- К-р-а-с-и-в-а-я М-е-ч-а – вычитала Марина.
Всякий раз, лишь наступало время технического перерыва, зашторив себя от зала людей, она приникала к карте: Проня… Цна… Битюг… Ворона… Очень скоро они стали родными.
- Здравствуйте, любезная Проня, - ласково проводила она пальцем, приходя на работу. – Привет, Битюжок…
Не заладилось у неё лишь с Красивой Мечей: стеснялись они как-то друг дружку… Вроде ревность какая.
К её удивлению Пронь на карте оказалось две. Вторая – приточек Сожа – в Белоруссии, тогда как её землячка, любезная Проня, втекала в Оку. Битюг тоже невелик, неспроста Марина называла его уменьшительно.
Мать, слушая про карту, говорила непонятно:
- Ну, вот, зачарованный странник… Скоро найдёшь…
… Речка всеми своими пользами человеку притягивает жильё. Издревле по её берегам деревеньки, сёла, городишки жмутся, притулившись мостками к воде.
По весеннему теплу с верхних полей под тающим снегом вкрадчиво пробирается водица. Талая… полая. Набираясь в оврагах, она бурными потоками стекает в реку, вспучивает лёд, разламывает его, растаскивая по пологим местам. Несколько тёплых дней – и разлилась речка, разлеглась… вольно, свободно, по своему хотению.
Другой год поднимется метров на шесть-семь, совсем расшалится, унесёт мостки, лодки, а то и дачные домики вместе с туалетными будками. Красота!.. плывёт по морю-окияну. Впрочем, привычный облик равнинной тихони быстро к ней возвращается. Уходя, развесит по прибрежным кустам, деревьям что попало, и висит оно потом, сохнет… Дожди, летние обильные, осенние ли, что от тоски своей погода натащит на неделю, так высоко речку не поднимают. От силы метр наберёт…или чуть боле.
Теперь до следующей весны.
Блуждая пешим бродом воображения по рекам и речкам, попадала Марина, в разные города – бывшее село, слобода, посад. Неказистые, похожие на своих собратьев: улочки криво-косы, лужи, грязь. По окраинам – грозный чертополох.
Назывались они по-разному: Липин Бор, Старый Оскол, Гаврилов Посад, Юрьев-Польский… Славно до чего! Некоторые именовались одним словом, но каким! Тутаев… Ужасаясь, представляла Марина скуластого супостата Тутая… Солнце закрыто пылью… Топот монгольских копыт, вой угоняемых в полон баб… Или: Лихославль. От разбойничьего свиста валится лист с вековых дубов, дрожат торговые людишки, ржут кони. Лютая резня … Совсем другое – Адреаполь. Покойно лежит на тихом бреге Западной Двины… С таким-то названием… под которое легко фантазируются мраморные колонны Византийской столицы.
Встречаются населённые пункты, - иначе не назовёшь, может быть, городки - обозначенные на карте по фамилии: Ртищево, Нарышкино, Бутурлиновка, Арсеньево. В памяти возникают величественные лица знатных царедворцев… Господский дом с флигелями, по-европейски разбитый парк, фонтаны, скульптуры… Крики павлинов… Вопли дворни под розгами на конюшне… По вечерам гости в каретах… Театр крепостных…
…Кругом шиповник алый цвёл,
Стояли тёмных лип аллеи…
Однако суровые вихри истории оставили нам только воображаемое. В действительности – чудом сохранившийся барский особнячок или купеческий дом с лавкой и лабазами. Да и то в центре, что называют здесь «площадь». Это всё, что представляет интерес для проезжих-прохожих. В основном же – серые, похилившиеся домишки, дожираемые российским древоточцем, с угрожающе наклонённой трубой и перекошенными зевотой старости и бедности окошками.
Современные сооружения, построенные на площади, и вовсе страшны. Блок-пост краше. В них помещается власть, милиция, собес. Козырёк при входе украшен линялым флагом. Древко – из арматурного железа…
Хлебо- или маслозавод, элеватор, рынок. У рынка – «Чайная», единственное присутственное место, куда – по просвещённому мнению автора – следует заходить проезжим-прохо- жим, будь они даже иностранными жителями. Им-то, в обязательном порядке. В особенности же, если эти достойные люди восхотят закончить путешествие написанием впечатлений…
А всё же – долой занудство, когда ты по своему устремлению, без постороннего принудительного воздействия, стал на тропу бесцельного хождения по родной земле с одним лишь внятным желанием – согреть душу.
