Возница замолчал, повернувшись спиной к Изоту.

Изот размышлял. Зачем он едет? Тот ли это Отроков? Возомнил Изот, что это один и тот же человек и тешит своё сердце встречей. А допустят ли до барина? Прошлого не вернуть, людей не воскресить! Посмотреть ему в глаза, сказать правду, что знают о его деяниях, ещё жив человек, который станет ему укором, если такому извергу укор не плёвое дело? Неведомая сила увлекла его в поездку и уже не было желания остановиться.

Дорога была наезжена. По бокам, где скапливалась грязь и сенная труха, весеннее солнце в прошедшие тёплые дни, когда припекало, оставило оплавленные в льдышки пластины снега, которые возвышались причудливыми глыбами.

— Далеко ещё до села? — спросил возницу Изот.

— А недалече. Вон за тем перелеском поворот — и твоё село. Скоро церковь покажется.

Действительно за поворотом появилась колокольня церкви, словно всплыла на горизонте из снежного безмолвия, потом показались крытые соломой избы, придавленные осевшим снегом, высокие деревья с голыми ветвями, позади — сараи, амбары, бани. Правее, в окружении старых деревьев виднелось приземистое здание господского дома с двумя флигелями. Окружавшая его ограда обветшала и покосилась, ровно стояли лишь кирпичные столбы, оканчивющиеся четырехгранным шеломком с белыми шарами наверху. Ворота тоже покосились. Как их распахнули когда-то, так они и остались стоять, с вросшими в землю концами углов.

Вид дома поразил Изота. Был он мрачный, тёмный, с узкими окнами-бойницами, с низким широким крыльцом, крыша которого опиралась на резные балясины с облупившейся краской. К его каменным ступеням раньше, видно, подъезжали кареты, и господа важно сходили с обитых бархатом повозок, чтобы прошествовать в парадные двери. Теперь ступени были выщерблены, а дорога к дому, по которой езживали конные повозки и сани, была не расчищена.

— Куда ехать? — спросил возница.

— К дому, к барину, — ответил Изот.

— К барину, так к барину, — произнёс мужик, опять подозрительно оглядывая Изота и понукая лошадь: — Резвее, гнедая!

Подъехав к воротам, мужик перекрестился.

— Что крестишься? Неужто так страшен барин?

— Не знаю, но лучше с ним дела не иметь.

«Что правда, то правда», — подумал Изот и вздохнул: что он скажет поручику, с чего начнет разговор?

Спрыгнув с саней, Изот вошёл в ступеньки и подёргал за шнур, висевший сбоку двустворчатых дверей. Внутри дома отозвался тонко дребезжащий колокольчик.

Долго не открывали. Изот подёргал ещё раз за шнур. Наконец створка двери скрипнула и приоткрылась совсем немного. Показалось длинное лицо привратника с седыми бакенбардами, какие носили во времена императора Николая Павловича. Такой же скрипучий, как дверь, голос спросил:

— Чего-с надо? — и человек пытливо оглядел высокую фигуру Изота.

— Барин дома?

— Изволите барина видеть?

— Да.

— Он не принимает.

— Так никого и не принимает?

— Никого. Болеет барин-то.

— Доложи, что человек из скита пришёл. Он знает.

— Из какого скита?

— Доложи. Он знает. Из того, что был за болотами да сгорел в одну ночь.

Привратник прикрыл дверь, не пуская посетителя в дом, и долгое время отсутствовал. Когда вернулся, приоткрыл дверь совсем немного, оставив узкую щёлочку.

— Барин не изволит принимать. Сказал, что не знает никого из скита и скита не знает. И недосуг ему и болен он. Так что езжайте с Богом обратно.

Изот хотел ещё задать вопрос, но дверь захлопнулась, щёлкнул засов.

«Вот те раз», — подумал Изот и стал кулаком стучать в рассохшиеся филёнки.

— Я тебе русским языком сказал, что барин не изволит никого принимать, — прозвучал из-за двери голос слуги. — Проваливай подобру поздорову. Будешь стучать — слуги взашей выгонят.

Изот подумал, что лучше ему уйти. Одноглазый говорил, что у барина сорвиголовы в услужении, намнут ему шею не за понюшку табаку.

