...чтобы никаких красных платьев, напудренных бюстов и капризных дев.

   - Тисса - мягкий человек, и порой стесняется высказать то, что следовало бы. Многие принимают это ее качество за слабость. А я не хотел бы, чтобы мою жену обижали.

   - Это я поняла, - леди Нэндэг позволила себе улыбнуться.

   Ну уж нет, за то происшествие извиняться Урфин не станет.

   - Вы будете помогать ей, как помогали. И я бы хотел, чтобы помогали не только вы. Здесь слишком много людей, которые ничего не делают. Я же беру на себя ваше содержание. Плюс оклад.

   Урфин озвучил сумму, но леди Нэндэг была слишком леди, чтобы выдать себя выражением лица.

   - И платить я буду именно вам, а не вашему брату.

   - Вы более проницательны, чем кажетесь.

   Просто осведомители хорошие. Барон Гайяр весьма долго позволял себе пренебрегать сестрой, которая вежливо и жестко держала в своих холеных ручках Кверро. И лишь после отъезда, вернее было бы сказать, отправки леди Нэндэг - старые девы не делают роду чести - стало ясно, сколь нужна она была замку. Ничего, перебьются.

   - Я также не стану возражать, если вам вздумается каким-либо образом устроить личную жизнь.

   Усмешка.

   Леди Нэндэг давно забыла, что такое личная жизнь.

   Она годы отдала брату и Кверро, и вот оказалась не нужна. Именно эта обида, а не деньги или положения, движут ею. Иногда чужие обиды на руку. Надо только уметь пользоваться.

   - Что ж, я согласна, но... могу я вам кое-что сказать откровенно?

   - Слушаю.

   Главное, чтобы откровенности длились недолго. Эх, хватило бы сил до комнаты добрести...

   - Это касается леди Долэг.

   Она осторожна. И значит, не глупа. Впрочем, сейчас Урфин вряд ли способен кого-то придушить.

   - Сегодня я с ней имел беседу. Она хорошая девочка, но немного запуталась. Я буду рад, если вы за ней присмотрите. Но... мне бы не хотелось, чтобы вы ее обижали. Если Долэг заслужит наказание, наказывайте, но никаких розог. Она тоже моя семья и я не позволю над ней издеваться.

   - У вас был неприятный опыт?

   Какая нечеловеческая прозорливость.

   - Самым страшным наказанием, которому я подверглась в ее возрасте, была обязанность привести в порядок домовые книги. Поверьте, это пошло мне на пользу.

   Урфин верил.

   - Наказание - крайняя мера. У девочек тонкая душевная организация, им важен достойный пример и ласка.

   Если леди Нэндэг добивалась того, чтобы Урфин почувствовал себя сволочью, нанесшей непоправимый ущерб тонкой душевной организации, то у нее не получилось.

   - Но я буду рада помочь юной леди, - леди Нэндэг поднялась. - А вам рекомендовала бы отдохнуть. Мужчины склонны переоценивать собственные силы.

   Вот только ее советов еще не хватало. У него с душевной организацией полный порядок, а примером воздействовать поздно. Но Урфин преодолел раздражение. И до трости некстати упавшей дотянулся. Благо, идти недалеко. А ковер в спальне мягкий, приятный... лежать бы на нем вечность.

   Или хотя бы часик...

   Так разве ж позволят? Леди Нэндэг не упустила случая нажаловаться Тиссе. А Тисса тотчас бросилась его спасать. Или воспитывать. Урфин чувствовал, что сейчас на него будут воздействовать. Лаской. И не имел ничего против.

   - Опять плохо?

   Всегда плохо, но сейчас почти уже хорошо.

   - Ребенок...

   Она расстегнула камзол и помогла выпутаться из рукавов, которые вдруг стали тесными.

   - ...я когда-нибудь говорил тебе, что ты - сокровище? И что я тебя люблю до безумия?

   Рубашку он сам стягивает. А вот со шнуровкой корсета не справится. Но Тисса приходит на помощь.

   - И не скажу... вот такая я сволочь.

   - Лежи.

   На ковре лежать хорошо, приятно. И запах мази, оставленной Кайя, не раздражает ничуть. Мазь едкая, и шкуру в очередной раз сожжет, но от нее станет легче. А завтра он попробует снять корсет. Ненадолго. Минут десять для начала...

