Изменить стиль страницы

Журналисты толпой кинулись фотографировать документы. Камеры подъехали ближе, стремясь запечатлеть все крупным планом. Минуты две у трибуны шло настоящее столпотворение. Подполковник собрал бумаги, пожал руку Марине и извинившись, ушел. Степанова вздохнула:

— Теперь о том, что я якобы укрываю преступников…

Она рассказывала о многолетней дружбе с Николаем, а затем, не вдаваясь в подробности, о разделившихся путях. Честно сообщила, что Горев жил в ее квартире несколько дней. Рассказала о похоронах и спросила:

— Разве по-христиански было бы оттолкнуть измученного собственной болью человека? Я не скрывала того, что езжу в тюрьму к нему и не скрываю сейчас, что Колюня в последние дни жизни вновь стал моим другом, в самом лучшем смысле этого слова. Моя охрана постоянно находилась в квартире со мной. Ребятам нет смысла лгать, да и не привык спецназ юлить. Расспросите их, я разрешаю им говорить, а вы, насколько я знаю… — Марина улыбнулась, — выспрашивать умеете похлеще следователей. Меня возмущает беспочвенное обвинение в связи с организованной преступностью. Где среди моего окружения прячется эта самая преступность? Если вся эта команда — я, секретарь и юрист с генералом Брединым, да еще тысячи военнослужащих по всей стране, что шлют мне свои пожелания и надежды…

Один из газетчиков вышел в проход между кресел:

— Марина Ивановна, как вы относитесь к заключенному в Хасавюрте миру с Чечней?

Она ответила вопросом на вопрос:

— Где вы видите мир? Соглашение подписано, но мира нет! Генерал Коршун широким жестом поднял себя на высоту. За счет кого? За счет проданных в очередной раз воюющих мужиков. Он спросил хоть одного боевого офицера, что он думает об этом соглашении? И не спросит. Потому что может такое услышать о себе и в страшном сне не приснится! Никто не наносил армии большего вреда, чем этот новоиспеченный секретарь Совета безопасности. Чеченцы, не дожидаясь вывода войск, уже начали нарушать соглашение. Они по-прежнему стреляют в спину России. Такие как Коршун — позор для Армии! Это калифы на час!

— Но ведь мир только что подписан. Откуда вы знаете, как относятся офицеры в Чечне к нему?

— У меня остались там друзья. Мы говорим по телефону почти каждый вечер. Войну можно было закончить победой российских войск, а сейчас получается — крошечная Чечня разгромила великую Россию. Армию в очередной раз втоптали в грязь. Отвод войск похож на бегство. Если бы политики не вмешались, командующий Объединенной группировкой мог бы дожать бандитов в Грозном. Все было бы кончено этим летом. Теперь можно ждать новой войны с Ичкерией. Самопровозглашенной и независимой, настоящему рассаднику бандитизма!

— Марина Ивановна, но ведь согласитесь, группировка деморализована, солдаты устали. Александр Иванович хочет улучшить бытовые условия солдат…

Степанова взорвалась и вскочила:

— Где эти условия, где он их найдет?! Большинство частей расформированы. Все что можно украсть из этих сараев, называемых казармами, украдено. В палатки поселит? До зимы чуть осталось! Грош цена такой смене условий! Мы жили в Чечне, сами создавая себе условия для проживания и уже вполне прилично обустроились. Никакой деморализации нет и не было. Возьму в пример Бамут. Какая деморализованная армия могла бы взять этот «бетонный орешек»? Солдаты били бандитов. А сейчас моих друзей, вместе с их полками, выбросили в чистом поле! Это вы называете «условиями»? Полено и Коршун — миротворцы! Не смешите меня! Пуликовский, вот кто действительно миротворец! Он мог все закончить победой России… А эти так…

Степанова небрежно махнула рукой и села, поглядев на журналистов, затем взглянула на часы. Случайно встретилась глазами с генералом. Бредин смотрел на нее с осуждением и она поняла, что сказала лишнее, но исправлять допущенный промах не стала. Ответила генералу твердым взглядом и когда задали очередной вопрос из той же «серии»:

— Марина Ивановна, не кажется ли вам, что генерал Пуликовский несколько перегибал палку, обещая силой решить затянувшийся конфликт и уничтожить бандитов в Грозном?

