Разговаривая с военными на эту тему, Марина слышала скрип зубов и искреннее недоумение. Люди в Ставрополье и Краснодаре на себе испытали, что такое криминальная Чечня и не желели вывода войск из Ичкерии. А депутаты вовсю старались закончить боевые действия, обрекая людей, ждавших защиты от государства на новые мучения.

В конце мая в Чечню летал сам Президент, «купившийся» на собранные подписи. Он подписал новое соглашение о прекращении боевых действий с сепаратистами и во всеуслышание объявил войну законченной. Но бои продолжались. Тихие, незаметные. У армии были связаны руки и она не могла проводить широкомасштабные действия против не сложивших оружие бандформирований. А те окончательно распоясались и перешли на партизанские методы войны. Убивали из-за угла, ставили мины и фугасы, захватывали в плен солдат и командиров, а затем обезображенные тела находили в самых разных местах.

Марина плакала ночами и подолгу не могла заснуть после получаемых сведений. Ее друзья рисковали жизнями, а она ничего не могла сделать с этим. Но еще больше она переживала из-за Николая Горева. Каждый прошедший день приближал ее вновь обретенного друга к приговору…

19 июля 1996 года на крошечной равнине затерянной глубоко в горах между Афганистаном и Пакистаном состоялось совещание исламских фундаменталистов, съехавшихся со всего мира. Не смотря на то, что многие спецслужбы знали об этом, никто так и не смог вычислить место.

К огромному ярко освещенному шатру подлетали роскошные лимузины, выбрасывая из своих недр многочисленных гостей в тюрбанах и военной форме. Гудение мощного генератора в этом шуме, практически не ощущалось. По всем окрестным скалам были расставлены многочисленные посты из самых преданных Усаме людей. Гости бен Ладена рассаживались внутри шатра на роскошных коврах и многочисленных подушках. Устраивались поудобнее, чтобы выслушать выступление Усамы.

Здесь находились воинствующие исламисты из Лондона, Тегерана, Бейрута, Алжира, Египта и других стран. Собрались экстремисты-фундаменталисты со всех стран мира. Они обсудили создание единого исламского фронта, чтобы поставить Америку и Израиль на место. Была принята резолюция — любыми средствами бороться с иностранными войсками, размещенными на мусульманских землях. Бен Ладен во всеуслышание объявил врагами США, Россию, Сербию и многие другие страны только потому, что они боролись с расползающимся ваххабизмом и бандитизмом.

Через месяц состоялось второе слушание и снова окончательного решения судья не вынес, перенеся суд еще на три недели. Горев не знал, что Маринка употребила все свое влияние, лишь бы оттянуть суд и дождаться телеграммы. Она верила, что незнакомая Ольга пришлет ее.

Телеграмма пришла через сутки после третьего слушания. Приговор был оглашен. Судья не мог больше ждать. До расстрела оставалось два дня. На синем бланке стояло — «Марине Ивановне Степановой, для Николая. С мужем развелась. Жду мальчика. Назову Коленькой. Счастлива. Спасибо. Ольга». Марина схватила ее и рванула в тюрьму. Прорвалась сквозь все посты, дойдя до начальника тюрьмы. Встречи были запрещены, но она вошла в камеру приговоренного.

Николай удивленно обернулся от окна на скрежет открываемой двери, а она вместо слов протянула телеграмму. Мужчина читал раз за разом коротенькое послание и вдруг рассмеялся, подняв лицо к потолку. Он смеялся таким радостным смехом, что заглянула охрана, испугавшись, что арестант сошел с ума. Горев радостно смеялся, а Маринка горько плакала на его жесткой постели. Теперь, даже если бы он захотел повернуть все назад, было поздно. Николай прервал смех, услышав наконец-то ее рыдания. Подошел и присел рядом. Потряс за плечо:

— Марин, ты чего? Ты мне такую радость принесла. Значит останется после меня что-то. Память какая-то! Женщина сына родит и не прервется ниточка!