Итак… следуя за Мариной, минуя сапожную мастерскую, «Металлоремонт» - клепать, лудить, паять стариковскую утварь – не минуем и мы чайное заведение.
На крыльце румяные бабки в валенках. Зима ли, лето – уютно. Небойкая торговля их кстати: огурчики солёные, хренок, мочёная антоновка, рыбёшка в ведёрке – речка одарила. Поддерживая торговлю и разговор с приветными жителями, хочется улыбаться в ответ, выпить с ними под огурчик, послушать байку, говорок…
…Над речкой ещё стоит церковь, уцелевшая в войну. В допрежние времена, рассказывают, с колокольни летал дьяк. Да только крылья его подломились неподъёмной силой, он упал, бескрылый, и расшиб лоб.
Также, не менее интересно, рассказывают, что позже в городке народился воздуха плаватель. Фамилию, вот, забыли. Подрос малость, вычитал секрет, как строить летающие крылья, и замастырил себе дельту план. Разбегайся – никакой колокольни не надо – с высокого берега, и лети. Можешь и на речку сесть – ничего не случится. Штаны просохнут, и – снова… Только крепче держись.
На прощанье местные божились, что этот летун садился и на ихнюю речку, но уже на настоящем, железном эроплане.
Приходилось верить…
Глава 5. О том, как героиня увидела его…
Был обычный день.
Технический перерыв заканчивался. Очередь возвращалась к окну с новой надеждой на лицах. Гул у кассы нарастал.
Поправляя причёску, Марина пригляделась зорче к лицу:
- Недомогаю, что ли? Пыльная какая-то нынче… - И впрямь: с Проней не поздоровалась, кофе не пила, в туалет – и то… Чем занималась?
Она закрылась, задёрнула шторки. Покурила, включила вентилятор… Задумалась.
- А-а! Разве это… Сколько лет… Смешно.
Мать сказала тогда: «Смотришь в людей… много… а видишь – его». Скупа была на слова. То ли по натуре, то ли – по мысли. Уточнить – много смотришь? или много людей? – теперь невозможно.
Марина взгрустнула, отгороженная от вокзальных толп. В пепельнице два окурка – много за полчаса. Она вздохнула, застегнула форменную тужурку, ещё раз глянула в зеркало. И увидела… Его. Отражение.
Сердце не нарушилось сбоем ритма. Не похолодели руки-ноги. Даже бабская паника не поднялась: что ж я сижу, а он там… ходит… людей много… потеряется…
Она обрадовалась, что он встал в её кассу. Дальше всё просто – человек десять и…
Ей хорошо было видно: длинный, тощий, авоська на плече. Из очереди выходил к автомату – воды попить, и на перрон – курить. И всякий раз предупреждал. Наверное, говорил: не забудьте, я мигом. Как же, забудешь… такого.
Возвращаясь, по-чудному склонял голову. Она, голова его, и в иных положениях была неспокойна, вертелась вбок, назад. Однажды чуть не встретились глазами, но Марина оказалась неготовой, испугалась. Вот когда станет перед ней да посмотрит в глаза, тут уж она, физиономистка, всё прочтёт… А пока – главное, что нашла.
Теперь она сама неотразимость: крупная рыжая лиса с изумрудом в глазах. Готова к любому коварству: «На ваш поезд мест нет… гражданин…» Не уйдёт же он по шпалам в свои недостижимые дали. Судьба уже перевела стрелку…
- Вам. Куда?
Он втиснулся по плечи в окошко, не отвечает, смотрит на карту за её спиной. Глаза воспалённые, ввалились. Лицо… следы мук и пороков. Как у человека, у которого страшное позади и ещё остались силы радоваться, согреть чьё-то сиротское существование.
В ней и вокруг зазвучало: «…на дальней станции сойду…» За стёклами, за проносящимися поездами возникло поле во ржи, васильки звёздочками, ельник на пригорке…
- На Москву?
Долго молчит. Зыбь нетерпения накрывает очередь.
- На Тамбов? - Марина поднимает лицо от монитора – может, немой?
- Обронил… бронь… Мне до… - и называет город, где находится сейчас.