Изменить стиль страницы
10
Как, волею пожертвовав своей,
К тебе взывают ангелы «Осанна»[680],
Так на земле да будет у людей!
13
Да ниспошлется нам дневная манна,[681]
Без коей по суровому пути
Отходит вспять идущий неустанно!
16
Как то, что нам далось перенести,
Прощаем мы, так наши прегрешенья
И ты, не по заслугам, нам прости!
19
И нашей силы, слабой для боренья,
В борьбу с врагом исконным не вводи,
Но охрани от козней искушенья!
22
От них, великий боже, огради
Не нас, укрытых сенью безопасной,
А тех, кто там остался позади».
25
Так, о себе и нас в мольбе всечасной,
Шли тени эти и несли свой гнет,
Как сонное удушие ужасный,
28
Неравно бедствуя и все вперед
По первой кромке медленно шагая,
Пока с них тьма мирская не спадет.
Божественная комедия Dante009311.jpg
31
И если там о нас печаль такая,
Что здесь должны сказать и сделать те,
В ком с добрым корнем воля есть благая,
34
Чтоб эти души, в легкой чистоте,
Смыв принесенные отсюда пятна,
Могли подняться к звездной высоте?
37
«Скажите, — и да снидут благодатно
К вам суд и милость, чтоб, раскрыв крыла,
Вы вознеслись отсюда безвозвратно, —
40
Где здесь тропа, которая бы шла
К вершине? Если же их две иль боле,
То где не так обрывиста скала?
43
Идущего со мной в немалой доле
Адамово наследие гнетет,
И он, при всходе медлен поневоле».
46
Ответ на эту речь, с которой тот,
Кто был мой спутник, обратился к теням,
Неясно было, от кого идет,
49
Но он гласил: «Есть путь к отрадным сеням;
Идите с нами вправо: там, в скале,
И человек взберется по ступеням.
52
Когда бы камень не давил к земле
Моей строптивой шеи так сурово,
Что я лицом склонился к пыльной мгле,
55
На этого безвестного живого
Я бы взглянул — узнать, кто он такой,
И вот об этой ноше молвить слово.
58
Я был латинянин; родитель мой —
Тосканский граф Гульельм Альдобрандески;
Могло к вам имя и дойти молвой.
61
Рожден от мощных предков, в древнем блеске
Из славных дел, и позабыв, что мать
У всех одна,[682] заносчивый и резкий,
64
Я стал людей так дерзко презирать,
Что сам погиб, как это Сьена знает
И знает в Кампаньятико вся чадь.[683]
67
Меня, Омберто, гордость удручает
Не одного; она моих родных
Сгубила всех, и каждый так страдает.[684]
70
И я несу мой груз, согбен и тих,
Пока угодно богу, исполняя
Средь мертвых то, что презрел средь живых».
73
Я опустил лицо мое, внимая;
Один из них, — не тот, кто речь держал, —
Извившись из-под каменного края,
76
Меня увидел и, узнав, позвал,
С натугою стремясь вглядеться ближе
В меня, который, лоб склонив, шагал.
79
И я: «Да ты же Одеризи, ты же
Честь Губбьо,[685] тот, кем горды мастера
«Иллюминур», как говорят в Париже!»[686]
82
«Нет, братец, в красках веселей игра
У Франко из Болоньи,[687] — он ответил. —
Ему и честь, моя прошла пора.
85
А будь я жив, во мне бы он не встретил
Хвалителя, наверно, и поднесь;
Быть первым я всегда усердно метил.
вернуться

680

«Осанна» (еврейск. — спаси, сохрани) — приветственное восклицание.

вернуться

681

Дневная манна — хлеб насущный, в смысле: духовная пища, небесная благодать.

вернуться

682

Мать у всех одна — земля.

вернуться

683

Вся чадь — вся дружина.

вернуться

684

Я был латинянин… — Это Омберто Альдобрандески, граф Сантафьора (Ч., VI, 111), погибший в 1259 г. при осаде сьенцами его замка Кампаньятико.

вернуться

685

Одеризи из Губбьо — прославленный в свое время миниатюрист (умер в 1299 г.).

вернуться

686

«Иллюминур», как говорят в Париже — то есть миниатюра.

вернуться

687

Франко из Болоньи — миниатюрист, современник Данте.