Изменить стиль страницы

Из вечной тьмы, где раздаются душераздирающие звуки — скрежет, стоны, грохот, лязг металла, завыванье ледяного ветра, Данте и Вергилий попадают в пределы гармонии, овеянной легкой меланхолией. Чистилище необычайно живописно. Зарисовки Данте — ангелы с зелеными крыльями в белых и огненных одеждах — напоминают картины мастеров раннего Возрождения, а более всего Симона Мартини:

Я различал их русый цвет волос,
Но взгляд темнел на лицах их почия,
И яркости чрезмерной я не снес.
(«Чистилище», VIII, 34–36)

Глагол различал повторяется в терцинах, в которых преобладают зрительные образы:

Уже заря одолевала в споре
Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд,
Я различал трепещущее море.
(«Чистилище», I, 115–117)

Взор Данте после адской тьмы ослепляется вспышками огня, наслаждается обилием красок и тонов, трепетом звезд любви в вышине:

Отрадный цвет восточного сапфира,
Накопленный в воздушной вышине,
Прозрачной вплоть до первой тверди мира,
Опять мне очи упоил вполне,
Чуть я расстался с темью без рассвета,
Глаза и грудь отяготившей мне.
Маяк любви, прекрасная планета,
Зажгла восток улыбкою лучей…
(«Чистилище», I, 13–20)

Отметим еще лирическое отступление в начале «Чистилища»; в нем выражена светлая и легкая грусть человека, который не может отрешиться от земного, забыть свои привязанности:

В тот самый час, когда томят печали
Отплывших вдаль и нежит мысль о том,
Как милые их утром провожали,
А новый странник на пути своем
Пронзен любовью, дальний звон внимая,
Подобный плачу над умершим днем.
(«Чистилище», VIII, 1–6)

На прибрежье Антипургатория Данте встречает душу вновь прибывшего музыканта Казеллы, своего флорентийского друга. Он поет по просьбе Данте вторую канцону «Пира»:

Амор во мне о даме говорит.
(«Чистилище», II, 112)

Данте, Вергилий и души, прибывшие вместе с певцом, радостно ловят каждый звук. Напомним, что в «Пире» Данте говорит о действии музыки на человеческую душу: «…Музыка привлекает к себе духов человеческих чувств (spiriti), которые главным образом и суть своего рода испарения сердца и которые при этом как бы вовсе прекращают всякую другую сбою деятельность: настолько душа, когда она слушает, становится однородной, а сила всех чувств сосредоточивается в том, которое воспринимает звук» (II, 13, 24). Но предавшиеся музыке вдруг услышали строгий голос стража Антипургатория, величественного старца Катона Утического, который побуждает их не отвлекаться, а продолжать свой путь восхождения. Почему Данте доверил язычнику и самоубийце Катону важную должность хранителя доступа в «Чистилище»? Сопоставления I песни «Чистилища» с другими произведениями Данте, особенно с «Пиром», показывают, что Катон был для Данте одним из божественных мужей древности, основавших римское государство. Данте чтил в нем античного праведника, пожертвовавшего жизнью, чтобы не подчиниться тирании, ибо только свобода и духовная независимость, как учили стоики, дают возможность проявить добродетель. На Катоне опочила особая милость создателя, допускавшая в исключительных случаях спасение язычника.

Катон становился в воображении Данте прообразом и символом самого бога, и поэтому именно ему надлежало открывать путь к очищению и восхождению к звездам.

В III песне «Чистилища» Данте создает образ белокурого короля Сицилии Манфреда, погибшего в битве с Карлом Анжуйским и гвельфами под Беневентом. Отдавая должное его храбрости, неприятельские солдаты набросали камни на могилу Манфреда, отлученного от церкви и похороненного без церковных обрядов. Епископ Козенцы по распоряжению папы перевез кости короля за пределы папских владений и зарыл их с проклятиями на границе Неаполитанского королевства и Кампаньи у реки Верде. Несмотря на папское осуждение, Данте спас душу Манфреда, создав легенду о его предсмертной молитве богородице. Когда итальянские патриоты в начале XIX в. поднялись на борьбу за свободу и единство Италии, образ Манфреда стал для них символом защитника независимости против светских притязаний папы и владычества чужеземцев. О Манфреде создалась целая литература: стихи, драмы, романы, исторические очерки. Живописцы изображали убитого в бою Манфреда посреди Беневентского поля. Напомним лишь известную картину Джузеппе Беццуоли (1838), написанную по заказу князя Анатолия Демидова (в настоящее время в музее Беневента), и роман Франческо Гверацци «Беневентская битва» (1827), переведенный почти на все европейские языки.

Нельзя не заметить, что главные герои дантовой поэмы иногда оттесняют менее известных. Порою Данте в нескольких терцинах создает образы, которые нельзя забыть, если внимательно читать его поэму. Таков, например, в «Чистилище» краткий рассказ о Провенцане Сальвани. Этот правитель Сьены, человек гордый и жестокий, очутился среди спасенных душ лишь потому, что освободил из тюрьмы неаполитанского короля Карла I, своего друга, осужденного на смерть. Правитель должен был заплатить огромный выкуп — 10 тысяч золотых флоринов. Провенцан Сальвани собрал все, что у него было, но это не составило необходимой суммы. Тогда он, как нищий, сел посредине площади Сьены и стал просить проходящих граждан ему помочь. Видя добровольное унижение своего гордого синьора, граждане были тронуты его смирением, собрали недостающие деньги и выкуп был заплачен вовремя.

Замечателен также — в ином плане — рассказ о встрече Данте в преддверии Чистилища с добродушным и ленивым флорентийским музыкальным мастером Бельаква. Нельзя забыть улыбки, которая нежданно озаряет лицо Данте, когда он видит, как Бельаква сидит на большом камне в тени, с присущей ему ленцой терпеливо ожидая того часа, когда начнется его мучительное и тяжкое восхождение на гору. Данте стремится скорее достигнуть Земного Рая, открыть путь к звездам, он полон нетерпения, готов преодолеть все трудности. Бельаква, склонив голову на колени, не спешит: он спасен и никуда не торопится, — «А ты беги наверх, если ты такой ретивый», — говорит он своему старому знакомому Данте.

В Чистилище есть и свой гордец, напоминающий Фаринату. Это знаменитый итальянский трубадур Сорделло ди Гойто (умер около 1270 г.), земляк Вергилия, — оба они происходили из окрестностей Мантуи. Сорделло прославился не только своими провансальскими стихами, но и прогремел в скандальной хронике XIII в. С помощью Эдзелино да Романо, тирана Падуи, он похитил жену одного из своих покровителей, сестру Эдзелино — Куниццу. Данте встретил прекрасную грешницу в сияющем небе Венеры:

Куниццей я звалась, и здесь горю
Как этой побежденная звездою…
(«Рай», IX, 32–33)

Вероятно, ей отпустились многие грехи за то, что под старость она покаялась и освободила своих крестьян.

Встреча с Сорделло, автором обличительных и сатирических стихов, пробуждает в груди Данте полные горечи воспоминания. Звучат инвективы против Италии и против Флоренции. Данте негодует, бичует, проклинает: