— Спасибо за совет, — отозвался Изот, собираясь покинуть трактир.

Он встал, за ним поднялся Одноглазый, стёр набежавшую слезу с больного глаза и у выхода сказал скитнику:

— Захочешь ехать, иди к трактиру у рынка. Там много мужиков останавливаются, которые едут в сторону Спас-на-Броду. За гривенный они тебя довезут.

Изот ничего не ответил. Запахнув кафтан, он сошёл с крыльца.

Глава девятая

Барин-перевёртыш

После разговора с Одноглазым Изот сразу отправился к свояку Маркела, у которого они ночевали, надеясь у него встретить хозяина. Время шло к вечеру, торговая площадь опустела, и мельник, по всем статьям, должен был возвратиться к родственнику на ночлег. Однако у свояка его не было.

— В трактире, небось, сидит, — сказал, выслушав ключника, Герасим. — Это он завсегда с выручки засиживается в трактире.

— Мы хотели завтра рано выезжать…

— Вряд ли завтра сумеете. Пить ему не впервой…

— Так он может все деньги спустить, что заработал, или что не лучше — ограбят.

— Пропить-то не пропьет, такого с ним в жизнь не бывало, а вот что деньги вытащат… Лошадей уведут… Поздно уже. Найти его что ли?..

— Сходи, Герасим, — попросила и жена свояка. — Неудобно будет перед Прасковьей, ежели, не дай Бог, что случится с Маркелом.

Свояк стал одеваться.

— Пойдем разыщем Маркела, будь он неладен. Время к вечеру, может что случилось.

Изот повёл Герасима к трактиру, где они вчера обедали с Маркелом. Во дворе увидели мельниковых лошадей с пустыми санями, в которых лежали порожние мешки из-под муки.

Маркел сидел в зале за столом в обществе троих мужчин, по виду мелких служащих, с прилизанными волосами, похожих друг на друга своими манерами, жеманными и пустыми, почерпнутыми у того слоя общества, которое ничего не производит, а довольствуется всем. Но когда они отбрасывали напускное и заимствованное, то становились самими собой, насмешливыми, бойкими и себе на уме. Перед Маркелом стоял почти пустой графин с водкой и большая чугунная сковорода на ножках, в которой ещё не остыли широкие ломти конской колбасы, пожаренной с салом.

Маркел с закрывающимися сонными осоловевшими глазами, что-то доказывал собутыльникам, изредка помахивая вялой рукой, старался выпятить грудь колесом, но всегда при этом опрокидывался на спинку стула.

Увидев свояка и работника, он встрепенулся, повернул голову и хотел щёлкнуть пальцами, подзывая полового, — такие манеры он видел у более респектабельных завсегдатаев трактира, — но пальцы либо не слушались его, либо он ещё не научился пользоваться этим изысканным знаком.

Видя, что у него ничего не получилось с этим видом сигнала, он прибегнул к более знакомому способу общения со служителями питейного заведения.

— Эй, чек! — крикнул он половому. — Поди сюда!

Но тот либо не слышал его, либо сделал вид, что не слышит.

— Малый, — заорал Маркел, поднимая руку вверх и подзывая полового. — Чек, тебя зовут!

Половой подбежал, согнулся.

— Чего-с изволите?

— Ещё водки.

— Тебе хватит на сегодня, — Маркелов свояк отвел руку родственника, которая потянулась в нагрудный карман, где лежали деньги. — Домой пора идти. Мы сейчас уходим, — сказал он половому. — Он не должен? — Свояк качнул головой в сторону мельника.

— Не извольте беспокоиться. Заплачено-с. — Половой снова согнулся.

К удивлению Изота Маркел не стал сопротивляться, когда свояк подхватил его под мышки и вывел из-за стола. Он безропотно, покачиваясь на ногах, пошёл, поддерживаемый под руки, что-то бормоча мокрыми губами.

На дворе из-за угла вынырнул дворник в потёртом кафтане, поверх которого был подвязан фартук.

— Лошадки в сохранности, — сказал он Изоту, видимо, полагая по его виду, что он главный в этой компании.

Свояк дал дворнику монету.

— Вот тебе за труды.

— Премного благодарен, — ответил дворник и наклонил голову в поклоне.

Мельник был пьян изрядно. Вдвоем они еле втащили его грузное тело в сани. Маркел сначала размахивал руками, ворочал головой, потом задремал, невнятно произнося какие-то слова.

