— Ну, ты уже был на пути туда и без моего приказа.

— Не надо, Зель, даже шутить этим не надо!

Он поймал ее руку, поцеловал и прижал к своей щеке.

— Погоди. Слушай: здесь живет одна старушка, Кэсрин Кассиди, которая уже двадцать лет служит горничной в «Альказаре». Я когда-то у нее жила. У нее мы можем снять комнату за три доллара в неделю. Завтра же переедем. Мы должны урезать себя во всем, беречь каждый цент и выбраться поскорее из Фриско.

— Это ты дело говоришь. Здесь мы варимся в собственном соку. Если бы мне только вернуться в Нью-Йорк, где меня знают, я пошел бы прямо в бюро к Фарли Фроман, или Беласко, или к Марку Кло, где каждый обо мне слыхал…

— Ну, довольно этого, Джордж! Я намерена забрать тебя в руки и сделать из тебя смирного, скромного мальчика, который делает, что мама велит. Ни Фроман, ни Беласко, ни Марк Кло никогда о тебе не слыхали.

— Но… — начал было Джордж, надувшись. Но она не дала ему продолжать.

— Ну, ладно. Не буду. Я валял дурака, я — дрянцо, ничтожество… Я ничего не сумел добиться… Надо теперь дать тебе действовать. Я буду послушен… только…

— Только что?

— Если бы тебе удалось уговорить их оставить меня в покое, мы бы сохранили деньги…

— Джордж!

— Я идиот! Прости… Зельда, девочка, ты — чудо!

Когда она уходила, он брился, желая принять благообразный вид для визита к Джеку Койну. Выспавшись, он совсем оправился от потрясения и болезни.

Зельде предстояла неприятная миссия. Но она приготовилась. Это сделать необходимо. Она все обдумала. Другого выхода не было.

Она вошла в телефонную будку и позвонила в контору «Пэйдж и К°».

— Алло! Джерри! Я свободна. Он только что отправился на скачки… Вчера нельзя было, он был нездоров и сидел дома, О Джерри, я так несчастна! Мне опротивело все это. Хочу видеть вас. Мне только с вами хорошо. Не можете ли вы прийти сегодня? Помните, вы говорили об итальянской вилле… Поедем?.. О, вы такой милый!.. Да, я тоже вчера скучала… Джерри, только не приходите в гостиницу… Мы встретимся, ну, хоть у Мэски на Кэрни-стрит.

Солнце сквозь серую завесу тумана казалось серебряным диском. Поверхность залива была испещрена пятнами пены и мелкими суденышками, качавшимися на волнах. Пароход с красным тентом нырял носом в гребни волн, направляясь к белой отмели, приютившейся у подножия гор. Сизый дымок из его трубы тянулся над уступом Тэмплпайса и тонким кружевным шарфом извивался между темных сосновых рощ. Маленький остров Алькатрас гордо и вызывающе, как утесы Гибралтара, глядел в лицо надвигавшейся стене тумана.

— Ну, разве это не похоже на наступающие полчища? — заметила Зельда, опершись локтями о перила и глядя на море.

Они сидели на балконе, закрытом ветвями перечника, и наслаждались вином, печеньем и ореховым тортом.

— В тумане есть что-то таинственное и ласковое. Красиво, правда?

— Но самое красивое здесь — вы, — сказал Джерри, стоя за нею и положив ей руки на плечи.

— Нет, до чего здесь хорошо! И как это вы умудряетесь отыскивать такие места?

Полутрактир, полуресторан, где они находились, был расположен на крутом уступе горы, над веселой теснотой крыш, пакгаузов, судов. То было излюбленное место живших в соседстве итальянцев, и от всего здесь веяло какой-то старомодной прелестью и уютом. Маленькая спальня, примыкавшая к балкону, была тесно уставлена старой мебелью деревенской работы. Кружевные занавески на окнах, образа, статуэтки Пресвятой Девы, безделушки, на стенах сушеные травы — все это создавало какую-то веселую домовитость. Вино и сласти подала им сюда Карлотта, старая итальянка, смуглое, изрытое морщинами лицо которой напоминало скорлупу ореха.

— Рад, что вам здесь нравится. Я этого и ожидал.

— Какая чудная картина! Отсюда видно все по ту сторону залива. Вот там мы были третьего дня?..

— Да. Этот день я никогда не забуду.

— А сегодняшний?

— Как вы можете спрашивать? Я так ждал его. Я тосковал по вас все эти дни, часы, каждую минуту.

