- Если получится... он не пойдет против тебя? Он многих знает. И его послушают.

   - Он не глуп. И понимает, что я сильнее. Его. Их всех.

   Меррон только хмыкает.

   - Женщина, когда ты в меня верить начнешь?

   - Я верю.

   Иначе не пошла бы на край мира, на остров, о котором и не слышала. Только вслух не скажет из врожденной вредности, а ему и не надо - Дар и так ее слышит. И сомнения. Нерешительность. Боязнь подвести и надежду, что все получится, что этот дом, наконец, навсегда.

   У нее ведь нет другого.

   Во всяком случае, она так думает.

   - Я кое о чем тебе не сказал, - отросшие прядки выскальзывают из-за ушей, и Дар ловит их. - Твой отец умер...

   - Да?

   - Да. Несчастный случай... но у тебя сестра есть.

   Девочка с треугольным лицом и плоскими скулами.

   - Они с матерью живут в поместье твоей тетки...

   ...где остались и его люди. Так женился на той женщине, все-таки Дар не способен держать в голове имена. А Сиг присмотрел себе невесту в городе... после войны всегда остаются женщины, которым нужна помощь. Наверное, это неплохой вариант. Только Лаашье на месте не сиделось. Может, хоть здесь найдет себе кого по нраву.

   - Про сестру я знаю, - Меррон ерзает, пытаясь улечься поудобней, но в шубе тяжело двигаться, и она избавляется от шубы. - Только... она мне чужой человек. Совсем чужой, понимаешь?

   Дар боялся, что Меррон, узнав, захочет увидеть. Поехать. А он не сможет отправиться за ней. И удерживать тоже будет не вправе.

   - Я рада, если у них все нормально, но... ты мне важен. И док. Я знаю, что док при деле и жив. А ты... тебе ведь хорошо здесь? Лучше, чем было?

   Намного. Еще немного и Дар снова опьянеет, хотя сейчас он знает, как разделить это странное состояние на двоих.

   - Мы провалимся, - предупреждает Меррон.

   На смуглой коже отблески костра складывают причудливые узоры. Свет играет с тенью. Или наоборот? Это не столь уж важно.

   - Я тебя вытащу, - Дар готов пообещать ей это.

   Он сдержит слово. Потом. Как-нибудь под утро... это или следующее, или то, которое будет когда-нибудь.

   В Доме-на-холме прочный фундамент и крепкие стены. Там есть очаг и, значит, в очаге появится огонь. Будет мир.

   Тишина.

   Покой и женщина, которая не позволит сойти с ума, защитит от кошмаров и себя самого, потому что с остальным Дар справится. Она слышит. И отвечает, без слов, но все равно понятно.

   Нежность. Доверие. Хрупкая надежда, что все будет именно так.

   Утром Дар наденет на нее обручальный браслет по местному обычаю. Браслет - надежней кольца, его снять тяжелее, особенно, если замок хороший...

   - Ты неисправим, - Меррон тихо смеется.

   И принимается наново считать родинки, каждую отмечая поцелуем. Всякий раз получается иное число... наверное, потому что никогда не выходит досчитать до конца.

   Она и вправду привыкнет к острову, пожалуй, быстрее, чем Дар ожидал.

   Снова начнет лечить.

   И женщины уважительно назовут ее ведьмой, а Бьярни Медвежья лапа, чья рука, пусть бы и не вернет себе прежнюю силу, но обретет способность двигаться, приведет к порогу Дома-на-холме Сольвейг. Попросит в ученицы взять. Зачем? А ведьма сама выбирает себе мужа: каждый будет рад позвать ее к своему очагу. Счастлив тот дом, который хранят от болезней и бед.

   Пожалуй, Дар был согласен.

   Только счастье - состояние непривычное. И порой он начинал бояться, что оно вот-вот закончится... насколько хватит? Год? Два?

   На третий Меррон стала меняться. Исподволь. Понемногу. Делаясь ярче день ото дня. Манила запахом молодого леса и еще почему-то молока. Дара тянуло к ней с неимоверной силой. Он отступал и возвращался. Мешался под ногами, злился сам на себя, и еще на то, что она не замечает.

   - Сам поймешь, - Меррон не выдержала первой, - или сказать?

   - Скажи.

