Но то ж сказки...

   - Четвертая зима будет, - ответил Бьярни на вопрос.

   Будет. Уже идет с осенними ветрами. И что теперь попросит Бергтор, некогда любимый младший брат, за свою заботу? Или ничего не попросит, но позволит богам прибрать неспокойную душу Бьярни, его жен и последнего оставшегося в живых сына. Дочерей, если повезет, подарит кому-то... или себе возьмет.

   А женщина смотрела, ожидая продолжения истории. Чужак ей не переводил, и выходит, что сама понимала?

   - Земля тряслась.

   Бьярни говорил медленно, отчетливо произнося каждое слово.

   - Опорная балка затрещала. Грозила рухнуть. Я держал...

   ...не удержал. Все ушли из дома, только Трин Серебряноволосая не захотела без него, всегда упрямою была, даром, что дочь ярла... обещала, что вместе умрут, а ушла, не дождавшись.

   Бьярни помнит, как хрустнуло у него в спине, и руки стали словно чужие. Как посыпалась труха. И щепки. И камни. И надо было бы бежать, а у него ноги не идут... и Трин потянула за собой, говоря, что успеют. Не успели. Сколько он потом пролежал под завалами?

   И в лихорадке горел, отходил, да не ушел вовсе.

   Очнулся. Выбирался год, который как-то еще протянули. А Бергтор объявил себя хозяином Хратгоара, и не нашлось никого, кто бы оспорил эти слова.

   И тут понял Бьярни Медвежья лапа, для чего чужак пришел на тинг, но только страшно было поверить в такую удачу. Только крепче обнял он Сольвейг и сказал так:

   - Он не примет твой вызов.

   - Почему?

   Чужак прищурился. Не стал говорить, что ошибся Бьярни в своем предположении.

   - Потому что не глуп. Зачем воевать с тем, о ком ничего не знаешь, если закон позволяет уйти от войны без позора.

   - И что посоветуешь?

   А взгляд сделался колючим, настороженным. Желтоглазый явно видел больше, нежели прочие люди... в сказках старухи Алвы было и об этом говорилось.

   - У ног Бергтора будут сидеть его жены. И если ты скажешь, что Бергтор прячется за женскими юбками, что он сам он подобен иве злата, громко скажешь, чтобы каждый услышал, он должен будет тебя убить. Иначе эти слова запомнят и станут повторять.

   Сольвейг больше не тряслась, но смотрела на отца с ужасом. А чего бояться? Если останется Бергтор жив, то потребует от Бьярни сдержать данное зимой слово, отдать Сольвейг в жены. Если умрет, то... как-нибудь еще сложится.

   - Он твой брат.

   Чужак водил пальцем по щеке жены.

   - Он мой брат, - согласился Бьярни. - И как брата привечал я его в своем доме. Как брату подарил "морского змея". За брата сватал Кримхильд Лебяжьебелую. Брату строил дом. Но той зимой к брату пошла моя жена и попросила зерна и жира, потому как не осталось у нас еды, а я был болен. И брат велел ей отдать взамен золото, которое было... а летом прислать моего сына, чтобы взял его брат на "морского змея". Хорошую долю обещал он Олафу.

   - Но твой сын не вернулся?

   - В походах многое случается...

   Давно уже ушли и гнев, и боль, осталось лишь ощущение собственной никчемности.

   - Он выплатил мне виру за сына, такую, чтобы прожили мы еще одну зиму...

   ...но весной случился голод. И затихла кроха-дочь в колыбели, потому что не стало у Асвейг молока. А некогда прекрасная, толстая, словно южная ладья, Грюнн похудела и вовсе мертвого ребенка родила. Бьярни ставил силки, но дичь обходила их. И улов рыбы был скуден. А прежние друзья отворачивались, потому как всем и каждому ясно было: желает Бергтор извести не только брата, но и весь его род, чтобы лишь его, Бергтора, кровь уцелела. Вот только боги не желали давать ему сыновей, пустыми ходили его жены. Злился Бергтор и нынешней зимой попросил он в жены Сольвейг...

   - Если ты, древний человек, убьешь моего брата, я не только не буду искать мести, - смешно думать, что Бьярни ныне способен кому-то мстить, - но и скажу богам спасибо.