Она долгим взглядом посмотрела на него и медленно опустила ресницы, когда он обнял ее. Губы Джерри нашли ее щеку, уголок рта…

— Зельда… я люблю… я обожаю вас.

— Правда?

— Вы знаете, что правда… Солнышко, я не могу жить без вас. Вы должны быть моей… я… вы понимаете… я хочу вас…

— Слушайте, Джерри. У меня к вам просьба.

— Я не могу больше… понимаете…

— Да слушайте же, прошу вас. Вы хотите, чтобы я была ласкова к вам, да?

— О дорогая!

— Хорошо, я приму это во внимание, но вы должны мне оказать услугу. Вы пытались мне делать подарки и я всегда отказывалась, так?

— Да.

— Ну, вот, а теперь я… мне нужны новые платья. Мне до смерти надоели те, что у меня, и хочется чего-нибудь нового. Лето близко, а мне нечего надеть.

— Вы хотите, чтобы я подарил вам что-нибудь красивое?

— Мне нужны деньги, Джерри. Может быть, вы…

— Милая! Конечно! Сколько вам надо?

— Не знаю, покажется это вам много или мало… мне нужно две сотни.

— Всего-то? Какая вы забавная! Я дам вам в десять раз больше, если вы скажете то слово, которого я жду…

— Нет, мне больше не надо. Двести. Я видела одну вещь, которая мне ужасно понравилась. Никогда мне ничего так не хотелось…

— Зельда! Я так рад, что могу… Я сию минуту выпишу вам чек.

Он достал из кармана вечное перо и чековую книжку и, готовясь писать, повернулся к Зельде.

— Я напишу на пятьсот, хорошо?

— Нет, нет, я не возьму столько.

— Ну, триста.

— Нет, Джерри, мне надо двести и ни цента больше.

Она смотрела, как он вписал цифру и подписался, потом взяла бумажку в руки и, еле дождавшись, пока обсохнут чернила, засунула ее поглубже в чулок.

Часы текли. Надо было играть взятую на себя роль, отвечать улыбкой на улыбку, взглядом на взгляд, покоряться горячим объятиям и поцелуям, кокетничать, дурманить, баюкать обещаниями, пока, наконец, она не очутилась на улице с драгоценной бумажкой в чулке и решением навсегда прекратить эти вольности. Она ненавидела себя, когда Джерри обнимал ее, когда она отвечала на его жадные взгляды, когда притворялась, что скоро согласится на то, чего он добивался.

— Ну, прощайте, Джерри, прощайте, милый. Спасибо за чек! Завтра увидимся, непременно. Проведем вместе день, а, может быть, скоро и вечер… До свиданья!

Автомобиль скрылся из виду, и она с тяжелым сердцем торопливо направилась в гостиницу. Там разменяла чек, уплатила по счету, и, сунув остальное в перчатку, пошла к человеку, купившему Бастера.

Глава восьмая

Комната миссис Кассиди походила на хозяйку: такая же обтрепанная, унылая и запущенная. Колченогая, ломаная мебель, вытертый до основания ковер, темнота, пыльный пол. Засаленные занавеси на высоких окнах, выходивших на какую-то свалку битых бутылок и пустых ящиков. Высокая стена напротив закрывала доступ солнцу.

Но Зельда была довольна. Купила керосинку, кастрюли и сковородки и готовилась стряпать для Джорджа и себя. Жизнь приобрела для нее новый интерес. Ее не пугала перспектива существования в таких условиях. Джордж в своем покаянном настроении был снова Джорджем прежних дней, когда только началась их дружба. С таким кротким и веселым товарищем было приятно проводить время. Помогать же ему, быть ему советчицей — еще приятнее. Она увлекалась этой новой ролью, строила планы, собирала деньги. Благодарность и смирение Джорджа трогали ее. Он старался шутками смешить ее до слез. Иногда, когда он сам веселился не меньше, чем она, Зельда глядела на него и думала: «Если бы ты был всегда таким, я могла бы любить тебя, любить по-настоящему».

Она не говорила этого вслух. К чему? Их тесная близость, дружеские беседы, то, как она вдруг начинала ерошить ему волосы или в порыве нежности прижимать к себе его большую голову, говорили красноречивее слов, что она все забыла и привязалась к нему сильнее прежнего.

И постоянной ее мыслью, сознательной или бессознательной было: «Я сказала, что искуплю вину перед ним, и искуплю!»