- Он выплатил мне виру за сына, такую, чтобы прожили мы еще одну зиму...

   ...но весной случился голод. И затихла кроха-дочь в колыбели, потому что не стало у Асвейг молока. А некогда прекрасная, толстая, словно южная ладья, Грюнн похудела и вовсе мертвого ребенка родила. Бьярни ставил силки, но дичь обходила их. И улов рыбы был скуден. А прежние друзья отворачивались, потому как всем и каждому ясно было: желает Бергтор извести не только брата, но и весь его род, чтобы лишь его, Бергтора, кровь уцелела. Вот только боги не желали давать ему сыновей, пустыми ходили его жены. Злился Бергтор и нынешней зимой попросил он в жены Сольвейг...

   - Если ты, древний человек, убьешь моего брата, я не только не буду искать мести, - смешно думать, что Бьярни ныне способен кому-то мстить, - но и скажу богам спасибо.

   - А если я дам твоей семье защиту? Пообещаю, что ни ты, ни твои жены, ни твои дети не будете больше голодать?

   - Тогда я скажу, что хольмганг - круг, в котором вершится суд богов. И не людям спорить с ними... конечно, если не победит чужак. Тогда найдутся те, кто скажет, что чужака надо убить, если не руками, то стрелами или копьем...

   Чужак ведь один, и сколь бы ни был силен, он не выстоит против многих.

   Женщина нахмурилась, а желтоглазый наклонился к ней и что-то сказал, верно, успокаивал. В сказках старухи Алвы древних людей нельзя было уязвить ни копьем, ни стрелой, пусть бы и железной.

   Много крови прольется на нынешнем тинге. И Бьярни не желал ее, но...

   ...все получилось так и не так, как он ожидал.

   Чужак вышел в круг, но Бергтор отказался с ним драться. Рассмеялся, что, мол, владыка островов не будет тратить свое время попусту. Он милосерден и дарит жизнь.

   В честь праздника.

   Тогда чужак повторил слова, сказанные Бьярни...

   ...о да, Медвежья лапа хорошо знал младшего брата, вспыльчивого, самолюбивого и такого неосторожного. Сколь легко было вызвать ярость, и сколь быстро эта ярость становилась всеобъемлющей, лишающей разума.

   Бьярни много раз уже видел, как на губах брата выступала белая пена, а глаза наливались кровью.

   И не ощущал Бергтор боли.

   И не способны были остановить его раны.

   И сам он делался силен, в разы сильнее обычного человека...

   ...вот только чужак вовсе не был обычным. Он вскинул руку, на ладонь принимая удар секиры, и огромное лезвие раскололось. А чужак толкнул Бергтора в грудь, и тот вылетел за пределы круга, покатился, роняя слюну и пену на песок.

   Взвыл и... поднялся на четвереньки, дернул головой и отчетливо произнес:

   - Я удавлю тебя голыми руками...

   ...этими руками он сосны корчевал. И однажды, ударом, поставил на колени черного тура, из тех, которые остались еще на острове.

   - ...я удавлю тебя. А твою женщину отдам собакам.

   Ему позволили договорить. И встать на ноги. Чужак оказался рядом. При нем не было оружия, да и нужно ли оно тому, кто способен руками хорошую южную сталь ломать?

   Хрустнула шея. Провернулась голова и упала на песок.

   Покатилась оставляя кровяный след. А массивное тело Бергтора еще несколько мгновений просто стояло. Потом и оно рухнуло...

   Тихо стало.

   Только женщина с ножами вдруг оказалась перед лавкой, становясь между людьми и Бьярни. Хотя, конечно, не Бьярни она защищала.

   - Уберите оружие, - сказал чужак, подбирая голову. - Я не хочу никого убивать.

   Молчали ярлы. Переглядывались. И Бьярни знал все их мысли. Поднялся он, опираясь на руку Сольвейг, и вышел в круг. Пусть бы и отвернулась от него удача, но разума Медвежья лапа не утратил. Все это знали.

   - Уберите оружие, - повторил он слова чужака. - И вернетесь домой. Скажете своим женам и дочерям, что нет больше Бергтора, что не придет он и не скажет, чтобы отдавали зерно и мясо, не потребует шкуры и эль, не заберет для себя и своего хирда женщин.

   Слушали Бьярни.