В доме свояка они раздели бесчувственного мельника и уложили в постель.

— Завтра полдня будет опохмеляться, — сокрушенно повздыхал свояк. — Долго отходит, бедняга.

Утром, действительно, Маркел был сам не свой. Хватался за голову, охал, стонал, смотрел, как побитая собака, просил принести опохмелиться.

— Герасим, — просил он свояка, — возьми деньги, пусть мальчик сходит в лавку. Голова трещит…

— Когда поедем домой? — спросил Изот мельника в перерыве между стенаниями и причитаниями.

Тот поднял потускневшие глаза на работника.

— Не спрашивай, Изот. — Он завздыхал. — Завтра, наверно, сегодня мне надо выходиться. Завтра поутру и поедем. А ты чего хотел, раз спрашиваешь?

— Дозволь отлучиться.

— Куда? — И не дожидаясь ответа, махнул рукой. — Иди, только знай, завтра поутру и поедем.

— Я до вечера, — ответил Изот.

Маркел кивнул и стал смотреть в окно: на улице должен был показаться подмастерье свояка, посланный за водкой в лавку.

Изот решил съездить в село Спас-на-Броду, пока Маркел приходит в себя, чтобы удостовериться — Отроков и Олантьев одно и то же лицо или нет. Он мог бы попросить лошадь у Маркела, но не стал, полагая, что будут лишние расспросы, а этого ему не хотелось. Наймёт мужика, как и говорил Одноглазый, никто и знать не будет, куда он отправился. Он и так был рад, что никто его не расспрашивал, куда он отлучался вчера и собирается сегодня.

Изот почти за бесценок нанял лошадь, чтобы поехать в село. На базаре возле трактира было много мужиков из окрестных деревень, занимавшихся извозом. Некоторые вообще, приехав по делу и справив его, не прочь были заработать лишнюю копейку, нанявшись отвезти седока до назначенного места. Зайдя в трактир, он без труда нашёл извозчика.

Сани были лёгкие, и гнедая кобыла резво тащила их по дороге. За городом снег был бел и ничто не предвещало скорой весны. Ветерок гулял по полю, резкий и пронзительный, обжигавший лицо. Солнце было скрыто за облаками и совсем не согревало землю.

Возница, не старый мужик, с отдающей в рыжиту бородой, весело покрикивал на лошадь, иногда оборачиваясь к Изоту, видимо, желая что-то спросить, но не решаясь.

Изот сам завязал разговор.

— Здешний? — спросил он возницу.

— Знамо дело, — ответил тот.

— Дорогу до Спас-на-Броду хорошо знаешь. Не проедем мимо?

— Ещё б не знать. Чай, езживаем мимо каждый день.

— И барина Олантьева знаешь?

— Знать не знаю, но слыхивал. — Возница подозрительно посмотрел на Изота.

— А что ты о нём слыхивал?

Мужик пожал плечами, стегнул легонько лошадь кнутом и не торопясь ответил:

— Разное говорят… Недобрая слава идёт о барине…

— Ну что он мот и картежник, я знаю, — ответил Изот. — Пьяница, пропил отцовское наследство. А ещё что?

— Я тебя не знаю, мил человек. Может, ты мое слово против меня обернёшь?

Изот рассмеялся:

— Не сомневайся. Мне барин не свояк и не брат. Может, он мне ворог лютый…

— А не врёшь? — возница сразу обмяк и видом стал не такой насупленный, как раньше.

— Не вру. Так скажи о барине.

— Да промеж мужиков раньше разговор шёл, что знается барин с лихими людьми. Сейчас-то не знаю, он стар стал да болесть приключилась какая-то, а раньше точно знался.

— Да мало ли чего наболтают.

— Не-е… Из нашей деревни Акиндин, так тот в подручных был у него. На каторгу пошёл, а вот барин, говорят, откупился.

— За что же на каторгу?

— Разбоем промышлял. Их здесь орудовала целая шайка. Купцов-то езживало да прочего торгового люда множество, с товаром и с деньгами, а дорога лесная, дикая, так встречали, грабили, деньги отбирали, иных смерти предавали… А старший у них был этот самый барин. Ночью разбойничают, а днём всяк своим делом занимается. Разве сразу догадаешься, кто лихой человек.