Вот и вся загробная жизнь.

Не слишком длинная – секунд тридцать-сорок реального времени.

…Мозг Макса тоже не хочет умирать. Но созиданием персонального бессмертия пока не занимается. Мозг отдает команды скрюченным пальцам.

Пальцы цепляются за неровности опоры моста. Пальцы сдирают клочья тины и прилипшие к железобетону ракушки – с опоры. Пальцы сдирают ногти – с себя. Тело ползет вверх, к воздуху. Очень медленно ползет.

Над задранным лицом колеблется сверкающее зеркало поверхности – совсем близкое и бесконечно далекое…

Мозг умирает болезненно.

Легкие ультимативно требуют широко распахнуть рот и наполнить их, легкие, хоть чем-то, хоть чистой речной водой – лишь бы исчезли рвущие изнутри грудь безжалостные когти.

Три метра растянулись в три жизни – в три наполненных муками жизни. В три пути на Голгофу… Но все и всегда кончается – так или иначе.

Губы уже готовы порвать сверкающую пленку, порвать и захлебнуться долгожданным воздухом, но под пальцами отдираются от бетона сразу две ракушки – одновременно. Или ломаются сразу два ногтя – тоже одновременно.

Макс съезжает на полметра вниз…

А на самом деле гораздо глубже – от жизни к смерти. Мозг готов признать поражение и вплотную заняться строительством загробного бытия. Но… Шайка, оцинкованная банная шайка, заполненная цементом, – во что-то упирается… Неровность бетона? Металлическое ушко, за которое стропили к крану конструкцию?

Какая разница, мозгу плевать на анализ ситуации. Он отдает ногам приказ, последний осмысленный приказ. Ноги сгибаются и выстреливают вверх – к жизни.

Воздух…

ВОЗДУХ!!!

Макс жадно пьет его. Легкие воют от счастья – как у курильщика, решившего после нескольких бесконечных дней воздержания, что рак легких то ли будет, то ли нет – но едва ли он доставит большие мучения, чем попытка от него избавиться…

Максу совершенно наплевать на плеск, с которым вынырнула его голова, и на то, что свист втягиваемого воздуха слышен не только наверху и не только Джазмену с Гошей. Плеск наверняка слышала вся округа, и весь район, и вся область. А звук, с каким воздух рванул в истосковавшиеся легкие, легко пролетел сто двадцать километров и разбудил дремлющий на рассвете город трех революций…

На самом деле все было не так.

Негромкий всплеск и жадное дыхание заглушила вода, шумно обтекавшая быки моста. Голову Макса, прижавшуюся к опоре, из проема заметить было невозможно…

На воду что-то упало. Он присмотрелся – две белые гвоздики уплывали вниз по течению. Потом звук автомобильного мотора пробился сквозь журчание – Джазмен уезжал с моста.

3.

Ничего подозрительного в жилище Макса не обнаружилось.

Ни беспорядка, ни раскиданных вещей, ни брошенной второпях трапезы. Следов каких-либо силовых акций тоже не наблюдалось. Знакомые Граеву вещи стояли на своих местах, добавились некоторые новые. Например, старая «Радуга» сменилась видеодвойкой, на крохотной кухоньке появилась микроволновка…

Никаких оставленных записок, способных объяснить, куда подевался хозяин, Танцор не обнаружил. Автоответчиком за эти годы Макс не обзавелся. Тупик.

Детальным обыском Граев не стал заниматься. Поскольку не представлял: что, собственно, должен найти?

Квартирка на площадке единственная, не стоит рассчитывать на любопытных старушек, прилипающих к глазку при любом шуме на лестнице. Расспросить соседей сверху и снизу? Бесполезно. Не имел Максим привычки откровенничать о чем-то с соседями. При делах, которыми он занимался, такая привычка могла обойтись дорого…

Впрочем, Граев понятия не имел, где сейчас трудится его бывший соратник. Что не стоит у станка и не сидит в офисе – это точно. Не тот характер. Служит в какой-нибудь негосударственной силовой структуре? Или подался к военным? Ездит по контракту в горячие точки, а потом несколько месяцев проживает заработанное?

Неплохая версия.

