— Вы и сейчас можете получить в собственность хижину и садик, — сказал Джерри, беспечно усмехаясь и глядя на нее.

— Пожалуйста, перестаньте, — сдвинула брови Зельда. — Не портите мне этого чудного дня подобными разговорами… я их терпеть не могу — и вы это знаете.

— Не сердитесь. Я так влюблен, что готов преподнести вам весь мир в подарок за одну улыбку.

— Мне не надо ничего от вас — и от меня тоже не ждите ничего, — возразила Зельда и продолжала со все возрастающим одушевлением:

— Знаете, если бы я захотела вдуматься в смысл ваших слов и вашего обращения со мною, я бы должна была тотчас же выскочить из автомобиля, дойти до ближайшей станции — и никогда больше не видеться с вами… Но — (она вздохнула и пожала плечами) — мне не хочется ссориться с вами, Джерри. Я сегодня так несчастна и измучена, что мне хочется только одного — без мыслей наслаждаться всем вокруг.

— А что случилось? Чем вы расстроены?

Но она не могла говорить с ним о Джордже. Ее муж и его проступки никого, кроме нее, не касались.

У Родони было пусто. Они устроились под большим дубом, и встретивший их лакей побежал выполнять заказ. По краям тенистого двора томно благоухала лаванда, ярко алели герани. Над цветами сонно жужжали пчелы, на грядке у самой дороги какая-то забредшая сюда курица рылась в сухой земле. Царили тишина, покой, сладкие ароматы лета.

Прямо перед ними, за павильоном, на фоне пурпурных склонов гор высились деревья, за которыми мелькали трубы далеких крыш. Зельда, опершись подбородком на руки, засмотрелась на эту картину, пока официант хлопотал вокруг и Джерри совещался с ним. Ощущение безмятежной радости проникло ей в душу. А когда появились коктейли, восхитительный завтрак и, наконец, вино, красное, терпкое, коварное вино, — сладкая истома разлилась по всему ее телу. Она больше не думала о Джордже, о его себялюбии и упрямстве, об их жалкой жизни. Она не думала ни о своем спутнике, ни о том, что ее окружало. Было приятно сидеть, опершись щекой на руку, глядеть на лиловеющие горы, неопределенно, туманно грезя о чем-то; было приятно попивать маленькими глотками вино, с наслаждением втягивать в себя дым папиросы, слушая то, что без конца нашептывает ей Джерри. Она не пыталась вникнуть в его слова. Кажется, он все время спрашивал:

— Ну, разве здесь не чудесно, душенька? Разве не изумительно красиво? А что вы скажете о завтраке?

А она на все отвечала машинально:

— Да, замечательно хорошо!..

Через некоторое время она, очнувшись, обнаружила, что Джерри сидит рядом с нею и, обняв, целует ее в губы. Она позволила ему снять с нее шляпу, притянуть еще ближе к себе. Ей было приятно прикосновение его свежей кожи, его трепетные стремительные поцелуи. Мягкое, чувственное упоение овладело ею. Казалось, все плавно качается вокруг нее: вверх-вниз, вверх-вниз… Было так тихо, так тепло, так сладко благоухали цветы, так мирно жужжали пчелы… ей стало очень жарко.

С усилием она высвободилась из объятий Джерри и выпрямилась, глубоко переводя дух.

— Это невозможно, Джерри… Нам надо взять себя в руки… Такой чудный день… Не будем его портить.

Он бессвязно молил ее о чем-то, пытаясь снова обнять ее. Но Зельда уже овладела собой.

— Зельда, Зельда! Я люблю вас, не будьте жестоки… Я готов целовать землю, по которой вы ходите… О солнышко, не бросайте меня… Другой такой нет во всем мире… Зельда…

— Будет вам, Джерри. Или вы хотите стать мне противным? Пора домой…

Ей ярко представился этот «дом»: неряшливая комната, большое неподвижное тело на кровати.

— О Зельда, вы не можете уйти теперь, оставить меня сейчас! Отчего вы не хотите закончить вместе этот изумительный день?..

— Не глупите, Джерри. Вы отлично знаете, чем это может кончиться.

— Знаю, да… Но отчего же нет? Отчего нет? Я влюблен в вас. Вы — в меня.

— Мы бы оба пожалели потом…

— Никогда!

— Ну, а я бы пожалела…

— Но отчего? Кому от этого вред? Кто будет знать?