Он сошёл с крыльца и оглянулся. В итальянском окне шевельнулась занавеска. Через стекло на Изота глянуло старческое, изборождённое морщинами лицо. Ключник обомлел. Он узнал того барина, что был в скиту, постаревшего, утратившего былую свежесть. Такой же взгляд, тяжелый и мрачный, смотрел на ключника. Это происходило одно мгновение, но и его было достаточно, чтобы всё встало на свои места. Отроков и Олантьев были одним и тем же человеком.

Обратную дорогу Изот ехал молча. Возница ни о чём его не расспрашивал, только спросил:

— Чего не принял барин-то?

— Он хворает.

Семнадцать лет Изоту потребовалось, чтобы найти и увидеть главного зачинщика поджога скита и гибели людей. Вот он его увидел, доживающего остатки своих лет. И что же дальше?

Сумбурные мысли мутили душу Изота.

Глава десятая

В скит

Маркел не расспрашивал Изота, где тот пропадал целый день. Нужно будет, сам скажет. Да и времени для расспросов не было. Выручку от продажи муки он получил преотличнейшую, никогда ему так не везло, и в этом заслуга была Изота, так что пытать его, куда он отлучался, было верхом бесстыдства, притом в то время, когда сам лежал у родственников с больной головой да ещё ругался, что долго нет посланного за водкой мальчика. К тому же и настроение у него с утра было приподнятое. Вчера, обрадованный донельзя и донельзя счастливый, что всё так хорошо обернулось с продажей, он, прошлявшись полдня по лавкам, купил обновы и себе, и жене, и сыну, не забыл и про Изота. Приобрёл ремённую упряжь для лошадей, несколько необходимых для дома вещей, в том числе новый топор и две косы, соли, сахару, и был радостен и навеселе. У родственника просидел целый вечер за чаем и водкой, выспался хорошо, до одури, и когда солнце стояло уже высоко, попрощавшись с хозяевами, одаренными подарками, с Изотом тронулся в путь, надеясь налегке к сумеркам добраться до дому.

День был ясный и не морозный. Слежавшийся снег в лесу и на полях, по-зимнему белый и искристый, слепил глаза. Голубое небо открывало такие дали, что казалось, дорога была беспредельной. Кора на берёзах, подступавших к дороге, была тоже ослепительно белой.

Изот ехал за Маркелом, окунувшись в свои нерадостные думы. Происшедшие в эти дни события задели его сердце, разворошили былое. Он, встретив Одноглазого, как бы снова побывал в том мире, который покинул более семнадцати лет назад, и прошлое вернулось к нему горькими воспоминаниями, — он узнал, что главный виновник погибели скитников и ныне здравствует.

За прошедшие годы, отбыв свой незаслуженный срок и побывав во многих местах, особливо тех, которые были густо заселены староверами, искал общину, которой мог бы передать богатство их скита, нетленным грузом покоившимся глубоко под землей, но не нашёл такой. Общины разлагались под воздействием стремительно меняющейся жизни, в основу которой была положена не вера, а чистоган, дух стяжательства и накопления, сеящий вражду, ненависть и кровь. Что делать с погребённым в земле богатством? Кому его передать? Или оставить на веки вечные среди темноты и сырости, как свидетельство ушедшей поры и людей, обитавших в те времена, живших скудно, но не растративших богатства ради сиюминутного удовольствия. А может, поручик за эти прошедшие лета уже обыскал скит, выкопал сокровища, а Изот теплеет сердцем, думая, что сундук на месте и дожидается своего часа, когда будет передан в нужные руки для процветания староверских общин.

Лошадка резво бежала по накатанной дороге, голубело бескрайнее небо, а Изот зябко поёживался в тёплом полушубке и казался себе путником, застигнутым бураном в незнакомом месте и незнающим, в какую сторону пойти, чтобы выйти на проезжую дорогу.

По приезде на мельницу, занявшись обычным для работника делом, он мало помалу забыл о барине и об Одноглазом, а может, и не забыл, а сам изгнал грустные думы, полагая, что надо жить, как живётся. Однако нет нет, но тоска по скиту проникала в сердце, и тогда он становился замкнутым и неразговорчивым.

С того времени, когда Изот вернулся из скита с золотым потиром и передал его, как вполне обыкновенную вещь, в подарок хозяевам, Антип потерял покой. Если золотая чаша не дорога нищему работнику, не имеющему ни кола, ни двора, сколько же тогда золота в сгоревшем скиту? И не зря сожгли скит — знали про богатства, утаённые в нём. Все сгорели, а Изот укрыл сокровища и теперь бережёт их, как царь Кощей.