   - А если я дам твоей семье защиту? Пообещаю, что ни ты, ни твои жены, ни твои дети не будете больше голодать?

   - Тогда я скажу, что хольмганг - круг, в котором вершится суд богов. И не людям спорить с ними... конечно, если не победит чужак. Тогда найдутся те, кто скажет, что чужака надо убить, если не руками, то стрелами или копьем...

   Чужак ведь один, и сколь бы ни был силен, он не выстоит против многих.

   Женщина нахмурилась, а желтоглазый наклонился к ней и что-то сказал, верно, успокаивал. В сказках старухи Алвы древних людей нельзя было уязвить ни копьем, ни стрелой, пусть бы и железной.

   Много крови прольется на нынешнем тинге. И Бьярни не желал ее, но...

   ...все получилось так и не так, как он ожидал.

   Чужак вышел в круг, но Бергтор отказался с ним драться. Рассмеялся, что, мол, владыка островов не будет тратить свое время попусту. Он милосерден и дарит жизнь.

   В честь праздника.

   Тогда чужак повторил слова, сказанные Бьярни...

   ...о да, Медвежья лапа хорошо знал младшего брата, вспыльчивого, самолюбивого и такого неосторожного. Сколь легко было вызвать ярость, и сколь быстро эта ярость становилась всеобъемлющей, лишающей разума.

   Бьярни много раз уже видел, как на губах брата выступала белая пена, а глаза наливались кровью.

   И не ощущал Бергтор боли.

   И не способны были остановить его раны.

   И сам он делался силен, в разы сильнее обычного человека...

   ...вот только чужак вовсе не был обычным. Он вскинул руку, на ладонь принимая удар секиры, и огромное лезвие раскололось. А чужак толкнул Бергтора в грудь, и тот вылетел за пределы круга, покатился, роняя слюну и пену на песок.

   Взвыл и... поднялся на четвереньки, дернул головой и отчетливо произнес:

   - Я удавлю тебя голыми руками...

   ...этими руками он сосны корчевал. И однажды, ударом, поставил на колени черного тура, из тех, которые остались еще на острове.

   - ...я удавлю тебя. А твою женщину отдам собакам.

   Ему позволили договорить. И встать на ноги. Чужак оказался рядом. При нем не было оружия, да и нужно ли оно тому, кто способен руками хорошую южную сталь ломать?

   Хрустнула шея. Провернулась голова и упала на песок.

   Покатилась оставляя кровяный след. А массивное тело Бергтора еще несколько мгновений просто стояло. Потом и оно рухнуло...

   Тихо стало.

   Только женщина с ножами вдруг оказалась перед лавкой, становясь между людьми и Бьярни. Хотя, конечно, не Бьярни она защищала.

   - Уберите оружие, - сказал чужак, подбирая голову. - Я не хочу никого убивать.

   Молчали ярлы. Переглядывались. И Бьярни знал все их мысли. Поднялся он, опираясь на руку Сольвейг, и вышел в круг. Пусть бы и отвернулась от него удача, но разума Медвежья лапа не утратил. Все это знали.

   - Уберите оружие, - повторил он слова чужака. - И вернетесь домой. Скажете своим женам и дочерям, что нет больше Бергтора, что не придет он и не скажет, чтобы отдавали зерно и мясо, не потребует шкуры и эль, не заберет для себя и своего хирда женщин.

   Слушали Бьярни.

   - Бергтор был свиреп и силен. Но он теперь мертв. И ты, ярл Трюри, думаешь, что твоих людей хватит, чтобы занять его дом. И о том же думает ярл Хьялви. А ты, Атни, вспомнил, небось, что одной со мной крови и прав имеешь больше, нежели прочие. Но много ли радости будет с того, что станете вы воевать друг с другом?

   Молчат. Знают, что равны по силе. И все же слишком заманчиво надеть на голову золотой обруч, сесть на белую турью шкуру, что расстилают на плоском камне, и назвать себя конунгом.

   - Чужаку предлагаешь все отдать?

   Знаком указал Бьярни на топор. И Сольвейг подняла расколовшееся лезвие над головой, чтобы все видели.

   - Он сильнее любого из вас. И если кто желает вызов бросить, то пусть скажет.

   Смотрели ярлы на топор. Друг на друга.

   На Бьярни.

   - Некогда в Доме-на-холме жили люди с желтыми глазами.