Мольбы, уговоры продолжались. Зельда стояла у его колен, он обхватил руками ее талию и не пускал. Она откинула со лба его светлые кудри, заглянула в молящие голубые глаза, словно мысленно оценивая своего спутника… Да, она может увлечь этого молодого человека, если захочет; может опутать его жизнь так, что он никогда не освободится от этих пут, и сто тысяч, которыми он хвастался, а потом и отцовские миллионы будут принадлежать ей. Да, она может иметь свой собственный домик, на склоне Тэмплпайса, садик, — в общем, все, что пожелает. А если вздумает снова пойти на сцену, то Джерри станет ей солидной поддержкой, обеспечит ей успех. Не то, чтобы она рассчитывала на продолжительность его увлечения, — но она знала, что, скомпрометировав Джерри в обществе, она сумеет заставить его жениться, когда Джордж будет устранен с дороги. Многие женщины в Калифорнии именно таким способом приобрели себе мужей и состояние и теперь приняты в лучшем обществе Сан-Франциско. Она когда-то слышала, как об этом толковали дядя и тетка. Да и все об этом говорят. Да, стоит ей сказать слово — и она обеспечена до конца своих дней. Конец заботам, волнениям, лишениям.

Она наклонилась и поцеловала Джерри в лоб коротким холодным поцелуем, потом высвободилась, стала собирать сумочку, шляпу, перчатки.

— Я пойду в дамскую комнату, поправлю волосы, Джерри, а потом мы поедем.

— Зельда, вы — злая, эгоистичная женщина! Скверная женщина!

— Не такая уж скверная. Могла оказаться хуже, — бросила она легким тоном, уходя.

Джерри довез ее до дверей гостиницы, и, остановив автомобиль, удержал на минутку быстрой речью и сверкающим, жадным взглядом.

— Когда же я опять увижу вас, солнышко? Завтра? Завтра днем, хорошо? О милая, скажите «да»! Я покажу вам еще одно новое местечко. Это — итальянская вилла, интересный старый уголок, совершенно как в Сорренто или Амальфи. Завтра, да? Я позвоню вам в час или чуточку позже. О Зельда, солнышко, я, кажется, счастливейший в мире человек — и вместе с тем несчастнейший! Вы начинаете привязываться ко мне — и я добьюсь, что полюбите, увидите!

— Джерри, вы — настоящий сумасброд! Да дайте же мне выйти!

— Так завтра?

— Не знаю, посмотрим. Это «завтра» меня пугает. Может быть, проснувшись утром, я решу никогда больше не встречаться с вами.

— К чему вы это говорите! Вы отлично знаете, что не сделаете этого.

— А вдруг сделаю…

— И слушать не хочу!.. Так я позвоню…

— До свиданья. Спасибо за чудную прогулку.

— Как бы мне хотелось поцеловать вас!

Она выскочила из автомобиля, кивнула Джерри и вошла в отель. Когда тень от дверей упала на нее, на душу надвинулось чувство виноватости. Джордж — наверху, может быть, еще больной… или неужели он снова на скачках? Отвращение и скука овладели ею при мысли о повторении вчерашнего. А рядом с этим мелькнуло в памяти разгоряченное, молящее лицо Джерри, белокурая голова, голубые глаза… Нет, надо кончать! Довольно с нее Джерри Пэйджа! Джордж поможет ей стряхнуть с себя это…

С такими мыслями она поднялась в лифте, пересекла коридор… Дверь их комнаты была на замке, но ключ Зельды не вошел в скважину. Очевидно, изнутри торчит другой ключ. Джордж спит. Она тихонько окликнула его. Вдруг острый запах сжал ей сердце. Она зажгла свет и сильно нажала кнопку звонка у лифта.

Минуты сводящего с ума ожидания. Наконец, появились люди. Позванный снизу слесарь стал открывать дверь отмычкой. Келли, полицейский, и О'Шофнесси, младший конторщик, стояли подле Зельды, прислонившейся к стене с судорожно сжатыми руками… Слава богу, дверь распахнулась! Джордж в своем ветхом халате лежал на постели, с запрокинутой головой, растрепанными волосами, с белым, как мел, лицом. Как страшно тихо он лежал! Келли нагнулся над ним.

— Дышит ровно!

Пытаясь приподнять его, он задел и сбросил на пол пустую бутылочку.

— Ага! — воскликнул он, поднимая ее и глядя на ярлычок. Это были «сонные капли».

— Не бойтесь. Он не умер. Может быть, еще удастся спасти. Бегите за доктором Томпсоном, живо!