Она со всей прямотой сказала:

— Не кажется. Константин Борисович потребовал у боевиков, засевших в городе, сдаться. Он вовсе не собирался уничтожать город и приносить страдания мирным жителям. Он предложил мирному населению покинуть город в течение сорока восьми часов в предоставленный «коридор» и только потом начал бы уничтожать не сдавшихся бандитов. А сейчас чеченские боевики обнаглели, считают нас слабыми и смеются вслед. Коршун и Полено предали всех. Прежде, чем появиться в ставке командующего Объединенной группировкой, они побывали у Масхадова. О чем это говорит, как не о предательстве?

Бредин побледнел. Последовал еще вопрос:

— Ходят слухи, что Пуликовский мстит чеченцам за погибшего сына…

Женщина резко перебила говорившего:

— Той сороке, которая эти слухи разносит, следовало бы клюв по самую шею отстригнуть. Уже тот факт, что генерал не пожелал спрятать сына за широкой спиной от войны в Чечне, говорит о многом. И таких генералов немало! Имеющий уши, да услышит…

Больше вопросов не возникло. Марина поняла это по затянувшемуся молчанию. Поблагодарила собравшихся и вышла за дверь. Следом выскочил Бредин:

— Марина, что ты наделала? Теперь тебе осталось на лбу крестик нарисовать. Ладно я, я прожил жизнь! Ты хоть догадываешься, что значит Полено?

Она устало поглядела в лицо мужчины, отметив полностью седые виски. Дотронулась до погона с вышитыми звездами и чуть улыбнулась:

— Евгений Владиславович, а мне не надо догадываться. Вы, как и я знаете, что он предатель и мстительная сволочь. Я ничего нового не сказала. Если вы боитесь, отойдите от меня в сторону, я не обижусь. Я всегда буду уважать вас, но с пути не сверну…

Степанова шагнула мимо молчавшего генерала и вышла из зала для совещаний со свитой из спецназа. Оленин тихо сказал:

— Марина, даже если нам прикажут вернуться в часть, мы не уйдем. Ты сказала сегодня в открытую то, о чем думают все мужики в Чечне.

Женщина села в машину. Немного подумала:

— Знаете, что сделаем? Едем домой! Отдыхать. Еще надо попросить мужиков линию проверить. В последнее время есть у меня подозрение, что телефон наш взят на прослушку.

Оленин спросил:

— Может нам проверить?

Она покачала головой:

— Не стоит светиться, пусть думают, что мы не догадываемся, но узнать, кто слушает, не мешало бы. Только это я поручу не вам, а милиции. Не хочу вами рисковать, а у них возможностей побольше нашего.

Старший лейтенант милиции все понял с полуслова. В последнее время он практически работал на Марину и был весьма доволен этим обстоятельством. Коллеги по работе охотно откликались на просьбы «помочь». Рядовым милиционерам нравилось наблюдать по «ящику», как корежит депутатов после выпадов Степановой. Большинство мужиков в милиции были нормальными парнями, которых те же самые депутаты ткнули в грязь. Демин кивнул:

— Сделаем, Марина Ивановна. То, что вы просили, мы достали. Мальчишки сейчас подойдут, они уже здесь.

Лейтенант осторожно достал плотно завернутый целлофановый пакет с обычными куриными яйцами и рассмеялся:

— Химики сказали, что запах на коже держится несколько суток, хоть мойся, хоть не мойся. Можно облиться духами с ног до головы и все равно не поможет. По запаху теперь выясним, кто их нанимал. Я не сомневаюсь, что они сейчас к этому деятелю рванут… Машину им сменить придется, но продать не смогут. Кто же с таким ароматом купит? Ваши «друзья» этот урок надолго запомнят. Я попросил понюхать, до туалета еле добежал…

Юрий хохотал, а спецназовцы, не особо веря в химический состав, хмуро переглядывались, считая трюк пустой забавой и бесполезной тратой времени. Они предпочли бы просто основательно отволтузить шпионов. Второй милиционер, сержант, прислушался и пояснил:

— Сейчас представление будет, сами увидите! Я уже сталкивался. А вон и пацаны спускаются, они в нашей дежурке сидели…