сосредоточенных в нем, о бойкой торговле, о преимуществах жизни в

Амстердаме по сравнению с Лондоном, Парижем и остальными городами

земного шара.

Вторник, 11 марта, 1760 год. Он сказал мне, что подробно

проинформировал госпожу де Помпадур о нашей беседе.., а также о том, что

написал министру по этому же поводу. На вопрос, как может министр

отреагировать на это, он ответил с улыбкой, но в то же время демонстрируя

свою нерасположенность к шуткам, что в Версале скоро произойдут перемены, которые затронут и господина Шуазеля, и поэтому он не сможет больше мешать

подписанию мирного договора.

Среда, 12 марта, 1760 год. Он сообщил, что разговаривал с Д'Аффри обо

мне и заявил в беседе с ним, что тот сделает большую ошибку и нанесет

непоправимый ущерб интересам своего начальства, если будет меня

игнорировать.

Воскресенье, 16 марта, 1760 год. В целом беседа была настолько насыщена

фантастическими историями, что, если учесть то впечатление, которое на меня

оказала его необычная натура, и те обстоятельства, о которых мне рассказали

господа Йорк и Д'Аффри (эти факты имели отношение к его взаимоотношениям

с королем и госпожой Помпадур), то можно понять мое желание

предварительно исследовать предмет будущего разговора, чтобы не стать

жертвой обмана со стороны тех, кому результат этого дела не безразличен по

корыстным мотивам, а если этого не избежать, то, чтобы выйти из этого дела

без потери репутации. В то же время я должен был максимально вникнуть в

суть предприятия, что само по себе и есть моя главная задача, поскольку все

пытаются либо меня запутать, либо вовсе отстранить от этого дела.

Руководствуясь такими соображениями, я незаметно вынудил его ответить на

интересующие меня вопросы, что он сделал без раздумий и, как мне показалось, охотно... (Он говорит, как "трещотка" — хотя я бы не сказал, что он один из

них). Я довольно спокойно внимал его рассказам о несчастьях многих народов, пока он не завел разговор о моих соотечественниках. С моей стороны речь о

мире велась исключительно из гуманистических соображений, я понимал и

разделял личное горе короля о бедах французской нации, которые он (Сен-

Жермен) достаточно ярко сумел обрисовать, так что создалось впечатление о

его исключительной осведомленности в этом вопросе. Он говорил со мной о

людях с таким знанием психологии, что я, в конце концов, решился поделиться

с ним своими надеждами, слухами и всякими историями, абсурдными и

смешными, которые часто становятся предметом дипломатических докладов...

Я всячески старался поддержать разговор, чтобы дать ему высказаться (что не

составляло особого труда!), — и он говорил много и охотно...

Среда, 26 марта, 1760 год.

...Он решил в понедельник нанести визит господину Д'Аффри,

намекнувиюму на получение ответа из Версаля с распоряжениями сообщить

ему (Сен-Жермену), что положение его при дворе заметно пошатнулось после

письма к госпоже де Помпадур. Он слишком запутался в своих делах! Именем

короля ему (Сен-Жермену) прямо указали на то, чтобы он не вмешивался не в

свои дела! По его словам, Д'Аффри угрожал ему, вынуждая к бегству, а также

заявил, что ему запрещено видеться с ним (Сен-Жерменом) и предписано

отказать от дома! Выслушав все это до конца, он (Сен-Жермен) ответил, что

"если кто-то и находится в затруднительном положении, то это господин

Д'Аффри... что же касается распоряжений от имени короля, то он (Сен-Жермен) не является подданным Его Величества, поэтому король вообще не имеет

никакого права приказывать ему. Кроме того, он уверен в том, что господин

Шуазель написал все это сам, а король, вероятнее всего, даже не знает об этом!

Если же ему предъявят распоряжение, составленное лично королем, то только

тогда он поверит его подлинности, но не иначе..." Он (Сен-Жермен) сказал мне, что написал для господина Д'Аффри "Памятную записку", которую он прочитал

мне вслух. Когда он закончил чтение мы не удержались от смеха, предвкушая

какое впечатление должен произвести на Д'Аффри этот документ. Последнего

он назвал глупцом, бедолагой, и сказал, что "бедняга Д'Аффри взял себе в

голову, что может напугать меня. Однако,., он не на того напал, ибо я не

обращаю внимание ни на лесть, ни на ругань, ни на угрозы, ни на обещания. У

меня нет иных целей, кроме блага человечества, которому я буду служить по

мере моих сил. Король хорошо понимает, что я не боюсь ни Д'Аффри, ни

Шуазеля".

Четверг, 27марта, 1760 год.

Граф Сен-Жермен сказал мне по секрету, поскольку "не желает ничего

скрывать от меня", что провел этот день в обществе господина Йорка, который

показал ему ответы герцога Ньюкаслского, господина Питта и лорда

Холдернесса из Англии, датированные двадцать первым числом, которые

дошли до него двадцать пятого. Эти письма касаются тем, которые затрагивает

господин Йорк в своей корреспонденции к ним, в частности, бесед с Сен-

Жерменом. Затем он прочитал мне три маленькие заметки. В одной из них

господин Йорк выражает свое желание побеседовать с ним и сообщает, что

может потребоваться от графа для доверительной беседы. Кроме безупречной

репутации сторон... конкретно требовалось, чтобы он (Сен-Жермен) был

"официально уполномочен" или что-то в этом роде, так как тогда

обстоятельства не будут препятствовать ведению открытого диалога.

Он (Сен-Жермен) сказал мне, что господин Йорк ознакомил его с

оригиналами писем вышеупомянутых министров. Почерк этих людей, кроме

господина Питта, был ему знаком. Содержание писем составляли, в основном, хвалебные эпитеты по отношению к адресату...

...Несмотря ни на что, господин Д'Аффри ныне беспомощен, и он (Сен-

Жермен) взял в свои собственные руки все дела по заключению мирного

договора. Единственным препятствием на его пути все еще остается господин

Шуазель, который, тем не менее, "безусловно потерпит крах, явно перегибая

палку в деле поиска выгоды как для всей Европы в целом, так и для Франции в

частности". По этому поводу я заметил, что не мешало бы иметь в своих руках

нечто, что могло бы сдерживать активность господина Шуазеля. Он спросил

меня, что я думаю по этому поводу (как будто я мог знать все тайны

французского двора, а также слабые и сильные стороны этой нации!). Я

ответил, что "...именно на его плечи ляжет вся тяжесть поиска выхода из

создавшегося положения" и так далее... Он, видимо, не удовлетворился моим

ответом и сказал, что от Шуазеля, которого нельзя сбрасывать со счетов, не

следует ждать ничего конструктивного, ибо трудно предположить, что он

искренне желает мира...

Понедельник, 31 марта, 1760 год. ...Он сказал мне, что у него есть нечто, что "повергнет господина Шуазеля во прах", ибо все честные люди Франции

искренне желают мира... Только один господин Шуазель по-прежнему хочет

продолжать войну... Однако, в его распоряжении имеется мощное оружие

против Шуазеля, которое упоминается в письмах господина Йорка (оригиналы

этих писем находятся у него). Это средство можно при необходимости

использовать в игре против господина Шуазеля, который для него не страшен...

Он также сказал, что господин Д'Аффри — бессловесный раб господина

Шуазеля... он добавил, что господин Шуазель не осмелится скрывать письма, о

которых уже известно госпоже де Помпадур и маршалу де Белл-Излю.

Пятница, 14 апреля, 1760 год. Глава правительства (Штайн) сказал мне, что

от господина Д'Аффри он узнал о полученных распоряжениях господина