Степанова уткнулась ему в грудь, обхватив руками за крепкую шею. Прижалась к нему всем телом и Николай, замирая сердцем, робко прижал ее к себе. Она впервые не сопротивлялась даже когда он поцеловал ее губы. Прижав к себе чуть крепче, долго гладил ладонью растрепавшиеся волосы и смотрел в такое родное лицо. Улыбнулся светло:

— Впервые целую тебя и ты не дерешься. Мне так хорошо. За эту минуту не жалко отдать жизнь. Прости меня за все, Марина. Ты послезавтра не приходи. Не стоит. Давай сегодня попрощаемся…

Пока ехали к дому, Марина никак не могла успокоиться. Она рыдала на заднем сиденье, уткнувшись лицом в плечо сидевшего рядом Бутримова. Володя не пытался ее утешать, хотя его куртка насквозь промокла, пока они ехали до подъезда. Остальные хмуро молчали. Они больше не осуждали ее.

Через сутки, ближе к вечеру, депутат Степанова забрала тело Николая Горева из морга. Сама обмыла его в холодном помещении, переодела в черный строгий костюм и с помощью своей охраны уложила в гроб. Микроавтобус с гробом и черная депутатская «Волга» выехали в ночь, направляясь на родину Николая и Марины. Она не спала всю ночь. Сидела рядом с гробом, отказавшись пересесть в «Волгу» и вспоминала совместное детство. Временами крупные слезы падали на лицо покойника, временами ее лицо освещалось слабой улыбкой.

В деревне, первым делом, вошла в дом к Витьку Гореву, разбудив все семейство громким стуком в дверь. Сухо сообщила о смерти Николая и о том, что она привезла его тело, чтоб похоронить рядом с тетей Марусей. Сказала о своем решении твердо. Еще не вполне проснувшийся Витек молча слушал. Алексей Гаврилович тоже слез с кровати и вышел в коридор. Перед тем, как уйти Степанова мрачно сообщила Горевым:

— В мае он приезжал попрощаться, а вы оттолкнули не выслушав. Витек, если ты грудью встанешь у могилы матери, я и то похороню Николая рядом с ней. Это была его просьба и я ее выполню. Запомни, я могла бы спасти Колюню, он не захотел жить. Сейчас мы в церковь, отпевать покойника. Если хочешь, можешь собрать деревенских мужиков, чтоб воспрепятствовать мне. Но запомни, со мной шесть спецназовцев и они встанут рядом со мной. Они его поняли. В Москве священник отпустил грехи твоему брату, еще живому. Он принял покаяние…

Развернулась и вышла из дома. Машины развернулись и направились в соседнюю деревню, где стояла старенькая церквушка. Батюшка потом сказал ей:

— Иногда покойника отпевать тяжело, словно мешает что, а этого легко отпевать было. Он с чистой совестью на смерть шел.

Четверо спецназовцев принялись рыть могилу рядом с могилой Марии Александровны Горевой, которую Степановой показал ее сын. Отец Марины помогал, меняя то одного, то другого мужика. Открытый гроб Николая стоял на привезенном столе. К часу дня на кладбище появились Витек с Татьяной и Алексей Гаврилович с внуками. Отец встал у гроба старшего сына и долго гладил высохшими ладонями высокий лоб и широкие скулы. Слезы текли по морщинистым щекам. Витек не смог сдержать слез, как ни крепился. Его сыновья разглядывали покрытое восковой желтизной лицо дядьки. Не сознавая произошедшей беды, они ревели, глядя на взрослых. Татьяна плакала, утирая глаза платком.

Вслед за ними на кладбище потянулись деревенские мужики и бабы. Крестились, распределяясь вокруг вырытой могилы. Родственники попрощались с покойным. Марина наклонилась и в последний раз поцеловала приятеля в холодный лоб. Она дала возможность отцу и брату Николая первыми бросить по горсти земли в могилу. Потом кинула горсть сама, прошептав:

— Я сдержала обещание, Колюня. Ты рядом с мамой…

Марина устроила поминки в доме своих родителей, хоть Елена Константиновна и пыталась сопротивляться. Веское слово снова сказал Иван Николаевич:

— Лена, не мешай Маринке. Она делает все так, как надо. Сделай она иначе, я бы перестал ее уважать.

Матери пришлось смириться. Степанова заранее закупила продукты и водку в Москве. Накрыть столы оказалось делом быстрым. Мать хоть и молчала недовольно, но старательно расставляла тарелки и раскладывала продукты. Татьяна Горева помогала им. На поминки пришли все деревенские. Марина, не скрывая ничего, рассказала о последних месяцах жизни Николая, умолчав лишь о попытке убить ее. Деревенские плакали. Трагическая судьба односельчанина потрясла многих. После поминок Витек подошел к ней. Долго молчал, а потом «выдал»: