Потом глянул: никак краснеется что-то за кочкой дальней? Не его ли ведрышко? Скорей туда, а там…

Оцепенел Костик. Крикнуть – не получается, убежать – не получается… И смотреть на ЭТО не может, и отвернуться – никак…

Тут Тимофеич с другой стороны подбрел – так на кочку и сел. И – обед себе под ноги… Скорчился, разогнуться не может, вроде уж и нечем – а всё ж пёрхает, пустой желудок вывернуть пытается…

А Костик тихонько взгляд отвести попробовал. Хитро так: что б не на всё сразу смотреть, а на что-то одно, не страшное. Вот сучок лежит, обычный сучок, еловый… а рядом что? – шишка, нормальная почти, ничего, что красным заляпана; а еще чуть в сторону…

Не стоило ему в ту сторону – то самое углядел, что издаля за красное ведро принял… Лифчик Любкин… По одной чашечке только и узнать – вторую будто кто пожевал, да не понравилась, выплюнул.

Странно вот – остальное вроде и страшнее, а сломался Костик на том лифчике, заплакал-зарыдал, словно пацан малолетний…

Но тут Марина подбежала. И за ее криком Костикова плача не слышно стало.

Глава первая. Развлечения в чикагском стиле

1.

Была ночь.

А может, утро – в июне месяце в этих краях разобрать трудно. Но было светло.

И был мост.

Который Джазмен использовал для своих любимых развлечений в стиле чикагских мафиози двадцатых годов.

Для убийств.

Мост начали ремонтировать очень давно, чуть не двадцать лет назад, еще при социализме с человеческим лицом… Собирались года за два-три укрепить опоры и заменить перекрытия, восстановленные после войны на скорую руку и совсем обветшавшие.

Но благое начинание подкосила перестройка вкупе с новым экономическим мышлением: стройматериалы дорожали, инфляция растворяла выделенные фонды, как политура растворяет печень алкоголика; поставщик металлоконструкций оказался вдруг за границей – как следствие, долларовые цены, предоплата и возня с растаможиванием. Потом приватизированное РСУ – подрядчик долгостроя – как-то подозрительно быстро обанкротилось, уступив по остаточной стоимости наиболее ценное оборудование в частные фирмочки бывших своих руководителей… Потом дефолт на пару с банковским кризисом прикончили очередного генподрядчика… И в конце концов подряд на реконструкцию оказался в руках Джазмена, у которого были свои причины не спешить с ее завершением.

Нет, конечно, совсем уж без моста город не остался – как-никак проходило по нему шоссе бывшего союзного значения, связывавшее город аж трех революций со столицей союзной республики, а ныне ни от кого, кроме МВФ, не зависимого прибалтийского государства.

И автомагистраль немного удлинили, пустив в объезд, по другому мосту, в нескольких километрах ниже по течению. Местным приходилось давать изрядного крюка, чтобы попасть в заречную часть города (по виду – в настоящую деревню). Но ничего, привыкли, даже радовались, что «евролайновские» автобусы и дальнобойные фуры в объезд города газуют к границе, неожиданно оказавшейся в двадцати с небольшим верстах к западу.

А недостроенный (вернее, недочиненный) мост Джазмен использовал для своих любимых развлечений в чикагском стиле.

Для убийств.

Была ночь…

Наполненная соловьиными трелями белая ночь… Нет, все-таки, пожалуй, раннее утро – солнце всходило, и только высокие обрывы восточного берега не пускали прямые солнечные лучи на мост…

Утро начиналось славное – тихое, безветренное, прохладное – но обещавшее жаркий денек. И умирать в такое шикарное утро совсем не хотелось. Хотя трудно найти время суток и погоду, при которых это занятие покажется подходящим личности, не мечтающей о суициде.

…Макс изобразил все на славу – реагировал именно так, как должен был бы отреагировать человек, постепенно доходящий до того, что с ним хотят сделать и проникающийся убеждением, что все это всерьез.

Сначала дрожащим голосом пытался объяснить, что шутка вполне удалась, что он, Макс, всем проникся, все осознал и по гроб жизни на пушечный выстрел не приблизится к владениям Джазмена; потом стал выть, дергаться, пытаясь вырвать ноги из быстро твердеющего раствора – ему выкрутили руки за спину и чувствительно врезали повыше уха.

Макс обмяк.

Покорно сглотнул поднесенный стакан, пролив половину на подбородок,– дешевая водка обожгла горло – и продолжал смотреть на Джазмена затравленно, но как бы с надеждой: может, все-таки шутка, может сейчас они развернутся и уйдут, оставив его на мосту в одиночестве с зацементированными в оцинкованной банной шайке ногами – освобождайся, мол, как знаешь… На самом деле никаких иллюзий он не питал.

Джазмен, сидевший чуть в сторонке, на специально привезенном раскладном стульчике, смотрел на него внимательно, с нехорошей улыбкой – он-то знал, что шуткам здесь места нет. Макс, если говорить честно, тоже знал, и, опять-таки если честно, на самом деле боялся только одного: переиграть. Переиграть настолько, что ему, вопреки обыкновению, свяжут руки.

Гориллообразный гуманоид из охраны Джазмена потыкал затвердевший раствор, повернулся к шефу и с тупо-радостным лицом поднял вверх большой палец: готово, можно начинать. Этот скуловорот откликался на прозвище Гоша, и, насколько понял Макс за полсуток знакомства, отличался собачьей преданностью Джазмену в сочетании со слоновьей силой (только силой – по части сообразительности любой из клыкасто-хоботастых великанов дал бы ему сто очков вперед).

Это не цемент, пришла Максу совершенно несвоевременная мысль, цемент не мог так быстро застыть, это какая-то смесь на основе алебастра…

– Ну что? Речь какую скажешь на прощание?

Джазмен спрашивал сидя, так и не поднявшись со своего стульчика. Его отделяло метров пять от Макса, стоявшего с зацементированными в тазике ногами на краю большого проема – отсутствующего перекрытия в центре моста. Вид у Джазмена был лениво-скучающий – похоже, ему уже начали приедаться дурные забавы в стиле Чикаго времен сухого закона…

…Он не попадает в кадр! Чертов забор прикрывает его от Райниса и нацеленного объектива!

Сплошной забор из не струганных и неокрашенных двухметровых досок прикрывал центр моста, где ударники капиталистического труда меняли перекрытие – якобы. И где развлекался Джазмен – точно. Макс и Райнис облазали высокий восточный берег в поисках точки, с которой объектив – чуть меньше и слабее пулковского телескопа – позволял заснять редкое в наше время и в наших широтах действо…

И все оказалось напрасным.

Джазмен не попадал в кадр.

Надо было рисковать и Макс произнес спокойно, с расстановкой, совершенно не вписываясь в прежний свой имидж:

– Ну что тебе сказать? Сказать, что ты пидор? Так это сказать слишком мягко, это – не сказать ничего. Скорее ты – вышедший в тираж пидор, чья педерастическая задница уже мало кого привлекает. Достаточно?

Подействовало! Пожалуй, глухие слухи о нестандартных пристрастиях Джазмена имели под собой почву… Джазмен вскочил – стульчик коротко грохнул по бетону – прыжком надвинулся на Макса, выдернул из внутреннего кармана пушку…

Кольт модели 1917 года… Ха! Эта хромированная игрушка, точная копия любимого оружия бутлегеров двадцатых годов, стоила не меньше ящика ТТ или Макаровых. Но главное было не это. Джазмен попал в кадр! И Макс испуганно отдернулся от блестящего ствола – достаточно, все в порядке, провоцировать выстрел незачем…

В единственной извилине Гоши-гориллоида копошилась мысль: хозяина оскорбили, стоит что-то предпринять… Но что надо сделать, умственные способности телохранителя понять никак не позволяли. Дать по роже? Пудовый кулак нерешительно качнулся в сторону Макса, взгляд метнулся к шефу в поисках одобрения.

– Не копошись, – процедил Джазмен с неприятной улыбкой. – Он хи-и-и-трый, он легкой смерти ищет…