   - Херлугом сына назвать не позволю, - она посмотрела на ступку, в которой перетирала травы. - И Рюмниром тоже... и вообще мне местные имена не нравятся. А ты раздражаешь. Все раздражает! И меня, кажется, сейчас стошнит и...

   ...и ее стошнило.

   - Дар, - Меррон вцепилась в него. - Я боюсь.

   ...он тоже.

   - ...я не уверена, что справлюсь. И... и у меня такой характер. Я же тебя изведу в конец...

   Так начались самые безумные месяцы в жизни Дара. Но они того стоили.

Вместо эпилога

   Я точно знала, где найти Йена - на крыше Кривой башни. Он сидел на краю, свесив ноги, - меня всегда это жутко нервировало - и вышивал. Рядом на солнышке распластался рыжий кот, который изрядно постарел, погрузнел, но все был сам по себе. Иногда - рядом с людьми.

   Как правило, с теми, кому нужно общество без общения.

   - Прячешься?

   Таиться не было смысла, Йен услышал меня задолго до моего появления на крыше. И если не сбежал еще, то на разговор настроен.

   - Даже если я упаду, ничего не случится, - он всякий раз это повторяет, а я отвечаю, что все равно нервничаю.

   - Он еще сердится? - Йен отложил пяльцы, собрал разноцветные ниточки, прилипшие к рубашке и все-таки сполз со стены.

   Рыжий. Долговязый, уже с меня ростом. По щенячьи нескладный. Смешной. Ему тринадцать, и Йену кажется, что это - умопомрачительно много. Во всяком случае, достаточно, чтобы с ним считались.

   - Я все равно скоро уеду...

   Носом шмыгнул и насупился.

   - А ты хочешь?

   Не хочет. Несмотря на кажущуюся взрослость, он ребенок, которого в очередной раз высылают из дому. И пусть бы с Гартом он ладит куда лучше, чем с отцом, Йен все равно переживает.

   - Ты можешь остаться. Гарт поймет и...

   - Я ведь должен, - Йен позволил себя обнять. - Я же знаю, что должен и... и он опять разочаруется. Он никогда не говорит, что разочаровывается, но я же все понимаю...

   Ссора двух интровертов страшна торжественным молчанием и показательным игнорированием друг друга. Ее как бы нет, этой ссоры. Есть взаимная вежливость в случаях, когда не избежать встречи, и взгляды исподтишка. Мрачный Кайя, который бродит из угла в угол, мысленно доказывая себе, что он-то прав. И не менее мрачный Йен, сбегающий в очередное секретное место.

   И Настасья, которая пользуется моментом и подсовывает дорогому брату очередное рукоделие. У него ведь лучше получается, тем более что Йена рукоделие успокаивает, а у нее на крестики-бисеринки терпения не хватает. Вообще кто сказал, что она хочет быть леди?

   Леди - это Шанталь. А у Настасьи - иное жизненное предназначение...

   - Ты же знаешь, что Кайя тебя любит.

   Знает. Но ему все равно обидно, пусть и по инерции.

   - Он просто хочет, чтобы ты умел себя защитить...

   ...и порой завышает требования. И злится. И потом расстраивается, переживает, а мириться не умеет. Они похожи друг на друга больше, чем хотят думать.

   - Я опять веду себя как ребенок? - Йен хмурится.

   - Скорее как подросток. Но до Настасьи тебе далеко... разбаловали вы ее. Все и сразу.

   - Ну ма-а-ам... она же хорошая.

   - Я и не говорю, что плохая.

   Только вот игра в рыцаря несколько затянулась. И моя дочь, которая на полголовы выше Йена и на голову - Брайана, куда охотней примеряет доспехи, нежели наряды. А я понимаю, что Настасья - особенная. Младшая ветвь. Пусть бы и не протектор, но всяко сильнее любого человека. От мужчины это бы стерпели. А вот женщина...

   ...мир не настолько сильно изменился.

   И десять лет, в сущности, пустяк.

   Какими они были?

   Разными. Редко - беспечными. Всегда неспокойными.

   Был Город, возродившийся из пепла, сменивший обличье согласно новому плану. И та безумная весна, когда Кайя должен был находиться везде и сразу: только так он мог быть уверен, что зерно, предназначенное для посева, именно на посевы и будет использовано.