   - Леди Нэндэг говорит, что мужчины никогда не взрослеют. Они до самой смерти остаются вредными мальчишками.

   - Не верь ей. Она меня не любит.

   - Зато я тебя люблю.

   - Сильно?

   - Очень, - Тисса поцеловала его в висок.

   Но от укола это не спасло. Опять огня плеснули в кровь. И Урфин сжал зубы, чтобы не зарычать.

   - Потерпи.

   На него набросили покрывало. Нет, все-таки хорошо лежать... ковер мягкий, а пол твердый. В итоге - полная гармония. И Тисса рядом.

   - Спой, - попросил Урфин. - Про Биннори... я помню, как ты пела.

К двум сестрам в терем над водой,

Биннори, о Биннори...

   Урфин закрыл глаза. Он чувствовал себя старым, разбитым и при этом счастливым...

   В нору Юго вернулся раньше обычного.

   Последние дни требовали его постоянного присутствия, а сейчас и вовсе пришлось задержаться на три дня. Нечеловеческая работоспособность рыжего мешала собственным планам Юго.

   И он немного беспокоился за девчонку.

   Сбежит?

   Юго не стал ее связывать и запирать. Оставил воду, хлеб и запас свечей. Велел сидеть тихо... она была послушной девочкой. Упрямой. И старательной.

   Терпеливой.

   Ответственной.

   Чтобы он вот так когда-то сам ломал собственное тело, раз за разом повторяя упражнения? Дотошно. Медленно. Сжав зубы и побелев от напряжения? Превозмогая боль в мышцах и то незабываемое ощущение натянутых до предела сухожилий? Когда еще немного и кости с хрустом разойдутся?

   Она занималась, даже когда думала, что Юго уходил. Вставала напротив стены, закрывала глаза, вдыхала глубоко-глубоко, словно смиряясь с тем, что предстоит, и начинала повторять аркан за арканом.

   И ведь получалось же.

   Жаль, если сбежит.

   Но если сбежит, Юго не станет ее искать. Пусть себе... в Городе хватает ничейных детей, другую подберет. Или другого. Рыжий разрешил.

   Рыжий предложил взять несколько учеников. И помощников... и кого Юго сочтет нужным, главное, чтобы работа делалась, а работы ныне всем хватит.

   И все-таки он нашел время вернуться, заранее смирившись с неизбежным.

   Сэйл спала, зарывшись в кучу тряпья, и плакала. Худенькие плечики вздрагивали, по грязной щеке ползли слезы, а кулачки прижались ко рту. Губы искусала до крови.

   Между ней и стеной, словно защищая от холода, лежал кот. Хвост его нервно подрагивал, а взгляд выражал крайнюю степень неодобрения: нехорошо бросать детенышей одних надолго.

   - А я думал, ты издох, - Юго протянул руку, чтобы погладить кота, но тот зашипел.

   Злится. Не издох, но похудел изрядно и разменял половину уха на пару свежих шрамов.

   - Нет, я рад, что ты выжил. Пойдешь ко мне в контору? Заместителем? Ты мышей ловишь, я крыс...

   Отвечать было ниже кошачьего достоинства, и зверь отвернулся. А Сэйл пошевелилась и, тоненько всхлипнув, открыла глаза.

   - М-мастер?

   Она называла его так с самого первого дня, и Юго не возражал. Было приятно. Он мастер, она - ученица, которая когда-нибудь тоже станет мастером. И разве это не достойная судьба?

   - В-вы в-вернулись? - слезы опять хлынули из глаз.

   Достойная... терпеть боль. Уродовать себя ради того, чтобы стать лучшим...

   - Вернулся.

   Она вдруг бросилась на шею и прижалась, дрожа, словно в лихорадке.

   ...и все-таки стать этим самым лучшим.

   - Ну, что случилось? - Юго совершенно не умел утешать детенышей, тем более что Сэйл была с него ростом.

   - Я... я думала, что вы тоже умерли. Все умерли... - ее трясло так, что зубы клацали.

   - Кто умер?

   - Папа... и мама... и брат тоже. Он заплакал и его нашли. А еще сестра... у меня красивая сестра была... она хорошо спряталась, и сидела тихо...