Он вернулся на кухню, заглянул в холодильник. Отключен и пуст. Сушилка с посудой аккуратно прикрыта полотенцем – чтобы миски с тарелками не пылились. Цветов, грозящих засохнуть, как и рыбок-птичек, требующих регулярной кормежки, в квартире нет. Да, очень похоже, что одинокий молодой человек, так и не сумевший врасти в мирную жизнь, отправился в очередную командировку в южные края – недели две назад, судя по накопившемуся слою пыли.

Но такая версия тут же вызывала некоторые вопросы…

Во-первых, зачем Макс в таком случае послал сигнал срочного вызова?

А если не он – то кто? И как пресловутый «кто» узнал про возможность такого вызова?

Сам Макс за пять лет не воспользовался аварийным каналом ни разу…

Во-вторых, чем объяснить непонятное чувство тревоги, не покидавшее Граева в квартире?

Он прошел в другую комнату, рассеянно смотрел по сторонам, не сосредотачиваясь на деталях спартанской обстановки. Пытался осознать, о какой неправильности сигнализирует интуиция.

Взгляд скользнул по узенькой, самодельной полочке с книгами. Скользнул и остановился.

Так-так…

Граев поискал и нашел простой деревянный ящичек с иголками и нитками, достал первую попавшуюся катушку. Отмотал нитку и приложил к корешкам разнокалиберных книг, выстроенных точно по размеру – большие слева, маленькие справа. Отмотал подлиннее, протянул от спинки кровати к комоду…

Все ясно. Квартиру обыскивали.

Тщательно, неторопливо, аккуратно. Придавая всему первоначальный вид. Работали очень грамотные люди – но не знающие о некоторых привычках Макса (приобретенных не то в детдоме, не то в армии), которые сам Танцор считал немного маниакальными, – особенно о привычке выравнивать предметы обстановки при помощи натянутой нити.

В предположение об уехавшем на войну контрактнике обыск уже никак не укладывался.

Он еще раз посмотрел на книжную полку, подошел, тихонько присвистнул. Брошюра атласа, форматом превышающая другие книжки, стояла вверх ногами. Граев покачал головой. Неужели прокололись люди, сумевшие столь тщательно замаскировать все следы обыска? Сомнительно… Или сам Макс хотел привлечь внимание, оставить некий знак именно Танцору, хорошо знавшему его привычки?

Он достал атлас. «Юго-Запад Ленинградской области.» Масштаб 1 : 100 000. Проще говоря – военная километровка, порезанная для удобства пользователей на страницы. Последние годы, когда с многих карт сняли гриф «Секретно», появилось немало таких атласов, весьма удобных для туристов, рыбаков, охотников, – не то что старые издания, точностью изображения не сильно превосходящие карту на пачке «Беломорканала».

Граев быстро, но внимательно перелистал страницы. Нигде никаких рукописных пометок. Хотя… Он открыл атлас на развороте, присмотрелся…

И тут зазвонил телефон. Не мобильник в кармане, но черный эбонитовый аппарат почти антикварного вида – на кухне у Макса.

На пятом звонке Граев подумал о том, что любопытство губит не только кошек… И снял трубку:

– Слушаю.

Женский голос. Слегка взволнованный.

– Максим? Ну наконец-то… Никак до вас не дозвониться…

– Слушаю, – повторил Граев, не уточняя своих анкетных данных.

Слышимость была отличная, а их с Максом голоса не слишком-то похожи. Спутать трудно, однако – спутала. Есть шанс что-либо узнать.

– Максим… – женщина сделала паузу, после которой неуверенности в голосе прибавилось. – Максим, мне порекомендовали вас люди, которых я не могу назвать… они просили сказать вам два слова: «переулок Гривцова». И сказали, что вы все поймете… и хотя бы согласитесь выслушать мою проблему.

Женщина замолчала.

У Граева, в отличие от Макса, переулок Гривцова никаких ассоциаций не вызывал. Но он сказал:

– Хорошо. Я вас слушаю.

– Разговор не телефонный, – теперь голос женщины звучал гораздо увереннее. – Вы могли бы подойти на Греческий проспект? Там, на углу с седьмой Советской, есть летнее кафе, совсем рядом, вы, наверное, знаете – большие такие зонтики бело-красные… Скажем, через тридцать минут? Или вас устроит другое время?