начинался тюремный двор, как бы запертый с трех сторон кирпичными двухэтажными стенами, а с четвертой перекрытый непреодолимым деревянным частоколом. Передняя и главная часть здания, а также его левое крыло смотрели во двор немногочисленными зарешеченными окнами, а правое крыло, выходившее на улицу, помимо зияющий кое-где окон, обнадеживало еще и сквозной аркой, расположенной как раз по центру стены. Арка эта, само собой была также надежно перекрыта массивными деревянными воротами. Чуть поодаль от центрального входа, которым воспользовался Юра, стояла полосатая будка, а за ней виднелась двухэтажная пристройка, отделеннаая от основного здания узким проходом. Юра почему-то сразу догадался, что это и есть тот самый флигилек, про который говорил ему Сом. На самом деле эта пристройка служила одновременно временной квартирой тюремного начальства и чем-то вроде тюремной конторы. Скорее всего, здесь и должны были держать Грега, как узника, пользующегося некими привилегиями, и сюда же должен был частенько наведываться Сом, состоя, как он выразился, «неотлучно при их милости». Сообразив все это, Юра решительно направился к флигелю. Его никто не задерживал. Приблизившись, он к несказанной радости заметил выглядывающий из-за угла пристройки черный автомобильный зад с укрепленным на нем запасным колесом и выпирающими над кузовом кожаным валиком сиденья.