   - Бергтор был свиреп и силен. Но он теперь мертв. И ты, ярл Трюри, думаешь, что твоих людей хватит, чтобы занять его дом. И о том же думает ярл Хьялви. А ты, Атни, вспомнил, небось, что одной со мной крови и прав имеешь больше, нежели прочие. Но много ли радости будет с того, что станете вы воевать друг с другом?

   Молчат. Знают, что равны по силе. И все же слишком заманчиво надеть на голову золотой обруч, сесть на белую турью шкуру, что расстилают на плоском камне, и назвать себя конунгом.

   - Чужаку предлагаешь все отдать?

   Знаком указал Бьярни на топор. И Сольвейг подняла расколовшееся лезвие над головой, чтобы все видели.

   - Он сильнее любого из вас. И если кто желает вызов бросить, то пусть скажет.

   Смотрели ярлы на топор. Друг на друга.

   На Бьярни.

   - Некогда в Доме-на-холме жили люди с желтыми глазами.

   Бьярни не видел чужака, но если тот не останавливал, то значит, Медвежья лапа правильно все делал. Его послушают, хотя бы задумаются над тем, что Бьярни говорит.

   - Они были сильны, много сильнее любого человека. А еще ни железо, ни огонь, ни яд не способны были причинить этим людям вреда.

   Думайте, ярлы. Вспоминайте. Не одна Алва сказки рассказывала.

   - Дом-на-холме мертв, - сказал Хьялви, отмахиваясь от жены, которой вовсе не хотелось овдоветь до срока.

   - Спит. Просыпается, - чужак встал рядом с Бьярни и, взяв кусок топора, раскрошил в ладони. - Это мой дом. Здесь. Пойдете против меня - умрете.

   Он потер шею, на которой проступало лиловое пятно.

   - Примете мою руку и останетесь живы.

   - И что ты попросишь? - подал голос Трюри, прикидывая, что сумеет отдать на откуп.

   - Десятую часть мяса, зерна, шкур, всего, что ты получаешь от моря или земли. И седьмую часть добычи, которую ты привезешь из похода. То, что принадлежало ему, - чужак указал на тело Бергтора, - я заберу себе.

   Это было верно и по закону.

   Они согласятся.

   Бьярни зажмурился, вспоминая и другие истории. О том, что желтоглазые люди слышали море, а море приводило к островам косяки толстой сельди, и свирепых касаток, чей жир и мясо способны были накормить многих людей...

   ...да, это был хороший день. И Бьярни шепнул дочери:

   - Иди домой.

   По одному подходили ярлы и, сгибая спину, протягивали оружие чужаку, клянясь, что никогда не обратится оно против него.

   Резали руки, проливали дареную кровь.

   И когда последние капли упали на плоский камень, сказал Бьярни так:

   - Отпусти их. Пусть завтра вновь откроется тинг. И тогда принесут они тебе дары, а с ними жалобы и просьбы.

   - Похоже, мне пригодится разумный советник, - чужак усмехнулся и снова шею поскреб. - Ты знаешь, о чем будут просить?

   - Я пятнадцать тингов сидел на плоском камне.

   - Тогда еще некоторое время посидишь рядом.

   Он обнял женщину, а та принялась что-то в полголоса выговаривать, вытирать ладони платком. Все ж таки странные у них обычаи, если не боится такому под руку лезть. И Бьярни подумал, что и чужаку вряд ли ведомы местные.

   - Тебе надо решить, что ты будешь делать с женами Бергтора.

   - Ничего. Пусть идут, куда хотят.

   - Так нельзя. Они не проживут зимой одни. Ты убил их мужа и теперь должен кормить их. Или отдай, или убей, или оставь себе - твоей жене нужна будет помощь по дому. Бросать не принято.

   Женщина в шубе сначала нахмурилась, а потом засмеялась.

   Уверена, что не променяет ее желтоглазый? У Бергтора красивые жены, куда как красивей этой, тощей и темной.

   - Сколько их?

   - Четырнадцать.

   И Сольвейг бы стала пятнадцатой.

   - Там, у камня, стоит Кайса. Посмотри. Она молода. Сильна. Красива. У нее белые волосы и синие глаза. Многие ездили к ее отцу, везли богатые дары...

   ...и Кайса, зная о своей красоте, не страшится будущего. Стоит прямо, шубу скинула, позволяя оценить гибкий стан, полную грудь и широкие бедра. На руках ее - золотые браслеты. На шее - тяжелые ожерелья. В светлые волосы драгоценные камни вплетены.