Изменить стиль страницы

Данте заставляет самого апостола Петра произнести на восьмом звездном небе страстную тираду против порочных пап, унаследовавших его престол (песнь XXVII). Пылая святым негодованием, апостол Петр говорит, что не следует удивляться, что облик его принимает алый цвет Марса, так как его престол занял недостойный (папа Бонифаций VIII). Падению церкви радуется в преисподней Люцифер. Звучат обличающие слова апостола:

Тот, кто как вор, воссел на мой престол,
На мой престол, на мой престол, который
Пуст перед сыном божиим, возвел
На кладбище моем сплошные горы
Кровавой грязи…
(«Рай», XXVII. 22–26)

Следует особо отметить трижды повторяющееся эмоциональное: «на мой престол…». Не для того воспитана божья невеста — церковь, чтобы стяжать золото, не для того погибли праведники, чтобы их преемник пристрастно разделял крещеных на своих противников и приверженцев. Ключи св. Петра стали гербом на боевом знамени папы, который водит дружины против христиан и скрепляет образом Петра на печати лживые и продажные грамоты. Петр повелевает поэту:

Скажи о том, что я сказал тебе.
(«Рай», XXVII, 66)

Данте определяет праведность в раю самовольно, часто вопреки установившимся в церкви взглядам. Так, например, поэт вложил в уста Фомы Аквинского похвалу осужденному и преследуемому парижскими теологами аверроисту Сигерию из Брабанта (род. около 1226 — убит около 1283 г. в Орвиетто, где пребывала в то время папская курия). Фома Аквинский говорит, указывая на один из пламенников на небе Сатурна:

То вечный свет Сигера, что читал
В Соломенном проулке в оны лета
И неугодным правдам поучал.
(«Рай», X, 136–138)

(«Соломенный переулок» — в Париже, около площади Мобер в Латинском квартале, где находились философские и богословские школы Сорбонны). Отметим также те хвалы, которые Данте воздал на небе Солнца Соломону и Дионисию Ареопагиту:

В нем — мощный ум, столь дивный глубиной,
Что если истина — не заблужденье,
Такой мудрец не восставал второй.
За ним ты видишь светоча горенье,
Который, во плоти, провидеть мог
Природу ангелов и их служенье.
(«Рай», X, 109–117)

Песни XV, XVI и XVII дантологи называют «трилогией Каччагвиды». На небе Марса среди праведных воинов, павших за правое дело, появляется торжественная фигура прапрадеда Данте — Каччагвида. Несмотря на заверения автора «Рая», что «скудно благородство нашей крови», что важны лишь духовные дары, а не знатность, Данте признается, что даже на небе он был горд своим предком и своим происхождением. Каччагвида отвечает подробно на вопросы своего правнука о генеалогии их рода, а также о знатных семьях Флоренции, существующих и вымерших. Мы узнаем много подробностей, драгоценных для истории Флоренции, может быть, не вполне уместных в столь высоких сферах небес. Родословные перемежаются с идиллией, идиллия переходит в сатиру. Данте устами Каччагвиды говорит о тех временах, когда Флоренция была заключена в первый узкий круг стен, когда мужья еще не покидали надолго постели своих жен для торговых путешествий во Францию, когда женщины пряли пряжу и рассказывали чадам и домочадцам о славе Трои, Фьезоле и Рима. В домах флорентийских граждан не было роскоши, превратившей их позже в «чертоги Сарданапала»; Флоренция жила спокойно, скромно и смиренно. Ее женщины не рядились так, что их наряды обращали на себя внимание, не румянились и не белились. Отцы не давали за своими дочерьми непосильного для семьи приданого. В XVII песне Каччагвида предвозвещает Данте изгнание.

Как в древности ни в чем не повинный Ипполит должен был оставить Афины из-за ложных обвинений своей мачехи Федры, так Данте покинет Флоренцию, простившись со всем, что дорого его сердцу. Каччагвида обещает Данте покровительство веронских синьоров делла Скала и хвалит щедрость и величие Кан Гранде. Выслушав это страшное предсказание, Данте обращается к своему пращуру и говорит: «Я вижу, мой отец, как на меня несется время, чтоб я в прах свалился». Он должен вооружиться уже сейчас против ударов судьбы и внутренне решить, следует ли ему сказать все, что он видел в своих странствиях, или утаить часть истины, так как то, что он видел, не будет приятно услышать сильным мира сего. Если он откроет правду, то, потеряв Флоренцию, не сможет найти себе пристанище и в других местах. В то же время он понимает, что если не скажет всего, если умолчит, то слава его померкнет в грядущих веках. Каччагвида, праведный рыцарь без страха и упрека, ответствует, что Данте должен все объявить сполна: «И пусть скребется, если кто лишавый!». Слова Данте должны прозвучать, чтобы помочь людям исправиться. И Каччагвида обещает своему внуку:

Твой крик пройдет, как ветер по высотам,
Клоня сильней большие дерева;
И это будет для тебя почетом.
(«Рай», XVII, 133–135)

На небе неподвижных звезд Данте видит необычные явления, триумфы божества и праведников, которые возникают как световые волны. Духовные силы поэта возрастают в созвездии Близнецов, под знаком которых он родился на земле и впервые почувствовал сладостный воздух Тосканы. Тогда Данте отрывается духовно от земли. Он видит, что малый и жалкий земной шар лежит где-то в бесконечности, окруженный бесчисленными звездными мирами. Слышится песнопение — кристальное небо полнится гармонией сфер.

В XXIII, XXIV и XXV песнях Данте подвергается экзамену апостолов Петра, Иакова и Иоанна, вопрошающих его о сущности трех богословских добродетелей: веры, надежды, любви. Данте сравнивает себя с бакалавром на экзамене у строгих и справедливых магистров. Быть может, это сравнение возникло из воспоминаний о диспутах в Болонском или Парижском университетах. XXV песня начинается знаменитыми стихами о поэтических лаврах. Данте надеется, что его, автора священной поэмы, «отмеченной небом и землей», когда-нибудь увенчают на родине, во Флоренции, в баптистерии Сан Джованни, где он был крещен. В песне XXVI Данте говорит о своей встрече с предком всего человечества — Адамом и узнает от него, что пребывая недолго в Земном Раю, — всего несколько часов — он был изгнан оттуда за то, что нарушил волю божества, стремясь узнать больше того, что было ему дозволено. Таким образом, грехопадение человечества было вызвано любопытством, гордыней и непослушанием. Это также грехи Люцифера, которые были причиной его падения, нарушившего изначальную гармонию космоса. За эти грехи, а не только за предательский совет Улисс попал в Ад; они были свойственны и самому Данте, он сам исповедуется в грехе гордыни и не может обуздать бесконечной своей любознательности. На небе звезд апостол Петр произносит инвективу против дурных пап и предсказывает, что Климент V и Иоанн XXII низвергнутся в адскую бездну вслед за Бонифацием VIII.

Окрепший взгляд Данте встречает взор Беатриче, и в несколько мгновений они возносятся в Эмпирей. Райской Розе девятого неба посвящены последние три песни «Божественной Комедии». Поэт вступил из мира времени в мир вечности, он уже был не в состоянии описать улыбку и красоту Беатриче:

С тех пор, как я впервые увидал
Ее лицо здесь на земле, всечастно
За ней я в песнях следом поспевал;
Но ныне я старался бы напрасно
Достигнуть пеньем до ее красот
Как тот, чье мастерство уже не властно.
(«Рай», XXX, 28–33)